А петуха не было. Наверно, гулял во дворе. Серёга решил подождать. И дождался. Петух был доставлен в курятник на руках Василисы Тимофеевны. Он томно склонял гребень на рукав хозяйки, а она потерянно лопотала:

- Прости меня, Петенька, дуру старую, что обкормила. Сиди тут и выздоравливай. Сиди, милый...

Сверху Серёге был видел только волосяной кукиш на затылке Василисы Тимофеевны. Кукиш скорбно покачивался. Потом он исчез за дверью курятника.

"Черта с два выживет, - решил Серёга, увидев, как петух после ухода хозяйки опрокинулся на спину и замахал лапами на приблизившихся кур. Не иначе гречневой крупы обожрался. А в ней железо".

Серёга еще два раза ударил пятками, и дыра в фанере превратилась в люк. Серёга нырнул в курятник.

Курицы разбежались, и петух остался один на один с Серёгой. Вредные Петькины глаза задернулись плен кой. Когтистые лады чуть подергивались. Агония. Серёге стало очень жаль петуха. В конце концов, он был храбрый и хороший: умел постоять за себя. А сейчас его выбросят. В лучшем случае Василиса закопает его за помойкой.

Перьям-то не пропадать!

Серёга взялся за хвост. Петух заорал почти человечьим голосом и так внезапно, что Серёга кинулся не к люку, а к двери курятника. И столкнулся с Василисой Тимофеевной. Оказывается, она далеко не уходила.

Услышав петушиный вопль, она рванулась к двери, и Серёга угодил ей головой в "поддых". Василиса Тимофеевна сама закудахтала. Серёга без памяти взлетел на сеновал.

Вечером Василиса Тимофеевна донесла на Серёгу отцу. Старший Иванов механик судоремонтных мастерских, человек молчаливый и решительный - за ухо отвел Серёгу к Василисе и велел извиняться.

А за что? Если бы перед петухом, тогда еще понятно. А почему перед Василисой? Не из нее же он перья дергал. Напрасно Серёга уверял, что вины его нет, что нервная встряска пошла петуху только на пользу: он ожил.

Пришлось просить прощенья. Эта унизительная процедура доконала Серёгу, и он заявил:

- Чтоб они сгорели, эти стрелы! Одни неприятности. Хватит.

Его неожиданно поддержал Вовка Шадрин. Он заявил, что лучше взять на вооружение рогатки: они удобнее и незаметнее.

Тогда Митька не принял разговор всерьез, хватало других забот: конец учебного года, экзамены. Но вот экзамены кончились, а никто не вспоминал, что надо возобновлять деятельность отряда.

Была, по правде говоря, еще одна причина, по которой Митька собрал ребят: хотелось похвастаться перед ними значком.

Значок был что надо! Со стрелком и маленькой черно-белой мишенью. С большой звездой и флагом. Тяжелый, второй ступени. Немного похожий на орден Красного Знамени. Мальчишки щупали значок и вздыхали. Нетактичный Цыпа сказал:

- Хорошо, когда папаша в школе работает. Если б у меня работал, я бы тоже...

- Папаша мне, что ли, норму выбивал? - разозлился Митька.

- А записал кто?

- Ладно вам, - сказал Виталька. - Ругаться собрались?

Настоящего командира в отряде "БП" не было. Командовали как получится. Иногда - Виталька, потому что звеньевой, а в "БП" все из одного звена (кроме Вовки, которого приняли условно). Иногда - Серёга, потому что самый серьезный. Иногда - Митька, потому что в оружии разбирался лучше других. Случалось, что и Валька командовала, потому что девчонка, а с девчонками спорить бесполезно.

- Давайте о делах говорить, - сердито предложил Митька.

- Не все еще пришли. Вовки нет, - сказал Виталька.

- Да ну его! Всегда опаздывает... А, вот он!

На лесенке застучали подошвы, зашатался пол, и в дверном проеме "шатра" возник Вовка.

- Хорош, - сказала Валентина.

- Каррамба! - сказал Цыпа (он считал себя похожим на испанца, хотя в самом деле походил на черную курицу).

Вовка был достоин таких возгласов. Запыленный он был и встрепанный, рубашка выбилась из штанов, которые держались на одной лямке (вторая, оторванная, была запихана в карман), в курчавой голове торчала солома.

- Мировецкий вид, - сказал Серёга. - Волки за тобой гнались?

- Корова... - выдохнул Вовка.

- Корова гналась?

- Корова здесь будет жить, - отчаянным шепотом сообщил Вовка. - Ясно вам? Сидите тут, заседаете... Жада корову купил. Будет жить внизу, рядом с Василисиным курятником. А здесь, наверху, - сеновал.

- Врешь, - машинально сказала Валька.

- Ты, Голдина, глупая, как рыба, - сказал Вовка и поддернул штаны. С тех пор как меня в пионеры приняли, я еще ни разу не врал, это все знают... Корова рыжая с пятнами. И теленок. Василиса и Феодосия разговаривали в огороде. Я их выслеживал, просто так, будто шпионов... Феодосия жаловалась, что ей работы прибавится.

- Это не Жадин двор, - заявил Цыпа. - Пусть он катится... Не его сарай.

- Ему домоуправша разрешила. Он его в эту самую взял... Ну, в эту... когда деньги платят.

- В аренду?

- Ага.

Вовка втиснулся на скамейку между Митькой и Серёгой. В штабе, над которым нависла угроза вражеского вторжения, стало тихо. Приунывшие стрелки сидели тесной кучкой, и вечернее солнце, пробившись в щели, перепоясывало их оранжевыми шнурами. Пахло пылью, курятником и старой соломой. Не очень-то приятный запах, но он был привычным. Привычными и очень милыми были фанерные стены "шатра" с мишенями и портретами рыцарей. Подумать только, пять минут назад еще казалось, что все это надоело!

- Вытряхнут нас отсюда, - вздохнул Виталька.

- Не имеет права он, буржуй несчастный! - вскипел Цыпа.

- Будет он тебя спрашивать, - сказал Митька.

- Что делать? - спросила Валька.

- Подумаем, - сказал Серёга. - Мало нам было Василисы! Еще один появился такой же...

- Я знаю, - сказал Вовка Шадрин и локтем энергично вытер нос. - Знаю, что делать.

- Я тоже, - сказал Павлик. - Мстить!

Василия Терентьевича Гжатова не любили все, кроме Василисы Тимофеевны. Взрослые поговаривали, что, работая завхозом, он главным образом заботится об одном хозяйстве - о своем. Мальчишки, от которых он усердно оберегал свои яблони, прозвали его Жадой. Серёгин отец с усмешкой говорил:

- Д-домохозяин...

Жил Василий Терентьевич в соседнем дворе. Дом у него был большой, с верандой, и сад приличный. Сад охраняла собака Джулька, но ребята приручили ее, чтоб не лаяла, и Жада ее повесил. Митьку потом долго грызла совесть.