Апогеем же кампании 1852 года стал высочайший смотр флота императором Николаем.
Осенью Николай I отправился на юг, чтобы лично проверить боеготовность армии и флота. Корнилов в этот момент находился в командировке в Англии. Там начальник штаба Черноморского флота решал вопросы по постройке новых винтовых корветов «Воин» и «Витязь» на английских верфях. Увы, эти корабли так никогда и не будут построены.
Из-за отъезда Корнилова за все пришлось отдуваться мало что понимавшему в корабельных делах Берху. Понимая всю никчемность старого маячника, император определил ему в помощь своего любимца балтийского контр-адмирала Васильева, не без оснований носившего во флотских кругах прозвище «demihomme-demifolitete» (получеловек-полубезумец). Моряком Васильев был посредственным, зато знал и любил шагистику и фрунтовую службу. К черноморцам Васильев относился с известным презрением, как к никчемным провинциалам, а потому в успехе смотра чужого ему флота был не слишком заинтересован.
Смотр Черноморского флота осенью 1852 года оставил не много исторических свидетельств. Его заслонили произошедшие вскоре куда более важные события. Однако его итоги наложили свой определенный отпечаток на многое из того, что произошло на Черном море в следующем году.
Из воспоминаний черноморца А. Зайчковского: «В 1852 году императором Николаем был назначен очередной смотр Черноморскому флоту. Смотры эти производились государем раз в семь лет и обыкновенно соединялись с осмотром кавалерии, сосредоточенной на юге России. Таким образом, смотры флота были в 1837, в 1845 годах и последующий смотр приходился в 1852 году…»
Прибыв в Севастополь, Николай I осмотрел порт и арсенал, а затем отправился на линейный корабль «Париж», уже стоявший на внешнем рейде
Из воспоминаний А. Зайчковского: «Незадолго перед тем Черноморский флот обогатился новым громаднейшим 120-пушечным красавцем кораблем “Париж”, на котором был поднят флаг главного командира, адмирала Берха. Это было новейшее лучшее боевое судно нашего флота на Черном море, имевшее уже в своем вооружении батарею с бомбическими орудиями, которые только что еще вводились в состав вооружения английского флота. Командиром “Парижа” был капитан 1-го ранга Истомин, впоследствии знаменитый начальник Малахова кургана, погибший на нем 7 марта 1855 года. Старшим офицером был лейтенант П-н (Перелешин. – В.Ш.).
День прихода императора в Севастополь из Одессы, а также и день смотра флота был назначен 2 октября. Суда своевременно заняли назначенные им по диспозиции места на большом рейде. Адмирал Берх поднял свой флаг именно на красавце “Париже”, где и ожидал прибытия государя в Севастопольский рейд.
Ввиду отсутствия Корнилова, который находился за границей, к адмиралу Берху на время смотра был командирован князем Меншиковым его любимец, свиты его величества контр-адмирал Васильев, тоже находившийся на “Париже”.
Вот на горизонте показывается пароход “Владимир”, на котором шел государь. В свите его величества находились: эрцгерцог австрийский Максимилиан (впоследствии несчастный император мексиканский), принц Фридрих прусский (впоследствии император германский), князь Орлов, князь Меншиков, бывший в то время начальником Главного морского штаба, а флаг-капитаном государя был капитан 1-го ранга Истомин, брат командира “Парижа”.
Как только показался штандарт на пароходе “Владимир”, то по сигналу с флагманского судна начался императорский салют, и здесь-то с “Парижем” приключилась неприятность, которая заставила командира и старшего офицера пережить тяжелые минуты и которая могла испортить успех всего смотра. По недосмотру, для салюта зарядили орудия, находящиеся под парадным трапом, который от первых же выстрелов разбился вдребезги, и остатки его были выброшены в море.
Чтобы понять критическое положение начальства “Парижа”, надо вспомнить, что парусные судна были очень высоки, и длина трапа для подъема на верхнюю палубу намного превышала 3 сажени. К тому же было объявлено, что император первым посетит “Париж”, как флагманский корабль, да, наконец, и как новое судно Черноморского флота. Времени до посещения императора оставалось каких-нибудь полчаса. Было от чего прийти в смущение, и действительно адмирал Берх пришел в полное отчаянье.
Но не таковы были ученики Лазарева, чтобы растеряться от такой случайности. Напротив, у них тотчас же закипела работа, дабы не лишиться счастья представиться царю.
Дело в том, что кроме парадного трапа на каждом корабле существовали палубные трапы. Из них-то и решено было в несколько минут приготовить трап для приема государя императора.
Между тем, когда на “Париже”, против которого уже успел стать на якорь пароход “Владимир”, закипела спешная работа по изготовлению трапа, контр-адмирал Васильев поторопился отправить к князю Меншикову записку, в которой уведомил его о происшествии на “Париже” и о невозможности государю посетить корабль. В то же время Истомин, командир “Парижа”, узнав о посылаемой Васильевым записке, со своей стороны поторопился предупредить брата своего, флаг-капитана государя, о том, что он надеется успеть приготовить трап.
Государь вместе со свитою переходит на катер. Князь Меншиков в эту минуту докладывает ему, что “Париж” посетить нельзя, так как на нем разбился парадный трап, и государю нельзя подняться на судно. Ни слова не ответил Меншикову государь.
Тогда флаг-капитан Истомин, как бы про себя, вполголоса через плечо сказал: “Трап на «Париже» готов”. И на это промолчал император Николай Павлович.
Но когда катер отвалил, то последовало грозное приказание – на “Париж”. К этому времени на “Париже” матросы успели кое-как смастерить примитивный трап. Катер государя пристал к борту “Парижа”, и командир его, Истомин, очевидно желая показать годность нового трапа для подъема по нему государя, спустился для встречи его величества вниз, тогда как по уставу он должен встречать на верхней палубе.
– Капитан, ваше место наверху, – раздается звучный и грозный голос Николая Павловича, заставивший Истомина быстро подняться наверх.
На корабле чувствовалась приближающаяся гроза – все присмирело и ждало появления грозного царя.
– Орлов, – слышится внизу, – подымайся вперед! Если тебя выдержит, то и мы пойдем.
И вот десятипудовый князь Орлов начинает подниматься по вновь сфабрикованному трапу, грузно ступая на каждую ступеньку.
За Орловым поднялся государь и, приняв рапорты, не обошел, по обыкновению, выстроившихся офицеров и караул, а суровый прошел на середину палубы и остановился около грот-мачты.
Окинув опытным взором щеголеватый “Париж”, в котором все дышало исправностью и лихостью, присущей Черноморскому флоту, посмотрел государь на стоявшую перед ним тысячную молодецкую команду экипажа, и все это сразу сгладило неприятное впечатление случайно изломанного трапа.
– Капитан, откуда ты набрал таких молодцов? – ласково сказал государь, переходя с грозного “вы” на привычное “ты”. – Здорово, молодцы!
И вместе с могучим радостным “здравия желаем” все на корабле почувствовали, что гроза миновала, что царь своим чутким оком достойно оценил и “Париж” и его команду.
– Покажи мне корабль!
После этого начался подробный осмотр корабля сверху донизу.
Когда государь сошел в трюм, блестяще освещенный 114 матовыми лампочками и содержавшийся в такой щеголеватости и чистоте, что нельзя было предположить, что этот корабль большую часть года несет трудную крейсерскую службу, то государь не мог скрыть своего удовольствия.
Остановившись посредине, причем высота трюма позволяла во весь рост стоять, не сгибаясь и не снимая каски, государь обратился к князю Меншикову:
– Меншиков, скажи, пожалуйста, отчего ты мне в Балтийском море не показываешь корабли так, как показал мне сегодня Истомин – от клотика (верхняя точка мачты) до киля?
На это со стороны князя Меншикова последовал ответ, что в Балтийском море нет таких больших судов, как в Черном.
Поднявшись после осмотра корабля в гондек, государь стал у шпиля и потребовал барабанщика.
