— Вполне хорошие домовые звуки.

— Т-р-а-х-н-е-м-с-я.

— Я протестующе замотал короной.

Это слово плохое.

— Ну ладно, пусть будет так, пусть это слово плохое само по себе… Если эту ночь мы с тобой проведем вместе, занимаясь тем, что «еще бы!» и чем в приличном обществе заниматься принято, но только почему-то обозначено не принятым в этом обществе словом, то ровно через девять месяцев я рожу тебе ребенка, причем без всяких специальных циркуляров и указаний Самого Братца Президента!

— Без циркуляров и указаний вообще ничего не бывает, — вставил я.

— Рожу! Человека, а не братца! И никто мне его из живота вырезать не будет!

— Через пупок он тебе явится, что ли?!

— Не через пупок, а через кое-что еще, что также в твоем приличном обществе называть своим именем не принято!

— Это через что же?

— Да ну тебя, — махнула на меня рукой братец Принцесса, лицо которого вдруг сильно побелело.

А я не отступал. Я знал, что все эти бредовые бредни можно опровергнуть только здравой логикой.

— Пусть даже так, пусть даже ты его родишь, — ехидно заметил я. — В конце концов, как это будет называться — не столь уж и существенно. Но скажи, какая же тут связь между тем, что ты его родишь, и тем, что мы проведем эту ночь вместе? Да еще и без Самого Братца Президента? Я-то, без Самого Братца Президента, ко всему этому какое буду иметь отношение?

Братец Принцесса, явно загнанная моим умом в полный тупик, снова кашлянула.

— Помнишь, ты говорил, что я сынок… Пусть сынок, а не дочь. Что ты имел в виду, когда сказал, что я сынок?

— Как что? Только то, что Сам Братец Президент взял тебя из детского дома и усыновил.

— У меня начинает болеть голова, — вздохнула братец Принцесса. Я не могу больше с тобой спорить…

— Ага, вот так, знай наших, обрадовался я.

— Там, на девятом ярусе, когда ты… когда я… ты показался мне не таким, как все. В твоих глазах я увидела что-то такое… И вот…

Он замолчала.