А между тем реальная японская действительность, как слоеный пирог, представляла собой в те годы сложное и противоречивое сочетание враждебных и дружественных настроений японского населения в отношении нашей страны. В такой ситуации и мне, да и другим советским журналистам при выборе тем очередных корреспонденций приходилось всегда решать вопрос, на какую из этих двух противоречивых тенденций в политической и духовной жизни Японии обращать большее внимание сегодня, а на какую завтра или спустя несколько дней. Многоликая Япония позволяла нам - людям, писавшим о ней изо дня в день,- варьировать не только темы, но и тональность своих статей, выдерживая их в зависимости от содержания то в суровых осуждающих тонах, то в светлой и подчас в хвалебной словесной гамме.

Отъезд в Москву на прежнюю работу

в Институт востоковедения АН СССР

(весна 1979 года)

Мое вторичное долговременное пребывание в Японии в качестве собственного корреспондента "Правды" завершилось в июне 1979 года.

Вопрос о сроках окончания моей журналистской работы был решен еще весной - в дни, когда по случайному стечению обстоятельств в Токио почти одновременно приезжали новый директор Института востоковедения АН СССР Е. М. Примаков и главный редактор "Правды" В. Г. Афанасьев.

Еще до приезда Примакова в Японию я получил от него с оказией неофициальное письмецо, в котором он, называя меня, как и прежде, по имени (так же тогда называл его и я), в дружеском тоне предлагал мне завершить по возможности скорее работу в "Правде" и вернуться в возглавленный им институт на прежнюю должность заведующего отделом Японии. В принципе такое предложение отвечало моим намерениям, так как за пять лет, прошедших со времени моего ухода из института в "Правду", я уже пополнил свой запас свежих впечатлений о японской современности. Да к тому же и мои семейные дела настоятельно требовали скорейшего возвращения в Москву.

По приезде Примакова в Японию (это было в конце апреля - начале мая) он еще раз подтвердил свое желание видеть меня как можно скорее в институте в качестве заведующего отделом Японии, а я еще раз подтвердил свою готовность по возможности скорее прервать работу в "Правде".

Почти одновременное пребывание в Японии наряду с Примаковым главного редактора "Правды" В. Г. Афанасьева облегчило мне предстоявший так или иначе разговор с ним о моем намерении прервать работу в "Правде" и перейти снова в Институт востоковедения АН СССР. Идя мне навстречу, Виктор Григорьевич после некоторых раздумий (редакция в то время не имела еще кандидата на замещение моей должности) внял моей просьбе и разрешил мне вернуться в Москву, не дожидаясь передачи мною имущества корпункта сменщику. Материальную ответственность за сохранность корпункта согласился взять на себя до приезда нового корреспондента "Правды" мой друг - зав. отделением ТАСС в Японии Виктор Зацепин. В результате в первой декаде июня я распрощался с послом Дмитрием Степановичем, со своими друзьями в посольстве и среди журналистов, а также с сотрудниками корпункта японцами Накагавой и Накадзавой и с приятным сознанием благополучно завершенной работы вернулся в Москву на прежнюю работу заведующим отделом Японии Института востоковедения АН СССР.

Часть V

ВТОРИЧНЫЙ ВОЗВРАТ

К СОВЕТСКОМУ ЯПОНОВЕДЕНИЮ

(1979-1986)

Глава 1

НАУЧНО-ОРГАНИЗАЦИОННАЯ РАБОТА

СРЕДИ ЯПОНОВЕДОВ

В ИНСТИТУТЕ И ЗА ЕГО ПРЕДЕЛАМИ

О работе отдела Японии

и дирекции института

в первой половине 80-х годов

Летом 1979 года я вновь приступил к работе в Институте востоковедения АН СССР. Приказ директора о моем назначении заведующим отделом Японии одновременно возлагал на меня и обязанности заведующего сектором истории и современных проблем Японии. Еще один сектор отдела - сектор экономики Японии - возглавил в соответствии с тем же приказом Вадим Алексеевич Попов.

В то время институт уже сменил адрес: из особняка в Армянском переулке его перевели на улицу Жданова (нынешнюю Рождественку). Инициаторами этого переезда была влиятельная армянская диаспора, давно мечтавшая разместить в особняке, построенном в прошлом веке на средства купцов-армян братьев Лазаревых, представительство Армении, а также Дом армянской культуры. Проявив упорство и оперативность, армяне разыскали в центре города жилой трехэтажный дом, выделили средства на переселение его жильцов, а также на ремонт помещений этого дома, и в конце концов заполучили согласие Гафурова на переселение туда института. К сожалению, новый дом, хотя и превосходил по площади старый, оказался, как вскоре выяснилось, очень ветхим. В последующие годы хозяйственным руководителям института пришлось его постоянно ремонтировать, чтобы уберечь помещения от обвалов потолков, протечек в трубах и осыпания штукатурки на фасаде и в коридорах.

Но в этом не знакомым мне неуютном доме я встретил сразу же много старых друзей, приятелей и знакомых. Контингент научных сотрудников института мало изменился за прошедшие пять лет, только многие казались при первых встречах слегка постаревшими. Моими давними друзьями были в то время едва ли не все члены дирекции, состав которой с приходом в институт Примакова заметно обновился. Вопросами изучения стран Восточной Азии и Тихого океана стал ведать мой приятель - Георгий Федорович Ким, избранный двумя годами ранее членом-корреспондентом АН СССР. Как человек, склонный к административным делам и издавна хорошо знакомый со всеми сотрудниками института, он занимался с согласия Примакова и решением текущих кадровых вопросов. Другой заместитель директора, индолог Глерий Кузьмич Широков, курировавший работу экономистов, был также давно мне знаком. А что касается заместителя директора по проблемам восточной лингвистики и филологии Вадима Михайловича Солнцева, то он был моим ближайшим другом еще со студенческих и аспирантских лет.

Столь же хорошо знакомы мне были и руководители парткома и месткома института. Секретарь парткома Евгений Александрович Лебедев был моим приятелем еще во время моей секретарской работы в парткоме (Лебедев отвечал там за лекторскую работу наших сотрудников по линии общества "Знание"). К тому же в ту пору мы с ним и Г. Ф. Кимом в периоды отпусков выезжали вместе в подмосковные дома отдыха.

Едва ли не на второй день после моего появления в институте Примаков и Ким предложили мне втроем пообедать в ресторане "Берлин" (нынешний "Савой"), находившемся неподалеку от института. Но громкие академические титулы моих друзей не произвели должного впечатления на швейцаров этого ресторана. По причине "спецобслуживания" каких-то иностранных гостей нас в ресторан не пустили, и тогда Примаков вызвал машину со своим личным шофером, и мы направились в спецстоловую для академиков и членов-корреспондентов, находившуюся на Ленинском проспекте. Там и пообедали плотно, вкусно и без излишеств. Оба моих новых начальника тем самым как бы отблагодарили меня за то внимание, которое я им оказывал в дни их пребывания в Токио.

Благополучно для меня, и притом буквально в течение недели, был решен вопрос о моем рабочем помещении в институте. Мои друзья из дирекции предоставили мне в качестве кабинета просторную комнату на втором этаже. Далее хозяйственная администрация передала мне большой письменный стол, стоявший когда-то в кабинете у Гафурова, несколько новых книжных шкафов, шесть удобных легких кресел и, естественно, телефонный аппарат с индивидуальным номером. После того как я без промедления заполнил шкафы кабинета привезенными из Японии книгами и папками с газетными вырезками, мой кабинет обрел вполне приличный деловой вид, позволявший принимать в нем не только своих коллег, но и иностранных гостей. Правда, коридор второго этажа, ведший к кабинету, остался в неухоженном состоянии с облупленными стенами, щелями в полах и горами окурков в грязных пепельницах на столах, задвинутых в ниши коридора.

Что же касается двух прежних помещений, закрепленных за отделом Японии ранее, то они, как и прежде, продолжали находиться на первом этаже. В маленькой комнате находились столы и шкафы ученого секретаря отдела И. Ильиной и секретаря-машинистки И. Брицковой, а в большой комнате стояли личные столы и тумбочки отдельных сотрудников. В этой же комнате проводились и общие заседания отдела.