Остальные министры согласно закивали. Наполеон дернул нафабренными усами:

– Мы должны отправить эскадру в Архипелаг. Близость нашего флота к Турции умерит аппетиты русских!

– Вы совершенно правы, сир! – подал голос министр внутренних дел, известный кондотьер Персиньи. – Дело вовсе не в «святых местах», а в престиже Франции и ее императора. Уступивши во внешних делах, мы сразу же обострим наши дела внутренние! К тому же нас поддерживает Англия!

– Решено! – вскинул голову Наполеон. – Я посылаю флот!

Он повернулся к застывшему в дальнем углу морскому министру Дюко:

– Сейчас же отправьте в Тулон телеграфный приказ: эскадре следовать в Саламин!

Так был сделан первый шаг к будущей войне. 23 марта 1853 года французский флот оставил Тулон и взял курс на восток.

Вслед за Парижем решил было отправить свои корабли в эгейские воды и Лондон. Но командующий Средиземноморским флотом адмирал Дондас неожиданно оказался более трезв, чем правительство. Адмирал отказался покидать Мальту, пока не получит четких письменных указаний.

– Пусть господа из Сити вначале определятся, что они конкретно хотят от флота, а затем уж кидают его в драку русских с турками!

Подумав, министр иностранных дел Англии лорд Кларендон согласился с мнением адмирала:

– Ладно, не будем пока торопиться, а поглядим, как лягут русские и французские карты!

В результате Англия решила с посылкой своего флота несколько повременить. В Петербурге сразу повеселели: англичане остаются нейтральными! Увы, радовались там напрасно, ибо Лондон еще ни в чем не определился, он просто затаился до поры до времени, выжидая, по своему обыкновению, чья возьмет.

Известный капиталист и русофоб Фридрих Энгельс призывал в те дни на страницах «Нью-Йорк Дейли Трибьюн» об общеевропейском крестовом походе на Россию: «…После того, как Одесса, Рига, Кронштадт и Севастополь будут взяты, Финляндия освобождена, неприятельская армия расположится у ворот столицы, все русские реки и гавани будут блокированы, – что останется от России? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остается, как стремиться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его наобум туда и сюда, где зазвучит вражеский боевой клич. Действуй морские державы Европы с такой силой и энергией, Пруссия и Австрия могли бы освободиться от русского ярма настолько, чтобы даже примкнуть к союзникам…»

Ему вторил друг интернационалист Карл Маркс:

– Славяне не принадлежат к индоевропейской расе, а потому их нужно отбросить за Днепр!

Хотелось бы нам того или нет, но закадычные друзья Маркс с Энгельсом уже за сто лет до Гитлера мечтали о плане «Барбаросса».

Развязка константинопольской интриги наступила 13 августа, во время торжественного заседания дивана во дворце великого визиря, куда был приглашен русский князь. Меншиков планировал нанести в этот день туркам решающий удар, выдвинув новые требования. В назначенный час во дворце в Куру-Чесме собрались великий визирь и министр иностранных дел Рифат-паша, сераскир и представитель улемов. Долго ждали Меншикова. Наконец показались его экипажи. Но князь остался верен себе. Он не остановился под окнами дворца, где его ждали, а проехал дальше во дворец к султану, который его, разумеется, совсем не ожидал. Султан князя принял, требования выслушал, но ответа не дал. После отъезда Меншикова он вызвал к себе министров. Те были оскорблены поведением русского посла и склонялись к отказу от всех русских требований.

– Повелеваю собрать новое заседание! – объявил Абдул-Меджид, а затем, подумав, добавил: – Так как русским все равно не угодишь, отрешаю от должности угодного им Рифата-пашу, вместо него будет отныне Решид-паша, а вместо Мехмета-Али ставлю великим визирем Мустафу-пашу.

Это была катастрофа! Вместо лояльного и добродушного Рифат-паши Меншиков получил изощренного интригана и англомана Решида-пашу, который, по мнению англичан, был уже «почти джентльменом», так как сидел не на корточках, а на стуле, пользовался при еде вилкой и имел одну жену.

Решид-паша был деятелен. Уже на следующий день он провел новое заседание дивана. Там было решено окончательно рвать отношения с Россией. После заседания дивана Решид-паша поспешил к Меншикову и заверил того в самых мирных намерениях. После этого хитрый министр сразу же помчался к лорду Стрэтфорду и сообщил, что отныне султан полностью во всем полагается на Англию. Тут же Стрэтфорд написал письмо Меншикову от имени Абдула-Меджида, где недвусмысленно давал понять, что Турция свой выбор сделала.

15 мая Меншиков отправил Решид-паше ноту, в которой заявил, что вынужден разорвать дипломатические отношения с Высокой Портой, но при этом согласен отложить свой отъезд, если турки согласятся продолжить переговоры.

Тогда же князь оставил российское посольство и со свитой перебрался на стоявший у Буюк-дере пароходо-фрегат «Громоносец».

Султан и его министры пребывали в прострации. Война с Россией их страшила. Лорд Стредфорд и французский посол Лакур, как могли, успокаивали павших духом турок, что Лондон и Париж их в беде не оставят.

Утром 21 мая над трубой «Громоносца» появилась шапка черного дыма. Пароход дал ход и взял курс в Черное море. Князь Меншиков покидал Константинополь. Это означало разрыв дипломатических отношений с Высокой Портой.

В те дни российский посол в столице Австрии барон Мейендорф в раздражении писал домой о Меншикове и его вояже: «Самый остроумный человек в России, ум отрицательный, характер сомнительный и талант на острые слова. Дело шло о том, чтобы избавить страну от войны, даже рискуя лишиться популярности и временно вызвать неудовольствие императора. Как плохо обслуживаются государи!»

В середине двадцатых чисел мая 1853 года Европу облетели телеграммы о разрыве сношений между Меншиковым и Оттоманской Портой и о переезде Меншикова из посольства на корабль. Лондонский Сити, парижская биржа пришли в страшное возбуждение. Прибыло известие, что по требованию французского посла в Константинополе де Лакура французский флот, стоявший до сих пор в Саламине, идет к Дарданеллам. В Лондоне и Париже крепли слухи о готовящемся вторжении русских войск в Молдавию.

Князь Меншиков возвращался из Константинополя в самом мрачном настроении. Уже давно российская дипломатия не знала столь сокрушительного провала. Все переговоры о святых местах и покровительстве царя над христианами Высокой Порты завершились ничем.

Николай I был взбешен сообщением об упрямстве Турции.

– Мы не требуем невозможного, а только пытаемся защитить права своих единоверцев! – говорил он в узком кругу. – Султан слишком быстро забыл, что двадцать лет назад усидел на троне благодаря русскому флоту! Что ж, мы можем ему и напомнить!

В тот же день Петербург предъявил Константинополю ультиматум: или Порта идет на уступки России, или последняя вводит армию в дунайские княжества. Драться один на один с могучим северным соседом не входило в планы султана, и он готов был пойти на попятную:

– Пусть русский царь берет на себя заботы о греках и всей прочей райи, если ему мало своих забот! Не драться же нам с ним из-за этой ерунды!

Но не тут-то было. Великого визиря уже вовсю обрабатывали английский и французский послы.

– Неужели вы позволите посторонним распоряжаться в своем доме? Неужели гордость и честь османов ныне просто пустой звук? – внушали они в оба уха.

Возвышенные монологи дипломатов подтверждались увесистыми полотняными мешками с гербовыми печатями Виндзоров и Наполеонидов. Скользнув глазом по туго набитым мешкам, верховный визирь быстро прикинул количество металла в них и сглотнул набежавшую слюну:

– Господа! Я ваш верный союзник и завтра же буду просить падишаха Вселенной проявить великую мудрость!

– Каковы гарантии? – осведомился Стрэдфорд, которому предстояло отчитываться за потраченное золото.

– Никаких! – бодро заверил его Мустафа-паша и воздел руки к небу. – Все в руках Аллаха!