– Плохое оружие для борьбы с дьяволом! – посетовал я.

– Да, баас, неважное, – весело ответил Ханс, – но у меня есть кое-что получше!

Не я один – все посмотрели на него с изумлением.

– О чем ты, Пятнистая змея? – спросил Мавово.

– О чем ты, сын сотни идиотов? Разве сейчас время шутить? Довольно с нас и одного весельчака! – сказал я, кивнув на Стивена.

– О чем я, баас? Разве баасу неизвестно, что при мне маленькое ружье Интомби, то самое, из которого баас стрелял по грифам около крааля Дингаана? Я ничего не говорил, потому что думал, что баас знает об этом, а если нет, то и не надо, ведь мерзкие понго могли случайно услышать о нем от бааса, и тогда…

– Он помешался, – перебил Ханса Брат Джон, хлопая себя по лбу, – совсем помешался, бедняга! Неудивительно при столь удручающих обстоятельствах!

Я мысленно согласился с Братом Джоном и снова посмотрел на Ханса. Однако тот казался не сумасшедшим, а… еще хитрее обычного.

– Ханс, говори, где ружье, не то собью с ног и велю Мавово тебя высечь! – пригрозил я.

– Где это ружье, баас? Да разве баас не видит, что оно перед глазами бааса?

– Вы правы, Джон, бедняга не в себе, – вздохнул я.

Стивен подбежал к Хансу и хорошенько его встряхнул.

– Не трясите меня, баас! – запротестовал Ханс. – Не то ружье сломаете!

Крайне изумленный, Стивен его отпустил.

Тогда Ханс сделал что-то с верхним концом своей бамбуковой палки, осторожно перевернул ее, и из нее выскользнул… ствол ружья, тщательно обмотанный промасленной ветошью. Дуло было заткнуто паклей. Я чуть не расцеловал Ханса! Да, от радости я хотел расцеловать грязного, скверно пахнущего старого готтентота!

– А ложе? – спросил я, едва дыша. – Без него ствол бесполезен.

– Ох, неужели баас думает, что я, много лет владеющий оружием, не знаю, что у него должно быть ложе?

Ханс снял с плеч узел и достал из него большую связку желтого табака, которая заинтриговала нас с Комбой на берегу озера перед отплытием в страну понго. Он разорвал эту связку и вынул из нее ружейное ложе, тщательно вычищенное и заряженное, с опущенным ударником, под который был подложен клочок пакли, чтобы предотвратить случайный выстрел от сотрясения.

– Ты герой, Ханс! – воскликнул я. – Тебе цены нет!

– Да, баас. Хотя до сих пор баас мне так не говорил. Я решил, что мне на этот раз не следует засыпать перед лицом смерти. Ну, кому теперь спать на кровати, которую прислал мне Бауси? – спросил он, собирая ружье. – Пожалуй, тебе, о большой глупый Мавово. Ты ружья не принес. Настоящий колдун загодя выслал бы сюда ружья, чтобы они нас здесь ждали. Будешь теперь надо мной смеяться, ты, зулусский болван?

– Нет, – искренне ответил Мавово. – Я воздам тебе сибонгу – благодарность. Я сложу для тебя похвальное имя, о мудрая Пятнистая змея.

– Однако я не вполне герой, – продолжал Ханс, – и похвалы заслуживаю только наполовину. Пороха и пуль у меня в кармане много, а пистоны вывалились в дыру в жилете. Баас помнит, как я говорил ему о потерянных оберегах? Но три пистона осталось, нет, четыре: один в ружье. Ну вот, баас, Интомби готово и заряжено. Теперь, когда явится Белый дьявол, баас прострелит ему глаз со ста ярдов, как он умеет, и отправит нечистого в ад к другим чертям. Предикант, отец бааса, очень обрадуется!

Самодовольно улыбаясь, Ханс взвел курок и передал мне готовое к стрельбе ружье.

– Благодарение Богу, научившему этого бедного готтентота, как спасти нас! – торжественно произнес Брат Джон.

– Нет, баас Джон. Меня научил этому не Бог. Я сам додумался. Эх, темнеет уже. Не развести ли нам огонь? – И, забыв о ружье, Ханс начал искать растопку.

– Ханс, если мы спасемся, я дам тебе пятьсот фунтов, – пообещал Стивен. – Ну, или мой отец даст, суть-то одна.

– Спасибо, баас, спасибо, но сейчас мне больше всего хотелось бы капельку бренди. Что-то растопки не найти…

Действительно, развести костер было нечем. Возле кладбища лежало несколько бревен, но слишком больших – ни с места сдвинуть, ни разрубить. Да и отсырели они настолько, что не подожжешь.

Сумерки сгущались, но вскоре взошла луна, свет которой разбавлял мрак. Вот только небо заволокло тучами, которые часто ее скрывали, да еще огромные деревья буквально впитывали свет. Мы уселись в центре кладбища поплотнее друг к другу, развернули одеяла, чтобы защитить себя от холода и сырости, и подкрепились сушеным мясом и жареной кукурузой из мешка, который, к счастью, остался у Джерри на плечах, когда нас заталкивали в лодку. Кроме того, у меня сохранилась фляга с бренди.

Вскоре после этого из лесной дали донесся ужасный рев, а за ним мерный, ритмичный звук. Ничего подобного никто из нас прежде не слышал: львы и другие звери так не ревут.

– Что это? – спросил я.

– Бог, – простонал Калуби, – бог, молящийся луне, вместе с которой он встает.

Я промолчал, думая о том, что в распоряжении у нас лишь четыре выстрела. Ни один из них не следовало тратить понапрасну. Ох, зачем Ханс надел старый жилет вместо нового, подаренного мной в Дурбане?!

Рев прекратился, и Брат Джон начал расспрашивать Калуби, где живет Мать Священного цветка.

– Господин, – рассеянно ответил он, – она живет к востоку отсюда. Надо взобраться на гору по тропинке, отмеченной зарубками на деревьях, и миновать Сад бога. На вершине есть водоем с островом посредине. В прибрежных кустах спрятана лодка, на которой можно переправиться на остров. Там живет Мать Священного цветка.

Брат Джон, по-видимому, не удовлетворился пояснениями Калуби и попросил, чтобы утром тот показал нам тропинку.

– Не думаю, что мне суждено показать ее вам, – простонал несчастный, и в тот самый момент Белый дьявол снова заревел, на сей раз куда ближе.

Нервы у Калуби сдали окончательно. Бедняга понял, что Брат Джон – жрец неведомого ему культа, и, подгоняемый дурным предчувствием, стал выспрашивать его о том, есть ли жизнь после смерти.

Брат Джон, миссионер по призванию, постарался его утешить, а бог-обезьяна, подобравшийся к нам вплотную, будто бы заколотил в большой барабан. Теперь он не ревел, а только барабанил. По крайней мере, так нам казалось, судя по звукам. В жутком лесу, среди саркофагов с черепами, этот грохот угнетал не на шутку, доложу я вам.

Барабанный бой стих, и Брат Джон, взяв себя в руки, продолжил благочестивые речи. Тут плотная туча закрыла луну, и стало еще темнее. В тот момент Брат Джон объяснял вождю, что он не Калуби, а бессмертная душа, однако понял ли тот слова миссионера? Внезапно страшная, чернее ночи тень – других слов мне не подобрать – метнулась к нам с дальнего конца поляны. Секундой позже в нескольких футах от меня раздался шум потасовки, потом прозвучали сдавленные крики, и ужасная тень скользнула прочь.

– В чем дело? – спросил я.

– Зажгите спичку, – велел Брат Джон, – кажется, что-то стряслось.

Я чиркнул спичкой, которая в неподвижном воздухе загорелась отлично. При ее свете я увидел лица спутников, искаженные тревогой и страхом. Затем Калуби поднялся. Он махал правой рукой, превратившейся в окровавленный обрубок без кисти.

– Бог явился ко мне и отнял руку! – горестно простонал он.

Никто не проронил ни слова: слова были бессильны. Зажигая спички, чтобы разогнать мрак, мы кое-как перевязали несчастного, потом снова сбились в кучу и стали ждать, что будет дальше.

На луну снова наползло облако, тьма сгустилась, и воцарилась тишина – глубокая тишина ночного тропического леса, нарушаемая только нашим учащенным дыханием, жужжанием москитов, далеким плеском воды – это ныряли крокодилы – и тихими стонами раненого.

Примерно через полчаса к нам опять метнулась черная тень – так щука бросается на мелкую рыбешку. На сей раз шум борьбы послышался слева от меня, где сидели Ханс и Калуби, а за ним – протяжный вопль.

– Вождь понго исчез! – шепнул Ханс. – Его как ветром сдуло, только в земле вмятина осталась.

Вдруг луна выглянула из-за туч, и в ее бледном свете, ярдах в тридцати, на полпути от того места, где мы сидели, до края поляны, я увидел… ох, что я увидел! Дьявола, пожирающего грешную душу, – по крайней мере, мне так показалось. Огромное темно-серое существо, до абсурдного похожее на человека, стиснуло худое тело Калуби. Голова несчастного исчезла в пасти чудища, темные лапы раздирали его на куски. Похоже, Калуби уже умер, хотя его ноги, висевшие над землей, слабо шевелились.