- Идиотка, – прошептала я себе. – В следующий раз просто разденься и побегай по улице – будет дешевле.

Вздохнув, я направилась навстречу своей погибели, но она встретила меня гораздо раньше, чем я успела поймать ближайшую свободную официантку, чтобы спросить о сумке. В полумраке бара, где существование еще чуть волочило свои сонные ноги, на огромном экране, по которому вчера крутили клипы, показывали меня, цепляющуюся за серебристый шест.

- Мило, – сказал за спиной Стас. – Оказывается, вот как ты любишь отдыхать, когда у тебя заканчиваются доклады.

Не помня себя от ужаса, я обернулась и повисла на нем, закрывая ему глаза вспотевшими ладонями.

5.

Мне иногда снилось, как учитель вызывает к доске, я поднимаюсь, мчусь скорее написать правильный ответ, а все вокруг ревут от смеха. Останавливаюсь, нерешительно переминаюсь с ноги на ногу и замечаю, наконец, причину, когда пальцы зябнут на холодном полу – я же совсем голая. И никуда не спрячешься, никуда не залезешь, потому что и учительский стол, и столы одноклассников отдаляются на невообразимое расстояние, но смех по-прежнему окружает плотной стеной:

- Миронова – тощая страшила.

Просыпаться всегда было облегчением: лежать лицом в подушку, стирая холодную испарину о наволочку, шумно дышать, пересчитывая в уме количество пальцев на руках и ногах – все на месте, я на месте. И думать: как же хорошо, что сны всегда уходят.

Это было страшнее сна, и он оставался там же, где я и встретила его – за спиной, глумясь записанными на камеру выкриками толпы. От страха я совсем перестала дышать, чувствуя только, как щекочут чувствительную кожу на ладонях ресницы – Стас не сопротивлялся, но и столбом долго стоять не хотел. Мягко придвинул к себе, обхватывая меня, чуть приподнял, заставляя замереть почти на весу, и только потом сказал:

- Не бойся, я не буду смотреть.

Осознание, что я в ловушке, пришло гораздо позже, когда я ощутила, что прижата к широкой груди крепче, чем позволила бы себе в ясном уме. Стас чуть мотнул головой, чтобы я убрала ладони, а когда я не с первого раза, но все-таки это сделала, сдержал обещание и встретил мой испуганный взгляд своим – ровным и спокойным.

- Все будет хорошо, – пообещал он, и я внезапно, необъяснимым образом успокоилась.

Двигаясь очень медленно, он скользнул одной рукой в карман куртки и загремел ключами.

- Саша, сейчас ты выйдешь отсюда, сядешь в машину и закроешь дверь. Поняла?

Я кивнула, ничего не понимая.

- И откроешь ее, только когда я тебе это скажу. Хорошо?

Мой подбородок снова мелко задрожал:

- Д-да…

- Вот и умница, – усмехнулся он, обнажая краешек белых зубов.

Все так же, глаза в глаза, он поставил меня на пол и проверил, насколько крепко стоят ноги, как будто я была маленьким ребенком, который только учится делать шаги. А когда я пошевелилась, стряхивая оцепенение, отпустил:

- Иди. Я со всем разберусь.

Из бара я ступила в прохладный март, как будто вынырнула на поверхность  из кипящей ванны: ветер мгновенно охладил пылающие щеки, почти с болью ворвался в сплавленные в один кусок легкие. Вдох, другой, расправляя успевшую обуглиться ткань. Под немигающим взглядом охранника я почти перешла на трусливый бег и едва не растянулась на последних ступеньках, упираясь в тротуар пальцами.

А вдруг остановит? Вдруг скажет: эй, это же ты тут вчера выделывалась? Я все видел. Миронова – тощая страшила.

И я чуть не расплакалась, когда с непривычки не смогла открыть дверцу машины с первой попытки. Оказавшись в безопасности, я забралась с ногами на сиденье и сжалась в комок, стараясь запихать обратно высунувшее из памяти воспоминание, будто оно было носком, торчащим из закрытого ящика.

- Удиви меня, – сказал голос в голове, прорываясь через немыслимый запрет. – Хочу увидеть, какой дерзкой ты можешь быть.

Надо было бежать не сегодня, а вчера, но во мне было слишком много алкоголя, чтобы я поняла это в тот момент, когда меня подсадили на сцену.

Стас вернулся незаметно – дверца хлопнула, и он заполнил салон запахом озона, как будто на улице собиралась гроза.

- Просил же запереться, – пожурил он, но так как я не подняла головы от сложенных в замок рук, не смогла сообразить, злится ли он по-настоящему. – Ты умеешь удивлять.

Те же слова, тот же тон, только голос другой – низкий, все еще опасный, несмотря на легкие, почти нежные прикосновения к волосам. Я поежилась, словно он только примеривался, чтобы намотать их на кулак, как вчера сделал тот, другой, когда, не слишком-то церемонясь, стаскивал меня обратно на пол.

- Держи, – Стас сунул под нос свой телефон. – Они удалили запись, не волнуйся, но копию все же я сделал… Что? – уголок его губ дернулся, когда я хмуро уставилась сквозь спутанную дымку. – Ты же хотела вспомнить, что было в баре, или нет?

- Удали, – приказала я. – Мне это не нужно.

- Нет, нужно. Если уж натворила дел, лучше об этом знать, чем строить догадки всю оставшуюся жизнь.

- Посмотрел, да? – Даже рядом сидеть стало непереносимо, как будто он захватил с собой не только невесомый кусочек, запечатлевший, как я позволяю снимать с себя нижнее белье, но еще и жаркий, спертый аромат стыда – дозу, которую получали на входе все без исключения посетители бара.

- Я же обещал, – почти обиженно сказал Стас и, отстраняясь, положил руки на руль. Правая, на костяшках, была содрана до крови – похоже, я снова поступала несправедливо, думая о нем хуже, чем он пытался казаться. – Посмотри и удали – мне хватит и того, что я уже увидел.

Я представила себе, как проживаю день за днем, не думая, насколько далеко зашла однажды ночью во время учебы в университете. Наверняка окончательно превратившись во взрослую самостоятельную женщину, я еще не раз схожу в подобный бар. С друзьями, а может, даже с парнем, которого потом назову мужем. Это не станет чем-то сверхъестественным – все же любят отрываться: кто-то залазит на высокие горы, чтобы скатиться с них, кто-то переодевается в панду, чтобы обнимать прохожих на улице, кто-то просто выпивает два раза в неделю под трясущиеся под носом телеса. Я вполне могла бы быть одной из них – не буду же корпеть над учебниками до самой старости. Маленькое приключение с потерей трусов в самое бурное время в молодости превратится в оливку, которую приятно будет бросить в бокал мартини. Она напомнит, что даже такая зубрила, как я, оказалась способна на что-то более сумасшедшее, чем распевать песни, чтобы не уснуть над книгой. Что бы там ни было на видео, это просто крошечное воспоминание. Я смогу прожить спокойно и счастливо в любом случае: отправлю ли его в корзину, не распечатав, либо посмотрю и скажу себе: «Я была способна на большее, господа».

- Саша, если ты немедленно не откроешь его, это сделаю я.