- Какой яркий, - сказала коллега, когда я поставила его в сушилку на кафедре. Среди одинаковых черных ручек с эмблемой университета он выглядел, как экзотическая птица, случайно залетевшая в окно. – Очень тебе подходит.

И правда, я достала карманное зеркальце, чтобы проверить, не потекла ли тушь. Даже сквозь тонкую черную оправу очков можно было разглядеть золотой ободок по краю радужки. Можно было сколько угодно притворяться – я точно такая же чужая среди документов и негаснущих мониторов, как этот вызывающий, почти провокационный зонт.

Среда закончилась скорее, чем я ожидала – Гринго уже красовался на парковке, светя желтыми боками не слабее, чем одинокий фонарь у входа в зал, а в моем телефоне по-прежнему не было ни одного вызова на номер Марго. Интересно, он ведь притаился где-то неподалеку и ждал, когда я, как обычно, толкну дверь вперед, включая освещение в раздевалке. Если сейчас повернуть назад – это будет самым правильным решением, напомнил внутренний голос, словно другая я не хотела расставаться с черно-белой броней. Она тоже считала, что без пяти двенадцать моему телу следовало лежать под мягким одеялом, а не раздеваться до белья под взглядом неизвестных глаз.

То, что правильно – это вообще отдельная категория в моей жизни. В нее, как в комод, я складывала носовые платки, дежурную улыбку, звонки родителям по скайпу в сумрачный Лондон, хорошие оценки и бассейн по выходным. Для неправильных поступков оставалось отделение, спрятанное за секретной планкой. Настолько крохотное, что привычки в него приходилось утрамбовывать, как в ящик Пандоры – максимально сжато и кучно. Неправильным было даже задумываться о существовании такого отделения, но вся моя жизнь состояла из борьбы за право наслаждаться тем, кто я есть.

Я отбросила сомнения, как невидимый окурок, и вошла в зал. В конце концов, он не делал ничего лишнего, что могло бы мне помешать. Пока мы бродили каждый на своей половине, как звери, охраняющие границы, можно было не беспокоиться о неприятностях.

2. Цвет лжи - красный.

- Вам стоит лучше работать над произношением… - Я сверилась с титульным листом работы. Дмитрий Фомин. – Я поняла только половину из вашей презентации, о другой половине догадалась исключительно интуитивно. Согласитесь, интуиция – плохой советчик, когда дело касается таких непоколебимых основ английской литературы, как Диккенс.

Он смотрел на меня, чуть приподняв уголки припухлых губ. Наверное, эта насмешка мне только казалась, потому что еще ни разу на моей памяти схема преподаватель–студент не нарушалась таким вольным оцениванием моего статуса. Я не шутила, чтобы понравится кому-то в аудитории, не рассказывала историй из жизни, чем грешили иногда другие, но он смотрел на меня и усмехался, как будто едва сдерживался от не менее витиеватого комментария, чем мой. Словно имел на это право. Это усталость, напомнила я себе. На часах – пять, и я на ногах уже половину суток.

- Вы можете пройти на свое место, - сказала я, потирая переносицу под очками. Точка перезагрузки – так она называлась в ту пору, когда я сама отвечала под строгим взглядом преподавателя. Стоит уделить ей пару секунд – и мозг чудом находил спрятанный про запас комплект энергии.

Не получилось. Дмитрий Фомин по-прежнему усмехался, глядя на меня со второго ряда. Наверное, сегодня я действительно не в форме.

Я не была в танцзале уже две недели. Мне было душно и тесно без возможности выплеснуть себя на паркет. Прихоть, порок, зависимость – можно было называть это желание, как угодно, я окончательно подсела на всплеск адреналина от головокружительного соития музыки с телом. Меня можно было разбирать по кусочкам хоть дни напролет, перед зеркалом я проходила ритуал обновления, как будто соприкосновение босых ступней с полом рождало искру, перезапускавшую все внутренние процессы. Моя настоящая точка перезагрузки. Но работы было так много, что я падала плашмя, только добираясь до кровати.

Во сне я танцевала, а он опять смотрел на меня. Интересно, приходил ли он все эти дни, чтобы посмотреть, появится ли на дороге Гринго? Даже самому упертому сталкеру такое бы уже надоело.

Я думала поехать в ближайшую среду, но на горизонте опять появился Марк и опять нарушил все планы. Он был таким до последнего отглаженного шва на костюме – человеком, который при видимой холодности и отстраненности, мог разрушить все одним взглядом, словно вздумавший внезапно проснуться вулкан.

- Боже, как понравится такому, как он? – шептала мне коллега, как только Марк отворял дверь на кафедру, чтобы отвесить дежурное приветствие. – Наверное, нужно продать душу, а то еще и приплатить.

Я не приплачивала. Он просто выбрал меня, как я сама выбирала необычные и яркие вещи. Он любил говорить, что все во мне наводило его на мысль о свободе: никаких обязательств, никаких правил, никакого стеснения. Он преподавал психологию и писал научную работу, причем, как иногда подозревала я, использовал меня не только для секса, но и в качестве объекта изучения. Мне было все равно, его теории не имели никакого ко мне отношения, потому что истинной побудительной силой для меня был танец, а не желание получить ласку от самого Марка Леонова. Но ему нравилось заблуждаться, а мне нравилось знать о себе больше, чем он.

- Я заеду в девять. – Он провел большим пальцем по моей ладони и поднялся до локтя, чуть заходя за край манжеты. В лифте был еще один человек, но он говорил по телефону, раз за разом что-то повторяя, потому что связь постоянно прерывалась, и я в расчет его не брала.

Марк всегда получал все, что хотел. На меня это тоже распространялось, хотя я убеждала себя, что это все от того, что мне тоже иногда требовалось почувствовать тепло в собственной постели. Его внимание льстило, как льстили присланные прямо на кафедру без записки красные розы, спонтанные вылазки в очередной дорогой ресторан или незаметные другим касания, застающие врасплох прямо посреди рабочего дня. Марк от макушки до пяток был идеальным любовником. Только в наших затяжных отношениях роль любовницы исполняла именно я.

- Я соскучился, - добавил он, чуть наклоняясь к моему уху. Лопатками я почувствовала прикосновение его пиджака, и привычно вздрогнула от скользнувшего под невесомую блузку огонька.

Должно быть, жена задержится на очередном мероприятии, а то и вовсе уехала навестить родителей. Ему требовалась встряска всякий раз, если впереди маячили стены опустевшей спальни, как будто даже недолгое одиночество его пугало. Может, подкинуть идею для нового исследования?

- Сегодня не могу, - сказала я, зная, что он все равно приедет, как только часы пробьют назначенный час. Отчасти это было игрой, потому что я тоже любила получать все, что пожелаю, и Марк иногда входил в этот список. Мы не виделись с лета, так что я тоже соскучилась.

- До встречи. – Напоследок меня обдало едва уловимым ароматом его парфюма, и Марк вышел на своем этаже.

Секс с Марком – плохая замена моему любимому наркотику, потому что отражаться приходится в глазах, которые врут не только другим, но и себе. Но мне нравилось, как он умел обходиться с женским телом, словно на психологии его научили дарить облегчение не только невидимой душе.