- Почему потом? Скажи сейчас, - попросил Севка. - Я тоже хочу делать дело.

- Отвяжись, - ответил Лёнька, и все ребята согласно промолчали.

- Как караулить, так сразу я, а как... если что хорошее, так можно... плюнуть? Да?

Севка повернулся и зашагал домой, чтобы не подумали, будто ему хочется зареветь.

- Предатели! - бросил он, не оборачиваясь.

Придя домой, Севка стал думать о мести. Драться он, конечно, не мог. Даже Люська, если говорить по правде, могла с ним справиться "один на один". А Серёжка и Лёнька и возиться не стали бы... Надо было придумывать что-то другое. И Севка придумал.

Он взял кусок мела и пошёл за сарай, где по вечерам собирались ребята, чтобы поболтать о своих делах. На длинном деревянном заборе он нарисовал всех шестерых обидчиков. Свет не видывал таких страшных уродов! Особенно досталось Сергею. Он получился длинный-длинный, глаза, как плошки, зубы оскалены, а в руках краденый руль. Внизу для ясности Севка написал: "Серёжка - индивидуалист". Как правильно писать это слово, Севка заранее посмотрел в словаре у сестры.

Он осмотрел свою работу. Пусть теперь порадуются! Уж рисовать-то Севка умел!

И теперь он второй день сидит на подоконнике и скучает. Ребята укатили в Верхний бор. Наверно, так. Ведь с самого утра никого не видно во дворе. Верхний бор далеко, километров двенадцать от города. Может быть, раньше Лёнька и взял бы Севку... А сейчас лучше во двор при ребятах не показываться, а то ещё получишь за рисунки. И о дальней экспедиции на Зелёную горку, куда уже давно собираются ребята, не стоит мечтать. Лёнька и раньше-то ворчал: "Всегда с грузом на корме..."

- Севка! Выйди! - слышится вдруг со двора Лёнькин голос. "Приехали," - думает Севка. Он молчит. Не такой он дурак, чтобы идти на улицу. Пусть кричат, если охота.

- Севка! - снова слышен крик. Теперь уже три голоса: Вовчик, Люська и Татьянка. Севка знает, что ребята стоят за углом, у парадного крыльца и ждут его. Ну и пусть постоят.

Наконец, Лёнька появляется под окном.

- Трудно тебе спуститься, если зовут? - спрашивает он. - Оглох?

Севка решается. В конце концов, хоть он и не пионер ещё, но Лёнька - его звеньевой. Готовый каждую секунду дать стрекача, Севка появляется на пороге.

- Ну, чего надо? - говорит он.

Но что это? Севка вздрагивает. Сергей резким движением толкает к Севке... велосипед. Маленький, подростковый велосипед.

- На...

Севка ловит велосипед за руль. Руль тот самый - мятый, ободранный. И колёса с разными ободами. Сразу видно, что собирали велосипед из разных старых частей. Но это - пустяки! Пусть седло вытертое и расхлябанное, пусть рама покрыта голубой краской, какой мажут двери и карнизы, пусть нет щитков над колёсами! Всё это ерунда!

- Бери, художник, - говорит Лёнька. - Надоело таскать тебя сзади.

- Насовсем? - тихо спрашивает Севка.

- Насовсем.

Маленький Славка теребит Севку за штаны и просит:

- Прокатишь, а? Прокатишь?

- Прокачу, - шепчет Севка.

Вдруг он стремительно вбегает по лестнице домой, в кухне хватает тряпку и смачивает её под краном. Потом Севка выбирается из окна на карниз и прыгает, не боясь высоты. Ребята не увидят его, потому что окно с другой стороны дома.

Севка торопится, бежит к забору, где белеют на тёмных досках его рисунки.

Владислав Крапивин

РИСК

Рассказ

Это были два маленьких речных буксировщика, два катера-близнеца. Только имена они носили разные. Один назывался длинно и скучно "Иртышлес-3", другой коротко и романтично - "Риск".

Очень уж непохожи были эти имена. А потому мальчишки с береговых улиц по-разному относились и к самим катерам. "Риск" считался более маневренным и быстроходным, его команда более опытной. Кто-то пустил слух, что капитан "Риска" еще недавно командовал торпедным катером. А "Иртышлес" называли калошей. Не повезло и капитану "калоши", низенькому человеку в модном костюме и с черной полоской усиков на губе. Так его и прозвали - Усатик. Хорошо еще, что в те годы не знали слова "стиляга".

Солнце уже утонуло в желтой воде за старым деревянным мостом. Воздух, пропитанный запахом сырой древесины, стал неподвижен, и бело-синие вымпелы на катерах повисли вдоль мачт. Катера были пришвартованы у плотов, прямо к бревнам.

Мы сидели на плотах. Мы - это Женька Жмых, Славка Мальцев и я. Мы сидели и громко, так, чтобы слышали на "Иртышлесе", рассуждали о недостатках катера. Кроме того, Славка, морща от удовольствия веснушчатый нос, щелкал жареные семечки подсолнуха.

На палубе катера был только один человек - высокий сутуловатый с белесыми волосами и очень большим носом. Рядом с этим носом его глаза казались маленькими, как голубые горошины.

Матрос сидел на низкой крыше машинного отделения и невозмутимо чинил фуражку: пришивал козырек.

Прошло минут десять. В самый разгар нашей разнузданной клеветнической кампании по поводу тихоходности "калоши" парень отложил фуражку, встал и принялся разглядывать нас. Мы замолчали. Я прикинул расстояние до берега.

- Пацаны, - сказал матрос, - угостили бы семечками.

Конечно, стоило ответить так: "Сплавай на своей калоше к рынку. Там и купишь". Но парень улыбнулся, и его некрасивое лицо стало очень добрым от большой белозубой улыбки.

И задиристый Славка поднялся с бревен. Он неловко полез в карман: в ладони семечек у него больше не осталось. Он вывернул свой карман и вытряс в руку черные поджаренные зернышки вместе с крошками хлеба и табака. Табак Славка добывал обычно из окурков и, давясь дымом, курил самодельные сигареты.

Подвинув на ладони крошки и семечки, Славка смущенно покосился на нас:

- Дать, что ли?

- На катер пустишь? - спросил Женька у парня.

- Валите...

Игра стоила свеч. Конечно "Иртышлес" не "Риск", но поглядеть все же было интересно. Мы не спеша двинулись к сходням.

- Я здорово подсолнухи люблю, - простодушно сказал матрос, принимая семечки в большую ладонь.

Его звали Иваном. Он оказался подходящим парнем. Показал кубрик, машинное отделение. О себе кое-что рассказал.

Отец у него под Курском погиб, как у Женьки. Мать жила в деревне, сам он второй год плавал и готовился в речное училище.