- Ну! Контрудар последует? Мужик ты или как?

Вижу, дошло, наконец, что происходит. Весь он сжался, потом покрылся потом, превратился в мокрый сжатый комок страха, который уже весь извиняется передо мной и перед всеми вокруг, не проронив ни слова. Мое лицо сразу узнал, и вспомнил, наверняка, все истории, которые про меня рассказывают. Вся моя жизнь в виде страшилок перед сном для Творцов перед его глазами промчалась, а потом тихая незначительная его - проползла. Я ему улыбаюсь. Приветствую его, чтоб разжался хоть немного. Я-то и в самом деле рад этой мыши разжиревшей, хоть какая-то работа. А я человек работящий, не люблю без дела сидеть. Он-то, небось, не в курсе, что я отстранен от своей старой работы. Он, зависая в великом нашем Небе, наверняка, даже не знает, какое сейчас время года. Раньше я на такого неудачника даже внимания не обратил бы, жил бы себе не тужил, может, кто другой воспитательную беседу с ним провел и пальчиком бы погрозил. Раньше моей добычей была рыба покрупнее, с зубами хотя бы. И частенько даже с автоматом в этих зубах. Но пока я понижен, приходится довольствоваться, чем есть. Чем богаты, тем и рады. Не жаловаться же, в конце-то концов. Так у нас не положено. Что Эйвар сказал, то и делаем.

- Поднимайся. В мой кабинет пойдем, поговорим.

Он суетливо поднимается, будто под ним лед, а он на каблуках, а не в кроссовках. Стоит в нерешительности, то ли идти ему нужно, то ли подождать, пока я вперед пройду, чтобы замельтешить за мной. А я стою и смотрю, чего выберет. Думаю, пойдет вперед, хоть какая-то надежда будет на его состоятельность, как личности. Но нет, он, мышь бесполезная, стоит, мнется на месте.

- Я разве не сказал тебе идти в мой кабинет!?

Он почти подскакивает на месте, зашевелил своими жирными бочками, но я прошел вперед него. Пусть идет за мной. Он мог бы сотворить себе молот и, как бычку, прорубить мне голову им сзади,  вогнать мне нож в спину, накинуть пакет на голову и придушить. Так ведь и стоит себя вести в большинстве случаев, если я прихожу к кому-то. Только вот меня понизили, и бояться за свою жизнь парню нечего. Да не знает он, наверняка, этого. Так что, надеюсь, хоть мысли о моем убийстве у него появились.

Идем мы с ним через гигантскую комнату, смесь школьного спортивного зала и офисного помещения. Пол обит матами, чтобы эти идиоты, не дай бог, не разбили себе нос,  упав со стула, если совсем перенесутся своим сознанием в Небо. Равномерно, на одинаковом расстоянии друг от друга (Эйвар же любит все под линеечку), стоят мягкие офисные стулья, где восседают наши Творцы. Не знаю, на кой черт они такие мягкие, их хоть на кол насади, им будет все равно. Может, только новички еще способны оценить, на чем они сидят на работе. Остальные уже сидят крепко. У стен стойки с кофе и чаем, да редко кто к ним встает. И самый нелюбимый атрибут всех здешних трудяг, это настенные часы, которые мерзко извещают всех, когда обед, а когда рабочий день окончен. Нужны, чтобы не сдохли без  еды и сна. Вне работы даже есть несколько часов, чтобы делами заняться личными-неприличными, да только не нужны им они. У дверей стоит Денис, хороший парень, из моих ребят. Скучает он здесь, но его работа следить за этими идиотами. Он не жалуется, все понимает. Когда мы проходим мимо, Денис козыряет мне. Выражает свое подчинение и исполняет долг вежливости передо мной. Молодец.

Раньше мой кабинет был моим лишь формально. Там я чай пил, да подарки принимал. Основным моим рабочим местом был подвал. Сейчас же большую часть времени просиживаю  в кабинете.  На нем табличка висит «Кнуд Кьельберг». Должность не указана, разъяснений не требуется.

Мы заходим, и этот идиот снова мнется, не знает, нужно ли ему сесть. Тыкаю ему пальцем прямо на стул, даже стучу по мягкой обивке, чтобы уж точно дошло до него. Сам беру себе другой стул, ставлю его спинкой вперед, и сажусь так, чтобы мое лицо было близко к Ефремову, чтобы залезть в его зону комфорта. Не люблю я эти разговоры через стол, не по-человечески это как-то. Будто не родные люди любимого Строя.  А так, сидим мы прямо душа в душу, смотрим друг другу в глаза, как влюбленные,  и сразу можно понять, что он сказать хочет, да не может.

- Гав.

Его слезливые глазки замирают в заплывших веках. А взгляд такой, уступчивый-уступчивый, как у девочки на первом свидании. Я беру со стола его дело и медленно начинаю листать. Жду. Ждать я могу не слишком долго, но все же могу. Наконец, он говорит:

- Простите, но в чем я обвиняюсь?

Начинаю игру.

- А что, раз я привел тебя в свой кабинет, значит, сразу в чем-то обвинить?

- Нет, просто вы...

- Просто я что?

- Не знаю, я просто так подумал, вы могли забрать меня и по какой-то другой причине. Это просто пришло в голову.

- Ага.

Снова жду.

- Учитывая вашу работу, я мог предположить, что я в чем-то обвиняюсь, но я вовсе не думаю, что вы только этим и занимаетесь...

- А  тебя есть в чем обвинить?

- Нет! Мне кажется, я все делал по уставу!

Аж завизжал. Нет, не смотря на его толстую морду, на свинью не похож. Запищал, как раздавленная мышь. Я снова смотрю в папку. Самому даже противно говорить его обвинение. Не я этой мелочью должен заниматься.

- Море должно быть красным. Красным, как кровь врагов Строя, понимаешь? Таким, как, когда топор в шею вгонишь, и за борт тело кинешь, вот таким вот должно быть море! А ты, мышь тупорылая, каким цветом его сделал на своем участке Неба? Рвотного желтого цвета? Это вот объясни мне, какого хрена тебе только такое в голову могло прийти? Может, ты копрофил? А?

- Я дальтоник! Простите, я не знал, я думал, я делал все верно!

Дальтоник, зашибись. Так этот придурок еще не виноват выходит.  Мой день испортить надумал, значит. А вот нет, как говорится, дайте мне всего шесть строк, написанных рукой самого честного человека, и я найду причину его повесить. Я лично придерживаюсь мнения, что честных людей нет, так что мне хватит и трех строк. Да и причину это можно найти постфактум, если человек молчит как сука и ничего не пишет, например.

Вижу, что он  тоже осознал все, поплыл, складки все выпрямлялись, брови расслабились,  позвоночник скрутился.  Думает, победил, скотина. Я ему улыбаюсь еще шире,  мол, какое недоразумение вышло. И смотрю, как уголки его рта вот-вот поползут вверх.

- А что ж ты, падла, никому не сказал о своем дальтонизме?

- Так в моем досье написано! Вы можете сами убедиться!

- Так ты хочешь сказать, что ошибка была кого-то из твоего начальства!? Что, может, это Эйвар ошибся? Что это ошибка системы Строя!?

Тут я взорвался, разорался на него. Схватил его за ворот его вонючего свитера и затряс. Смотрю в его глаза тупейшие, в которых ничего не осталось от жизни, одно лишь Небо, так что меня самого до дрожи злость пробрала. Пустышка. Зияющее ничто в омерзительной оболочке.  Да хоть бы ты из себя сотворил нормально человека, урод, прежде чем на Небо лезть! Так бесит меня, что если бы не стук в дверь, я бы, наверное, размазал его, как жука.

- Я занят!

Голос за дверью что-то промямлил извиняющееся,  Илья видимо. Я знаю, что после моего возвращения ему поручено приглядывать за мной. Как ему повезет, если он притащился в мой кабинет не потому, что услышал крики из коридора. По шее от меня получит, если так. Полжизни будет ходить и оглядываться, не смотрю ли я на него.

Дверь открывается, и в комнату тихо заходит несчастье в виде Ильи. Я опускаю Ефремова, и он сползает на стул. Но руки от него не убираю, пусть знает, я не закончил. Илья поправляет очки, и взгляд свой близорукий сразу в пол кидает, будто он и не видел ничего.

- Кнуд, прости, что отвлекаю, но Эйвар вызывает тебя к себе в кабинет.

 Эйвар не вызывал меня не разу с тех пор, как я выбрался  из плена.  Даже все приказы передавал через других. В основном через Илью, он же его комнатная шавка. Это Эйвар таким образом злость выражал. Глаза бы его меня больше не видели. С глаз долой - из сердца вон. Повезло еще, что в живых меня оставил. Пленных мы берем, но и своих из плена не забираем. По всем законам логики Эйвара, а значит и моей логики, я должен был быть убит. Но вот ведь незадача, я слишком успешно справлялся со своей собачьей работой ищейки и палача в Строю. Но, несмотря на то, как мне несказанно повезло, было и слегка обидно. Не то чтобы хныкать и жаловаться собирался, и даже не стал бы рассказывать об этом за рюмкой. Но какое-то мутное грузное ощущение заползало в мой мозг, когда я слышал его имя. Вроде и всю жизнь ему посвятил, вроде верно служил, а он и видеть меня не желает. Поэтому, когда узнал, что Эйвар зовет к себе, я практически хвостиком завилял и запрыгал с высунутым языком.