На работу Павел пришел вовремя. Вытащил коробочку из-под гуаши, где, словно в библиотечном каталоге, были сложены перфокарты с короткими надписями. Начал их просматривать. Тут его позвали к Ромашину.

Ромашину было хорошо за столом. Он возвышался, что-то отмечал в блокноте, снимал и надевал очки.

- А-а, - начал Ромашин, - тень Гамлета.

- Тень отца Гамлета.

- Вот-вот. Расхаживать по соседним лабораториям вы не забываете. Чужая работа вас занимает, своя - нет. Почему программа до сих пор не идет? И всего-то дел было: запомнить, какие изменения внесли разработчики.

- Они не указали это в инструкции.

- А вы-то на что? - Ромашин картинно бросил очки на стол. - Вы должны следить, следить и помнить. Почему вы не были на техосмотре? А премия? Кассир прождала вас три часа, вы так и не пришли. Пришлось сдать на депонент. Вы что, не только окружающих, вы и себя не уважаете?

- Техсовет? Павел открыл свою коробочку и принялся раскладывать перфокарты. - Нет, не то, не то. Видимо, я не записал. А что, премия была запланирована?

- Нет, но о ней давно говорили. Работа у вас не двигается, с людьми вы не срабатываетесь. Плохо. А жаль. Вы подавали надежды.

- Надежды? - Павел вскинул голову и неожиданно с видом победителя посмотрел на Ромашина. - Нет, я не подаю никаких надежд. И никак не могу этого делать, поскольку точно знаю, что со мной будет в будущем. Я вообще знаю будущее, свое и группы людей, которые со мной рядом. То есть будущее я довольно хорошо помню. А прошлое - очень туманно. Не забываю его, а просто не знаю. Помню, например, точно, что наш институт переведут в новое здание в новом районе. И большая часть сотрудников разбежится: далеко ездить. Наш отдел сольют с техническим, вашу должность упразднят. Очень уж вы, Ромашин, отмахиваетесь от новой тематики. И что вы брови поднимаете? Уже ведь выпросили себе место в министерстве. Но вы и там недолго удержитесь. Вообще, из-за этой аварии такая каша заварится... А председателем месткома выберут Мясоедова...

Ромашин выскочил из-за стола и принялся бегать по комнате.

- Слушайте, Галемба! Ну-ка, остановитесь! Разложили пасьянс из перфокарт и принялись предсказывать будущее. Да вы в своем уме? Стойте-ка! А по поводу аварии... Это вы стояли тогда возле вытяжного шкафа? Так ведь вы, Галемба, большую дозу катализатора получили! Нанюхались, так сказать. К врачу, немедленно к врачу!

Первые дни в больнице Павел больше сидел на кровати, зажав ладони между колен, и глядел в зеленоватое окно. Соседи по палате попались довольно тихие. Один паренек, правда, вскакивал ночью, бегал по палате и очень кричал. Павел подошел к нему, положил руку на плечо и назвал день, когда лечение закончится и паренька выпишут из больницы. Тот затих, а Павел пошел покурить.

Около крайней двери в конце коридора лежал прямоугольник света. Проходя мимо, Павел заглянул. В маленькой комнате спиной к двери сидел медбрат Василий и читал. Видно было его тугую, перетянутую халатом спину, давно не стриженные волосы и торчащий вверх вихор на макушке.

За зеленоватыми стеклами все лежал и лежал промерзший снег. Потом весь снег был съеден туманом, и открылся неопрятный двор, остатки прошлогоднего ремонта, кадки, заляпанные краской, некрашенные скамейки. Но солнце все-таки появилось. Павел вышел во двор одним из последних и остановился на солнцепеке. Солнце обволакивало его скуластое лицо, треугольный тяжелый нос, высокий, не скрытый волосами лоб, бродило в извилинах морщин и застилало бледные веки сплошным оранжевым мягким полотном. Приоткрыв глаза, Павел заметил на скамейке медбрата Василия. Павел сел рядом с ним. Медбрат Василий скосил глаза, не отрываясь от книжки, и протянул:

- А, предсказатель...

Павел взял у него из рук книгу, полистал.

- Ты, сейчас, наверное, курсе на третьем.

Медбрат Василий посмотрел на Павла внимательно, пытаясь вспомнить, был ли разговор на эту тему.

- Нет, нет. Мы с тобой говорили только по делу... О лечении, о болезнях...

Василий сощурился, и глаза, его спрятались за набухшими веками.

- Ну как, Галемба, таблетки глотаете?

- Как полагается.

- Помогает?

- Я здоров.

- А будущее как же?

- Я его просто помню, и все.

- А про меня что скажете? - спросил медбрат очень напористо, точно пытаясь подтвердить свой диагноз.

Павел улыбнулся ему мягко, словно неумело, не разжимая губ. Павел сидел против солнца, и Василию видны были махровые серые разводы вокруг зрачков его глаз, очень спокойных и до дна залитых солнцем.

- Ты станешь толковым врачом. Да... Вполне толковым... Правда, особой карьеры не сделаешь, толпами за тобой ходить не будут. Да и женщины тоже... не будут. Останешься холост. Но с друзьями тебе везет. И будет везти.

Павел хотел было уже начать про зеленый дождь, но медбрат Василий перебил его:

- И как тебя угораздило попасть в аварию?

- Это особая авария. Зачем туда пошел? Я не помню. То есть не могу предположить точно. Наверное, мне было просто скучно. Сейчас мне намного менее скучно. Ты знаешь, будущее как-то острее прошедшего. Я знаю, что со мной еще будет что-то хорошее. У меня все плюс на минус, минус на плюс. Люди знают ближайшее прошлое, что на памяти, а будущего не знают. А я, наоборот, будущее вспоминаю. И иногда это чудесные воспоминания. И, что особенно хорошо, это обязательно будет.

Павел опять подумал о зеленом дожде и о спине медбрата Василия впереди.

- Как же ты живешь? - словно бы и поверил Василий - Не знаешь ни своего имени, ни года рождения, ни адреса. Да любого пустяка.

- Ну, не так буквально. Ты же многое можешь предсказать точно. Особенно абстрактные, общепринятые вещи. Что через пять лет будет девяносто пятый год, что девяносто шестой будет високосным. Да мало ли. И что весна придет, ты ведь тоже точно знаешь. Вот и я о прошлом прямо или косвенно кое-что знаю. Потом я веду картотеку. Записываю все, что будет нужно в настоящий момент. Настоящий момент - это наша общая с тобой точка. Я пот помню, например... Ай, ну ладно! - Павел замолчал, закинул руки за голову и потянулся, тут же почувствовав, как впилась в спину плохо оструганная спинка скамейки.

Павла лечили. Разноцветными таблетками, беседами, ваннами. Иногда приходила мать и приносила что-нибудь вкусное. Он располнел и побледнел. На прогулках часто беседовал с медбратом Василием, и с некоторых пор тот перестал таскать ему таблетки. Павла выписали, когда молодая листва покрылась пылью и затерялись в лесу бумажки от весенних пикников. Медбрат Василий проводил Павла до ворот и махнул рукой на прощанье.

Институт, из которого Павел все же ушел, действительно, перевели в новое здание. Дело об аварии все тянулось и тянулось, вызывали свидетелей и выявляли последствия. Ромашин уволился. Мясоедова выбрали председателем месткома.

Потом, поздней осенью, этот день все же наступил, и Тина Игорьевна потеряла кошелек. Ее кто-то толкнул, и кошелек, маленький, красный, расшитый пластмассовым бисером, отлетел в угол на грязную плитку пола, к осколкам молочных бутылок. Тина вспомнила о кошельке и громко закричала, что ее обокрали. Именно тогда Павел обернулся, посмотрел вокруг себя, увидел что-то красное в углу и нашел кошелек Тины. Она всплеснула руками, пересчитала деньги в кошельке, подняла на Павла круглые глаза, заулыбалась, распустив веерочки морщинок. И тут же затащила Павла к себе выпить кофе и отпраздновать находку.

Тина Игоревна была небольшого роста, похожая на плотно набитую куклу, которую крепко обтянули бледной, в веснушках кожей, предусмотрев при этом довольно правильные формы. По утрам, проснувшись, она часто вспоминала, как в прошлой жизни ездила с мужем за город на лыжах. И как он шел рядом с ней и нес ее лыжи. Это было очень важно, чтобы кто-то шел рядом. Она даже говорила, что совсем недавно хотела все бросить и поехать на курорт. И рассказывала, что с мужем они разошлись оттого, что не было детей.