Литмир - Электронная Библиотека

Дома у Крота они уже давно сыгрывались на акустике* (акустические гитары), а заодно с этим изучали вкусовые свойства дешёвого вина. Талант – вещь тонкая, можно сказать, изящная. Без портвейна ему никак нельзя. Даже постигнуть тонкую материю «Битлз» или понять английский язык проще при помощи самого обыкновенного портвейна. Для других случаев – другие напитки. Так, однажды Егорка, сидя в ресторане, поджидал руководителя оркестра на предмет полабать* (поиграть – ресторанный сленг) в «кабаке». К нему подсел подвыпивший француз, заказал бутылку коньяка, и они проговорили весь вечер на французском, хотя Егорка кроме «Мсье» не знал ни слова. Вечер удачно раскатился. Официантки уважительно косились. Ещё бы… «Парень наш, а посмотри, как запросто балакает с иностранцем». На самом деле всё элементарно. Для понимания языка и утончённой французской души вовсе не обязательно знание языка. Нужен всего лишь коньяк, но в достаточном количестве. А словарный запас он образуется сам, в результате синтеза желания общаться и дубильных веществ в речевой подкорке мозга. В результате французские слова, будто ласточки из гнезда, вылетали легко, непринуждённо, выстраиваясь в весьма стройные предложения.

Прощались, как родные. Дружески похлопывали один другого по спине, долго что-то напутственно говорили, понимая, что вряд ли когда-нибудь доведётся встретиться вновь. Француза звали Жак…

***

Сидя на скамейке перед институтом, Егорка, бессмысленно разглядывая облака, размышлял, где бы взять денег на обед. Знакомым циркульным шагом подошёл Шурик Захватов. Не говоря ни слова, он головой указал в сторону – «пошли». Это был хорошо знакомый и многообещающий жест. Ноги шли сами, и, если закрыть глаза, они всё равно привели бы их куда надо. Это «куда надо» было кафе с чудным названием «Романтика» по соседству с переговорным пунктом. Шурик угощал. Сегодня он ездил к матери на станцию, естественно, приехал с деньгами. Кусочек селёдки с винегретом, борщ, котлеты с картофельным пюре, стакан вермута из стеклянного конуса в буфете у окна, разумеется, не единственный. Вермут, которым щедро потчевали посетителей кафе, был удивительным напитком, поскольку все так и не могли понять: «Что в нём сильнее? Вкусовые или красящие качества?» Все склонялись к последнему.

Матери всё-таки святые люди. Святые и наивные. Наивно они полагают, что каждая копеечка, которая в доме далеко не лишняя, будет потрачена их любимыми чадами на утоление жажды знаний. Как же они ошибаются! Хотя, наверное, это и есть материнская мудрость. Всё им хорошо известно… Вот и Шурика мать – удивительной человек. Называет всех «черти полосатые», при первом удобном случае старается накормить, угостить чем-нибудь, незаметно сунуть трояк «на всякий случай». От этого всем надолго становится тепло и хорошо.

После «Романтики» вечер стал принимать очертания весьма приятного события. Через час Шурик и Егорка, устроившись на подоконнике первого этажа, начинали подстраивать гитары, чем тревожили и без того неспокойные души обитателей общежития. Играть плохо на гитаре было неприлично, а потому все старательно учились один у другого, а ещё – у кого придётся.

***

Коридор, подоконник, первый аккорд… Старые стены, просыпаясь, отзывались эхом в сонных закоулках коридоров. Общежитие на Мира, 18… Небольшое, двухэтажное, с прачечной и кухней во дворе, не бог весть какими удобствами, стенами в полтора метра и арочными окнами под сводчатый потолок. Говорят, когда-то здесь были монашеские кельи. Раньше так не только строили, так жили. Основательно и твёрдо.

Сама же церковь стояла на соседней улице, где многие годы в одиночестве боролась за выживание. Устояла она тогда, после прихода красных, когда её бесстыдно ограбили и унизили, устроив в святом месте склад утильсырья. Ничего из этой затеи у организаторов не вышло. Что-то сгнило, что-то растащили. Саму же церковь, поруганную и обнажённую, бросили на растерзание времени. Только она выстояла, гордая своей красотой, не покорённая ни революцией, ни непогодой, ни чёрным вороньём… Считает белокаменная восходы, луны, закаты и не теряет надежду, что поменяется время и придут к её алтарю люди в поисках дороги, которую они когда-то потеряли. Почерневшая маковка её колокольни хорошо видна из окон второго этажа.

Огромный подоконник шириной в метр в конце сводчатого коридора, справа от главного входа, принадлежал безраздельно всем. По вечерам он был плохо освещён. Здесь постоянно «перегорала» лампочка. Ночь, неслышно пробираясь по заспанным лабиринтам старых стен, укрывала таинственным крылом две склонённые друг к другу фигуры в просвете окна… Окружающие, делая вид, что ничего не замечают, безразлично сновали мимо. Но все до одного знали, кто сегодня «на окне» и, понимающе переглядываясь, отслеживали дальнейшее развитие событий.

Окно как окно, каких тысячи, только именно оно было центром общежития. На нем хватало места для троих, чтобы сидеть или для двоих с гитарами. Здесь при необходимости можно было спать, если номер на двери твоей комнаты перевёрнут, что на тайном языке означало «комната занята». При появлении условного сигнала входить в комнату нельзя ни при каких обстоятельствах. К двери не подходить, не стучать, не сопеть… Лучше сразу идти на окно, а если оно занято, на кухню. Там, по крайней мере, может ожидать удача. В случае крайней необходимости можно вспомнить, как на прошлой неделе жильцы одной из комнат занимали хлеб и маргарин, не поставив вас в известность. Наступала пора нанесения ответного визита.

Невзирая на хроническое чувство голода, кухонные шкафчики не закрывались. Продукты не уносили и не прятали. Поэтому если, к примеру, обнаруживалось, что кто-то позаимствовал у вас змеиный супчик из сухпакета, то согласно этикету не следовало начинать скандалить, орать или пытаться поймать похитителя за руку. Допускалось, лишь слегка посокрушавшись, просто успокоиться. Потому не далее, как завтра вы можете стать тем, кто поздним вечером, виновато вздыхая, будет торопливо, стараясь не чавкать, поедать не свой кусок хлеба с фантастическим кусочком сала. При этом ставить в известность хозяина сала, да и хлеба, тоже не обязательно. Зачем беспокоить человека? На кухне царил простой закон: кому-то это нужнее, чем тебе. Так что не напрягайтесь, дышите ровнее и пожелайте всем остальным приятного аппетита.

При вселении в общежитие никого не подбирали и не сортировали по особым признакам. Всех просто включали в список и селили в их «Город солнца». Это был не плавильный котёл. Здесь всё походило скорее на добрую окрошку с ядрёным квасом, овощами, сдобренную сметаной радости. Радости за то, что есть крыша над головой, есть они и нет никого, кто мешает наслаждаться Свободой.

Отравлять жизнь, конечно, пытались, внезапными комиссиями по проверке соответствия социалистическому общежитию, а заодно и морали. Все сопротивлялись этому как могли, однако случаи несоответствия не были редкостью. Виновные подвергались суровой профсоюзной и административной экзекуции. Их могли даже изгнать из родных стен, но всегда находились пути, чтобы вернуться обратно.

Ругались между собой? Конечно, но по пустякам и ненадолго. Пары, любовные треугольники, многоугольники образовывались в невероятных и порой неожиданных конфигурациях. Взаимовращаясь, они притирались, распадались, собирались заново. Всё это обретало постоянно меняющуюся форму. Не менялось одно – братское отношение. Утром все со всеми здоровались, каждый знал другого не хуже себя, и, если шпана позволяла хоть кого-нибудь тронуть пальцем, «заряд нетворческого зла» взрывался с такой силой, с таким самопожертвованием. Шпана «не любила» с ними связываться.

Здесь сопливые школьные выпускники взрослели, ощутив жизнь, словно стену, к которой они неожиданно прикоснулись, освободившись от родительской опеки. Стена согревала их, если в этом была необходимость, защищала от неприятностей. На неё безраздельно надеялись, как привыкают надеяться на того, кто всегда рядом.

3
{"b":"616069","o":1}