Семёнов лежал на койке, уставясь в потолок палатки, и перебирал в памяти события последней поездки домой. Потом невольно вспомнилось детство. Река и лес за околицей. Школа. Как мать с отцом гордились, когда он поступил в военное училище. Припомнились его приезды на побывку. Как, словно ненароком, по очереди заглядывали в их дом соседи, почему-то стараясь говорить шепотом. Вспомнилось непривычное после казармы, приятное отпускное валяние на пуховых материных подушках. Глазунья с салом. И только сейчас защемило: как же они его любили…

… Отец, высокий и сухой, крепко держал его за руку. Они шли по скошенному лугу, и Алексей снизу вверх смотрел на него. Полуденное солнце било в глаза, он щурился. Стерня покалывала босые ступни. Он был охвачен безотчётной радостью, предвкушением чего-то чудесного. Во сне он отчётливо видел профиль отца; зажатую во рту, дымящуюся папиросу и поросший короткими, черными волосами острый его кадык …

Он очнулся утром и ощутил, как под ним от пота намокла подушка и простыня. Привел себя в порядок. Выбрился. Надевая портупею, Семёнов зачем-то достал из потёртой кобуры табельный пистолет и разобрал его. Затем собрал, неожиданно ощутив непривычно-весомую тяжесть злого, воронённого металла, словно впервые взял его в руки. Ещё раз, поглядев в зеркало, укреплённое на стене рядом с кроватью, вышел из палатки в уже жаркое утро.

Глава

Уволившись в запас, Семёнов поехал на родину, к матери, которая после смерти отца как-то съёжилась, словно вдруг стала меньше ростом. Он пытался разговорить её, как-то отогреть в общении. Хлопотал вокруг неё. C собой он привёз ей гостинцы; в том числе и цветастый иранский платок, купленный им на базаре в Герате. Мать же, хоть и горячо благодарила его за подарки и платок, не надев, спрятала его в шкаф. Позже они вместе сходили на кладбище на могилу отца. Убрались, хоть там и было опрятно. Потом долго сидели, вспоминая моменты прежней, теперь уже, жизни. На фото, вделанном в металлический обелиск со звездой, отец был немного моложе.

Несколько дней Алексей валялся дома на диване перед телевизором, изредка выходя прогуляться на улицу. Бродил по знакомым с детства местам и ждал, что воспоминания разбудят в его душе что-то недавно уснувшее и радостное. Пару раз встречался с бывшими одноклассниками, осевшими в родном селе. Пили водку, балагурили, вспоминая прошлую жизнь. Но что-то не срасталось. Действительность словно усохла до, не радующих глаз, серых некрашеных сельских заборов и, показавшегося ему совсем маленьким, школьного двора.

Ближайшая лесопилка закрылась. Совхоз совсем захирел. Мужики, кто мог, подались на заработки в другие места. Оставшиеся в селе попивали втихую. Алексей пытался разобраться в происходящем, но, как ни старался, не мог представить себя в этой, ещё совсем недавно казавшейся естественной, сельской жизни. Пора было двигаться дальше.

В Москву он решил ехать после того, как созвонился с другом – товарищем по учёбе в училище. Серёга Тарутин был единственным москвичом в их роте. Он, почти сразу после начала службы, поняв, что военная служба не его стезя, под каким-то поводом ушел из армии и подался в коммерцию. Наступали другие времена, и погоны пехотного лейтенанта уже мало что значили. В восемьдесят восьмом Сергей успел организовать кооператив, занимавшийся торговлей подержанной оргтехникой. Бывал в Германии и Голландии.

Сергей, как и он, был ещё не женат. Высокий и чернявый, он обладал тем свойством, которому нельзя было научиться или имитировать: он умел искренне радоваться жизни. Алексей всегда втайне завидовал этому его качеству и в своё время успел многое перенять.

Вечером они крепко посидели у Сергея в его “однушке”, в Отрадном. Отдельно вспоминали самоволки и походы на танцы в различные клубы на рабочих окраинах города, которые частенько заканчивались потасовками с местными парнями. Женщины всегда любили Сергея. Особенно женщины среднего возраста.

– Почему из армии-то ушел, Лёш? Что-то на тебя это не похоже.

– Да так… Надоел бардак. Ему не хотелось распространяться на эту тему. Даже себе самому он не всё мог объяснить. – Хотя ты прав: со всеми вместе, по течению плыть всегда легче. Думать не нужно.

– В общем-то, правильно сделал. Давай выпьем за наше будущее! Чтобы его обеспечить локтями придётся потолкаться! Время уникальное. Такого больше никогда не будет, брат. Стоит подсуетиться.

– Маленькое “алаверды”! За тебя Серёга выпить хочу. Заразил ты меня, в своё время, чувством юмора и самоиронии. Оно меня всегда выручало. А уж в наше время без него – совсем никуда! Да и твой природный оптимизм тоже заражает!

– Да, брось!

Сергей тыкал вилкой в селёдочный салат, пытаясь подцепить что-то существенное для закуски.

– Неспокойно нынче. На Кавказе видишь, что творится … Что дальше будет?

– Да минует нас чаша сия! Наше дело “сторона”. Пусть воюют военные, профессионалы так сказать, а я автомат в руки больше не возьму и тебе не посоветую. Ты, небось, видел, какие от него дырки в человеках делаются?

– Закрыта тема. Замётано.

Они с удовольствием ещё выпили и занюхали каждый своим.

Приятель коротко, на пальцах, смог разъяснить суть происходящих в стране перемен, и уникальность этого времени для них. Многое не укладывалось в голове Алексея.

Сам Сергей мечтал со временем перебраться в Европу или Штаты. На тот момент Семёнов не воспринимал эти его разговоры всерьёз. Они напоминали ему рассказы о загробной жизни, в которую верилось с трудом.

Перед сном, уже хмельные, смотрели курсантские фотографии в старом альбоме Сергея. Молодые лица, недавно познавшие прикосновение бритвенных лезвий, смотрели на них с фотографий.

По настоятельному совету друга Алексей решил пойти на компьютерные курсы.

– Поверь мне, брат – за компьютерами будущее! Ты бы посмотрел, как это дело в Европе продвинуто. Скоро всё к нам хлынет! Я вот на этих железках уже хорошо поднялся. А это только начало! Так что настоятельно рекомендую!

Прожив у приятеля несколько дней, Семёнов снял комнату в районе метро Бибирево. По его подсчётам, его накоплений должно было хватить на год.

Хозяйкой двухкомнатной квартиры, в которой Алексей снял комнату, оказалась пожилая женщина, жившая с детьми. В квартире она появлялась один раз в месяц, чтобы забрать деньги за аренду.

С неделю Семёнов болтался по Москве, узнавая её в новом, неряшливом и страшноватом, постперестроечном обличье. Шатался по нарождающимся рынкам, слушал разговоры людей в метро и на улицах, постепенно осознавая суть времени, которое сейчас затопило необъятное пространство России.

В этом пёстром потоке можно было встретить и привычных обывателей и

бритоголовых братков, прищуренных кавказцев и увенчанных радужными ирокезами подростков, в обнимку с их пирсингованными подружками, растерянных пенсионеров и активистов различных политических течений, громогласно возвещающих свои партийные истины в общественных местах.

Алексей иногда останавливался и прислушивался к стихийным разговорам, которые возникали часто прямо на улицах. Люди возбужденно обсуждали текущие политические дела. Он не мог рассудить или чем-то помочь им и потому старался внушить себе, что его это не касается. Старался взрастить в себе устойчивость отрешенности от происходящего, отгородиться выдуманной стеной.

Вскоре объявили о выводе советских войск из Афганистана.

Глава 3

Голубоватое блюдце горловины зиндана всегда было первым, что Семёнов видел, открывая глаза по утрам. Оно меняло свой рисунок в зависимости от времени года и времени суток. Если он просыпался ночью, блюдце всегда было чёрным, с блестящими дырочками звёзд. Яма, в которую его садили на ночь, была расположена на ничьей земле, выше по склону. Её вырыли на отшибе за подворьями горного аула. Отгороженная от чужих взглядов небольшими кустами, она была не видна посторонним. Когда шел сильный дождь, горловину прикрывали. Аул был совсем небольшим: всего несколько дворов. Алексей сидел в этой яме с весны.