Две поездки в Японию в составе делегаций Советского комитета защиты мира, позволили мне вновь глубоко окунуться в японскую политическую жизнь и освежить свои представления о ней. Ведь дважды я оказывался в самом эпицентре борьбы, развертывавшейся тогда на политической сцене Японии.
Светлые воспоминания остались у меня с тех пор от общения в ходе этих поездок с Г. А. Жуковым - политическим деятелем высокого класса, обладавшим острым аналитическим умом, способностью ориентироваться в самых сложных политических ситуациях, смелостью в принятии решений в тех случаях, когда он нес за них личную ответственность. Поражало в нем счастливое сочетание в одном лице и государственного деятеля и журналиста. Будучи главой делегации, он тем не менее не расставался с записной книжкой, в которую не стеснялся у всех на виду записывать и мысли своих собеседников, и свои путевые впечатления. Моего удовольствия от общения с Жуковым не умаляла даже его беспощадная требовательность ко всем сопровождавшим его членам делегации. В дни двух упомянутых конференций Жуков постоянно требовал от нас информации, способной помочь ему в беседах с японцами, в подготовке пресс-конференций, в подборе аргументов и фактов для полемики с политическими противниками. Срочные задания от него поступали мне и другим его помощникам не только в дневные, но и в вечерние и в ночные часы, ибо сам он в ходе конференций спал не более трех-четырех часов в сутки. Его феноменальная работоспособность приводила в уныние многих членов делегаций: бывало, в 3 часа ночи он поручал кому-либо из нас подготовить ему к 7 часам утра письменную справку и удивлялся, если это задание не выполнялось. Но при этом никто не слышал из его уст ни грубости, ни ядовитых замечаний, унижающих достоинство. Если кто-то из членов делегации давал ему некачественный материал, то переделывать его он не просил, а молча, но с досадой на лице брался за переделку сам.
Недобрые воспоминания остались у меня, однако, о другом человеке ответственном сотруднике Международного отдела ЦК КПСС П. Дедушкине, называвшем себя во время поездки в Японию в 1964 году заместителем главы делегации и постоянно дававшем всем остальным понять, что фактическое руководство делегацией находится в его руках. Это не могло не раздражать тех, кто намного лучше Дедушкина разбирался в вопросах, возникавших в ходе конференции, ибо прежде этот партаппаратчик никакого отношения к Японии не имел, да и вообще не обнаруживал ни широкого политического кругозора, ни острого ума, ни такта в своих отношениях с другими людьми. Трения возникали у Дедушкина то с одним, то с другим членом делегации, но они как-то прошли бесследно, а вот со мной они вылились в острый конфликт. Выполняя поручения Жукова как главы делегации (мне было поручено заниматься связью с прессой), я несколько раз отклонял неуместные и бестолковые с моей точки зрения задания Дедушкина, что, видимо, очень обозлило этого цековского вельможу. Когда вся делегация незадолго до отъезда собралась в помещении советского посольства в Токио на совещание, Дедушкин вдруг обвинил меня в "неуважительном отношении" к нему как начальству, назвав мое поведение "неуместным панибратством". Хотя никто из членов делегации не поддержал его, но и связываться с ним никто не стал. Жуков тогда просто пропустил его выпад мимо ушей, а потом, когда мы оказались с ним наедине, посоветовал мне не обращать на подобные выпады внимания. "Никогда никакой пакости он вам причинить по приезде в Москву не сможет - я этого не допущу",- пообещал он.
Но маленькую пакость Дедушкин мне все-таки причинил. Осенью того же 1964 года я был включен в многочисленную советскую делегацию, отправлявшуюся на Олимпийские игры в Японию, в качестве консультанта по японским делам. На меня был даже бесплатно сшит в специальном ателье такой же элегантный фирменный костюм, в какие были одеты все советские участники Олимпийских игр. Но список едущих попал по заведенному порядку на просмотр в Международный отдел ЦК КПСС, где его визировал, как оказалось, не кто иной, как Дедушкин. И в результате в самый последний момент моя фамилия из списка была вычеркнута. Так отомстил мне этот цековский самодур за непочтительное отношение к его персоне двумя месяцами ранее.
Однако вскоре Дедушкина из Международного отдела ЦК КПСС убрали: по слухам, его перевели в МИД и назначили послом в какую-то захудалую африканскую страну. И бог с ним: упомянул я о нем лишь потому, что таких дедушкиных в аппарате ЦК было много, если не слишком много, что и предопределило в дальнейшем, в горбачевские времена, косность и неспособность этого аппарата защитить от лжедемократов не только страну, но и собственное существование.
Гораздо спокойнее прошли мои поездки в Японию в последующие годы. Одна из них состоялась в делегации Советского комитета защиты мира. Но ехали мы в Японию уже не по приглашению Гэнсуйкё, а по приглашению Гэнсуйкина, опиравшегося на социалистическую партию и Генеральный совет профсоюзов. Активное содействие нашему пребыванию в Японии и встречам с японскими друзьями нашей страны оказывало на этот раз Общество японо-советской дружбы (Ниссо Синдзэн Кёкай), созданное после выхода японских социалистов и Генерального совета профсоюзов из общества "Япония - СССР", подпавшего под влияние КПЯ.
Возглавлял тогда нашу делегацию председатель Советского общества красного креста Петр Галактионович Яковлев - человек, совершенно незнакомый с политической жизнью Японии, да и вообще не обнаруживавший большой осведомленности в проблемах международных отношений. Кто и зачем протежировал ему эту поездку, для меня осталось тайной. Фактически же политическое руководство нашей делегацией взял на себя консультант Международного отдела ЦК КПСС Карэн Нерсесович Брутенц, ставший в последствии одним из заместителей заведующего этим отделом. В отличие от Яковлева Брутенц хорошо разбирался в общих вопросах внешней политики нашей страны. Выпускник Академии общественных наук при ЦК КПСС, он обладал всеми качествами, присущими профессиональным политикам. Были у него и острый политический нюх, и умение быстро располагать к себе людей, и тонкое чувство юмора с изрядной долей циничного отношения к жизни и деятельности советских верхов. Он оказался общительным и интересным собеседником, с которым у меня быстро сложились дружеские отношения. Поскольку с японскими делами он был знаком лишь поверхностно, то свою задачу в составе делегации я видел в том, чтобы восполнять отсутствие конкретных знаний японской действительности как у него, так и у главы делегации. Наряду со случайными людьми, призванными олицетворять собой нашу общественность, в состав делегации был включен в качестве секретаря-переводчика прекрасный знаток японского языка, автор многочисленных переводов на русский язык произведений японских писателей Борис Владимирович Раскин, которого я знал еще со студенческих лет. Тогда, кстати сказать, Борис Раскин ехал в Японию впервые.
На конференции новой антиядерной организации Гэнсуйкин, программа которой определялась руководством социалистической партии, мы чувствовали себя спокойно, т.к. у нас не было существенных разногласий во взглядах с организаторами конференции. В числе участников конференции было много старых друзей нашей страны, и задача наша состояла лишь в том, чтобы закрепить связи с ними советских общественных организаций.
Большую часть времени мы провели в поездках по различным районам Японии. Особенно яркие впечатления остались у меня от поездки в Японские Альпы, где высоко в горах нам показали одно из уникальных сооружений японских строителей - гидроэлектростанцию "Куробэ-ён", гигантский турбинный зал которой был вырублен в скальных породах на казалось бы неприступной высоте.
В поездках по Японии к нам присоединилась тогда дочь японского революционера-коммуниста Катаямы Сэн - Катаяма Ясу, с молодых лет проживавшая в Советском Союзе и приглашенная в Японию друзьями нашей страны почти одновременно с нами.
Встретились мы тогда со многими видными представителями японского политического мира, включая депутатов парламента, глав местной администрации и видных ученых. Но особых задач у нас не было, а потому беседы с ними сводились к скольжению по поверхности тогдашних проблем советско-японских отношений - маломальские спорные вопросы этих отношений в наших беседах не затрагивались. Один раз, правда, возникла проблема другого рода: за час до начала прощального приема в честь нашей делегации Петр Галактионович оказался в абсолютно нетрезвом состоянии в результате проведенной им ранее встречи с кем-то из японцев. После консультаций с нашими многоопытными в подобных вопросах дипломатами и посольским врачом были приняты различные экстренные меры по постановке виновника происшествия на ноги, включая холодный душ, нашатырный спирт и т.п., что придало его осанке и внешности более или менее нормальный вид. Во всяком случае, с приветственным пожиманием рук появлявшимся в дверях японским гостям он справился вполне успешно.
