Таковы были стартовые позиции сторон, когда начался обратный отсчет дней и недель до заключения пакта Молотова – Риббентропа. Нельзя сказать, что в тот момент его заключение был предопределено. На какое-то время Советский Союз занял одно из центральных мест в европейской политике. Сталин постарался к этому подготовиться соответствующим образом. 1 мая 1939 г. наркома иностранных дел Литвинова можно было видеть во время парада на Красной площади на трибуне Мавзолея недалеко от Сталина. Утром 3 мая он принял британского посла Уильяма Сидса. Даже самый проницательный советолог и кремленолог вряд ли бы заподозрил что-то неладное. Но вечером того же дня Президиум Верховного Совета СССР издал указ о назначении В. М. Молотова на пост народного комиссара иностранных дел с сохранением за ним поста председателя Совнаркома. Часто отставку еврея по национальности Литвинова и назначение вместо него русского Молотова расценивают как шаг в сторону Германии. Однако назначение Молотова имело более широкий смысл, поскольку символизировало готовность советского руководства начинать переговоры «с чистого листа». За Литвиновым были взятые ранее на себя обязательства, у Молотова такого дипломатического груза не было.

В мае 1939 г. у СССР и Третьего рейха не было никакого желания идти на какие-либо переговоры друг с другом. Германский посол в Москве граф Вернер фон дер Шуленбург уже 20 мая получил резкую отповедь от только что назначенного наркомом иностранных дел Молотова: «У нас создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; для такой игры следовало бы поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР». Интерес двух держав к сближению и заключению политических соглашений на тот момент был нулевой. Более того, 28 июня Гитлер даже дал фон дер Шуленбургу указание сообщить советской стороне о том, что «мы не заинтересованы в возобновлении экономических переговоров с Россией». Какие-то реверансы в сторону СССР в этот период являлись исключительно собственной инициативой посла. Фон дер Шуленбург был представителем старой школы немецкой дипломатии, стоявшей за мирное сосуществование с Советским Союзом, несмотря на все идеологические противоречия между национал-социалистами и коммунистами.

Инициатива начала переговоров между СССР и Германией была за немецкой стороной. Иногда в качестве приглашения Гитлера к диалогу считают речь Сталина на XVIII съезде ВКП (б), произнесенную им 10 марта 1939 г., в которой довольно резко оценивалась политика Великобритании и Франции. Однако это вовсе не означало, что советским лидером была проявлена благосклонность к Германии. Наоборот, Третий рейх, Япония и Италия в сталинском докладе прямо назывались «блоком агрессивных государств». Впоследствии чиновник немецкого Министерства иностранных дел доктор Юлиус Шнурре уверенно заявлял, что в конце июля 39-го Гитлер решил «проявить инициативу в отношении Советского Союза». Ему вторит советник германского посольства Густав Хильгер, утверждая, что тогда же фюрер захотел «взять на себя инициативу в налаживании взаимопонимания с русскими». 26 июля Шнурре по поручению своего шефа Иоахима фон Риббентропа пригласил временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова и заместителя советского торгового представителя Е. И. Бабарина на дружеский ужин в берлинский ресторан «Эвест», где впервые заговорил о возможности заключения договора между двумя государствами. Позиция советского руководства была однозначной – никаких шагов навстречу немцам. В телеграмме, отправленной Астахову 28 июля, Молотов был краток: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно».

Каковы же были побудительные мотивы немцев? 30 июля 1939 г. статс-секретарь германского Министерства иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер записал в своем дневнике: «Этим летом решение о войне и мире хотят у нас поставить в зависимость от того, приведут ли неоконченные переговоры в Москве к вступлению России в коалицию западных держав. Если этого не случится, то депрессия у них будет настолько большой, что мы сможем позволить себе в отношении Польши все, что угодно». Таким образом, немцы также рассчитывали на психологический эффект, а не на наличие или отсутствие военной силы СССР на весах войны и мира как таковой. Однако на тот момент ответом Астахова и Молотова было гробовое молчание. Сам Вайцзеккер тогда оценивал перспективы демарша немецкой дипломатии как весьма туманные. От Советского Союза немцам требовалось простое бездействие. Причем в качестве «бонуса» они могли договориться об урегулировании отношений с Японией через связанную с ней «антикоминтерновским пактом» Германию.

Так или иначе, пока еще формальные шаги навстречу военному соглашению СССР и западных союзников были сделаны. Британская и французская военные миссии довольно долго «укладывали чемоданы». Только 5 августа они, наконец, отправились в Советский Союз на старом товаро-пассажирском пароходе «Сити оф Экзетер» («City of Exeter»). Путешествие до Ленинграда заняло почти неделю. Переговоры в Москве явно рассматривались союзниками как вспомогательная мера, ради которой жалко было рисковать даже одним крейсером. Начавшаяся вскоре Вторая мировая война стоила Королевскому флоту многих потопленных крейсеров всех типов. Впрочем, отнюдь не долгое ожидание стало причиной неудачи англо-франко-советских переговоров. Хотя именно 11 августа, в день приезда британцев и французов в Москву, полпреду Астахову в Берлине было дано указание ответить согласием на ведение с немцами пока еще экономических переговоров. Самым большим разочарованием стали сами переговоры. Дело было даже не в полномочиях и не в составе делегаций. Руководитель британской военной миссии адмирал Реджинальд Дракс прямо сказал уже в первый день переговоров 12 августа: «У нас, конечно, имеется план, но разработанный в общих чертах; так как выезд миссии был поспешный, точно выработанного плана не имеется». Советская сторона подготовила развернутый военный план действий уже 4 августа.

На следующий день, 13 августа, прозвучало еще более убийственное признание. Глава французской военной миссии генерал Жозеф Думенк ответил на вопрос о военных планах в отношении Польши: «Лично мне не известны точные цифры войск, какие должна выставить Польша. Все, что я знаю, это то, что главнокомандующий польской армии обязан оказать нам помощь всеми имеющимися у него силами». Далее Думенк закрыл эту тему и перешел к следующему вопросу. Так советская военная миссия получила признание союзников о том, что и в случае Польши четких планов взаимодействия нет. При этом соглашение британцев и французов с поляками существовало уже достаточно давно. Как должны были быть сформулированы военные соглашения, советскому руководству объяснять было не надо. Примеры достались еще от Российской империи. Так, в протоколе совещания начальников штабов России и Франции, генералов Я. Г. Жилинского и Огюста Дюбайля, в августе 1911 г. говорилось: «Оба начальника Генеральных штабов объявляют с обоюдного согласия, что слова «оборонительная война» не могут быть поняты в том смысле, что «война будет вестись оборонительно». Они, наоборот, утверждают, что для русских и французских армий является безусловной необходимостью предпринять энергичное наступление и насколько возможно одновременное». Более того, вполне определенно указывались сроки перехода в наступление: «Французская армия на 12-й день мобилизации уже будет готова предпринять наступление против Германии с помощью английской армии на их левом крыле». Ничего подобного на переговорах в Москве ни Драксом, ни Думенком предложено не было.

Следует сказать несколько слов о «войне на два фронта», которая якобы сама по себе, без дополнительных условий, обеспечивала поражение Третьего рейха. При этом забывается, что два фронта разделены пространственно и переброски войск между ними практически исключены. В то же время воюющая на два фронта, а следовательно, занимающая центральное положение держава может перебрасывать свои войска по внутренним линиям. Все это делает результат абстрактной войны на два фронта отнюдь не очевидным. К примеру, по крайней мере в двух войнах – 1967 и 1973 гг. – противники Израиля обеспечили ему два фронта, что не помешало израильтянам последовательно громить своих врагов, умело маневрируя между Синаем и Голанскими высотами. Более того, коалиционная стратегия арабских армий вынуждала их наступать даже в невыгодных условиях.