Ветры "перестройки", доносившиеся из Москвы в Токио, поначалу не оказали большого влияния на условия жизни в Японии работников советских учреждений и командировочных. Материальный достаток наших соотечественников по сравнению с уровнем жизни японцев стал в те годы выглядеть еще более ограниченным. Многие из тех, кто находился на постоянной работе в Японии, уже не могли позволить себе роскошь частых посещений ресторанов, кафе и даже закусочных типа "Макдональдсов". Питалась, правда, эта категория наших людей вполне прилично, но не за пределами своих квартир, а в семейном кругу, закупая продукты в дешевых супермаркетах и приготовляя их на своих кухнях. Основная часть денежных накоплений шла тогда у наших соотечественников, работавших в Токио, Осаке и Саппоро, на покупки новейшей бытовой электронной аппаратуры (видеомагнитофонов, цветных телевизоров, микроволновых печей), которая затем при поездках в очередные отпуска продавалась на Родине либо с рук, либо в комиссионных магазинах. Что же касается одежды, обуви, ковровых изделий и прочих предметов домашнего быта, то по-прежнему такие покупки делались главным образом либо в кварталах оптовых лавок, либо на распродажах в универмагах.
Почти все наши люди, отъезжавшие в Советский Союз по истечении сроков своих командировок, увозили с собой дешевые подержанные японские автомашины, которые по нашим понятиям были еще вполне годны для длительного пользования в нашей стране. Тесные связи установились по этой причине между некоторыми нашими работниками посольства и торгпредства и японцами владельцами автомобильных свалок, где за бесценок приобретались многие подержанные автомашины, а также запасные части к ним. Верхние палубы наших пассажирских и грузовых судов, уходивших из Японии к родным берегам, были в те годы почти всегда заставлены десятками подержанных легковых машин, купленных наспех как пассажирами этих судов, так и их экипажем.
К началу 90-х годов в связи с первыми перестроечными реформами у советских граждан, проживавших в Японии, появилась возможность провоза в Советский Союз иностранной валюты, и в том числе долларов. По этой причине часть наших соотечественников стала сокращать ассортимент своих закупок в Японии, считая более целесообразным накапливать долларовые сбережения. Бережливость и самоограничение в расходах на питание в расчете на будущую "сладкую жизнь" на Родине превратили некоторых наших соотечественников в отъявленных скряг, избегавших походов друг к другу в гости и многолюдных застолий, как это бывало в конце 50-х - начале 60-х годов.
Совершенно иную картину, чем прежде, стали являть собой с началом "перестройки" отдельные категории советских туристов, прибывавших в Токио на лайнерах в ходе их круизов вокруг Японии. Наряду с обычными нашими туристами, получавшими по прибытию в Японию от турфирм крайне ограниченные валютные суммы, появились тогда и первые "новые русские". Впервые о них мы с женой узнали из беседы со случайно встретившейся с нами в Токио соотечественницы. Встреча эта произошла в весенний день в токийском зоопарке Уэно. Заслышав нашу русскую речь, подошла к нам сравнительно молодая европейского типа женщина и заговорила с нами на чисто русском языке. Из разговора с ней мы узнали, что она прибыла в Токио из Москвы на теплоходе с большой группой туристов. Свою туристическую путевку она получила по месту работы с большой скидкой. Тех мизерных карманных денег в виде японских иен, которые полагались по путевке, ей хватило лишь на какие-то мелкие покупки и для проезда в те районы Токио, где находились самые важные достопримечательности японской столицы. Между тем, по ее словам, значительную часть пассажиров ее лайнера составили некие "деловые люди", которые по выходе на берег направлялись в самые дорогие рестораны, кабаре и ночные клубы и все вечера проводили там в веселых кутежах с японцами и японками,
- Откуда же у них столько валюты? - спросил я.- Ведь в таких заведениях надо платить бешеные суммы!
- Не беспокойтесь,- ответила наша собеседница.- Они не пропадут деньги они не считают. Те же путевки на круиз в Японию были куплены ими через посредников за какие-то громадные рублевые суммы. А на берег они выносили с собой целые сумки с долларами, объяснив нам это так: "Надо же нам насладиться сполна всеми прелестями реального капитализма!"
- Да кто же они такие?
Ясного ответа на этот вопрос у нашей землячки не нашлось:
- А кто их знает... Может быть, какие-то коммерсанты из теневой экономики, а может быть, просто жулики...
Так где-то в начале 1991 года, будучи в Японии, я узнал не из газет, а из уст очевидцев о появлении в нашей стране нового класса - класса нуворишей, для которых уже в то время не существовало никаких преград на пути в зарубежные страны и которые врывались туда либо для каких-то спекулятивных операций, либо просто для хмельного разгула. Но тогда еще навряд ли мог кто-либо предполагать, что деятельность подобных нуворишей примет столь широкие масштабы и приведет в кратчайшее время к повсеместному беззастенчивому разграблению государственной собственности нашей страны: заводов, шахт, судов, телевидения и прочего достояния, созданного тяжкими усилиями нескольких поколений советских людей.
Во второй половине 80-х годов мне то и дело приходилось принимать в корпункте моих коллег по работе в "Правде", приезжавших в Японию по самым различным поводам. Затрудняюсь даже сказать, сколько правдистов побывало тогда у меня в гостях: Е. Григорьев, В. Дробков, Д. Губарев, Н. Кривомазов, А. Снегирев, А. Батыгин. В. Королев, Д. Аверченко, А. Шашков, В. Карпычев, Л. Спиридонов и еще несколько человек, чьи фамилии память не сохранила.
Дважды приезжал в те годы в Японию тогдашний главный редактор "Правды" Виктор Григорьевич Афанасьев - человек, к которому еще с конца 70-х годов я питал чувство глубокого уважения и симпатии. Один раз он возглавлял советскую делегацию на Хиросимской конференции борцов за запрещение ядерного оружия, а другой раз приезжал по приглашению редакции газеты "Акахата".
Подкупали в Афанасьеве его доступность и простота в поведении, искренность в разговорах на любые темы, будь то его личная жизнь или его впечатления о встречах с кремлевскими руководителями. В корпункт "Правды" он заезжал без чванства, как в свой дом. Не отказывался за ужином от красного сухого вина и пил его с удовольствием без опасений, что может слегка захмелеть. В его отзывах о горбачевской "перестройке" не было фальшивых восторгов, но не было и попыток критиковать ее исподтишка. Только видно было, что частое общение с Горбачевым, из кабинета которого в кабинет Афанасьева вела прямая телефонная линия, его не особенно радовало, как это можно было бы предполагать. Моим суждениям о Японии он доверял вполне и, если я просил его, ссылаясь на политическую целесообразность, о публикации какого-либо из моих материалов, он в этих просьбах мне никогда не отказывал.
В разгар "перестройки" Горбачев счел почему-то нужным сместить Афанасьева с поста главного редактора. Новым главным редактором был тогда назначен Иван Тимофеевич Фролов, который в отличие от своего предшественника был истым почитателем Горбачева и его идеи построения "социализма с человеческим лицом". С ним обстоятельства дважды сводили меня на Японских островах. Первый рад это было, когда его пригласила для упрочения дружественного сотрудничества редакция газеты "Асахи". А второй раз это было, когда его пригласил в Японию с семьей депутат японского парламента от префектуры Акита - Сато, стремившийся к лидерству в движении консервативных политиков за упрочение японо-советского добрососедства. И в том, и в другом случаях я, как того требовала моя должность, сопровождал Фролова при его встречах с японскими политическими и общественными деятелями, а также в поездках по стране, хотя при нем находились постоянно переводчик и его личный секретарь Сергей Колесников.
Общение с И. Т. Фроловым показало, что в отличие от Афанасьева он исключал возможность нашего простецкого, товарищеского общения, выдерживая все время ту незримую дистанцию, которая должна была, на его взгляд, отделять меня, рядового правдинского журналиста, от него, члена ЦК КПСС и главного редактора газеты "Правда", да еще к тому же академика, видного советского идеолога и доверенного лица самого Горбачева. Это вовсе не означало допущения им каких-либо бестактностей в отношении меня - в этом отношении он был абсолютно безупречен, даже наоборот, относился с вниманием к моим высказываниям о Японии и японских политических деятелях. Прорывались у него подчас в наших личных беседах и откровенно негативные отзывы о некоторых из советских государственных деятелей, близких в прошлом к Горбачеву. Увидев как-то на экранах японского телевидения Эдуарда Шеварднадзе (это было весной 1991 г. уже после ухода последнего с поста министра иностранных дел), Фролов как бы невзначай буркнул всего два слова: "Белая гнида..." Неважные отзывы даны были им и таким выходцам из академической среды как Гавриил Попов и Сергей Станкевич. В то же время, выступая перед японцами (бизнесменами, политиками и журналистами), а таких выступлений было у него немало (особенно при втором приезде), он не упускал случая отметить "необыкновенную жизненную энергию" Горбачева, его "выдающийся талант государственного деятеля", постоянную заботу о благе советских людей, его повседневное стремление к упрочению международного мира и к благополучию всех народов планеты. Иногда мне казалось, что ему лучше было бы обойтись без подобных восхвалений собственного руководителя, но японцы с присущим им тактом, невозмутимо и почтительно внимали тому, что говорил Фролов. Не исключено, что часть из них даже разделяли некоторые из подобных похвальных отзывов о Горбачеве, ибо советский руководитель был в то время весьма популярен среди японцев, видевших в нем благодаря стараниям прессы некого "апостола мира".
