1

Олега качнуло. Он прижался к стене, закрыл глаза и набрал в лёгкие большой глоток воздуха. Чёртова турбулентность! Молодой человек так и не смог привыкнуть к ней, несмотря на то, что полёт длился уже почти год. Последние сильные толчки были при прохождении Марса, когда гравитационное поле Красной планеты ощутимо не единожды тряхануло их транспортник. Сейчас же у Олега свело живот, тошнотный позыв, еле оформившийся, но вполне готовый реализоваться, сковал тело – настолько сильным на этот раз был «адский импульс», как окрестила это явление команда межгалактического корабля «Поэтапный прорыв».

Олег переждал очередной гравитационный толчок стоя, сидеть он бы не смог: желудок, исходя из предыдущего опыта, ему бы этого не простил. Спустя минут восемь парень отклеился от стены коридора и медленно пошёл туда, куда шёл до начала импульса. А направлялся он в отсек управления, где их команда, к слову, собиралась не особо часто: обычно это случалось при каких-то девиантных ситуациях, то есть, когда что-то шло не по плану.

Надо сказать, что план их полёта был донельзя прост. Как, кстати, и состав команды. Состояла она всего из двух человек: кроме Олега, номинально её возглавлявшего, на борту присутствовал ещё один член экипажа – Ренат Андреевич. В настоящий момент пятидесятивосьмилетний помощник капитана находился в отсеке управления, где разбирался с показаниями одного из компьютеров, отвечавших за работу установленных на грузовой палубе датчиков. Около часа назад они с Олегом обратили внимание на необычный сигнал, полученный с датчика мозговой активности в камере номер триста тридцать семь, и молодой капитан звездолёта лично отправился проверить на месте, что случилось. Грузовой отсек находился на средней палубе в хвостовой части корабля, а отсек управления – в носовой части на палубе верхней. В связи с этим туда и обратно Олегу пришлось пройти порядка двух километров, что в условиях гравитационной активности находящейся поблизости планеты было подобно марш-броску морского спецназа в земных джунглях.

– Ну что там? – Ренат Андреевич привстал в своём кресле, когда Олег со страдающим видом в полусогнутом состоянии вполз в рубку управления звездолётом.

– Похоже, Юпитер шалит. Импульсы от него в разы похлеще марсианских. А ты ведь помнишь, как нас колбасило тогда.

– Конечно, Олег Дмитриевич, как не помнить, ведь кто, если не я, провалялся неделю в медицинском отсеке. Да, возраст даёт о себе знать… Не то, что ваши двадцать два. Хотя вы же знаете, что я вряд ли прибуду живым на место назначения нашей экспедиции, помру на борту этой мерзкой консервной банки. А вы, может, ещё и карьеру сделаете по прилету.

– Полно тебе, Ренат Андреич, – кисло скривился Олег и смачно сплюнул на пол. – Ты совсем уже сбрендил без общества своих дружков. Конечно, ты их уже точно больше не увидишь, но не спеши закапывать себя в могилу раньше времени. Кто знает, что может ждать нас там. И, кстати, ты ещё очень даже в форме, давай крепись, да и как я тут один буду жить, окочурься ты в ближайшие годы. Я же превращусь в тупое зомби к моменту, когда нас наконец встретят на Счастливой Мекке.

– Ха-ха! А я прилечу туда уже девяностолетним дряхлым поленом и буду отравлять планету своей полуразложившейся трупной плотью.

– Да и я через тридцать лет, которые нам остались в пути, буду не первой свежести. Ну ладно, Ренат Андреич, что-то мы с тобой совсем расклеились. Сигнал всё тот же? Стабилен?

– Да, повторяющийся, с ярко выраженными фазами. Расшифровать ничего не могу, технологии не те, да и не специалист ведь я, нас в моё время учили работать на машинах попроще. А как там внизу, у груза?

– Ничего особенного. Всё на месте, разгерметизации нет, все системы обеспечения оптимального режима в норме. Триста тридцать седьмой не сбежал, если ты этого боялся.

Мужчины хмуро посмотрели друг на друга впалыми измученными глазами, несколько секунд помолчали, а потом, не сговариваясь, прыснули со смеху. Смех был невесёлый, надсадный, ничего доброго для членов их немногочисленного экипажа не предвещавший.

2

«Зачем я здесь?» – прозвучал в мозгу мой собственный голос. Я огляделся по сторонам. Тусклый свет скользил по вертикальным стенам, периодически превращаясь в яркие точки каких-то ламп. Эти светлячки ползли вверх, и я тупо взирал на их шествие. «Лампы двигаются или я?» – ещё один спонтанный вопрос возник внутри меня. В голове сильно шумело, виски пульсировали, а в затылке привычно ломило. Ну да, мой остеохондроз, куда ж без него. Я сильно потёр лоб, и наконец ко мне откуда-то из глубины сознания вдруг пришёл ответ: «Я же в лифте, на станции, эх, ну ты даёшь, память дырявая!».

Сейчас я чётко осознал, что спускаюсь вниз на широком, открытом со всех четырех боковых сторон грузопассажирском лифте-платформе в центральную часть орбитальной научно-производственной станции «Надежда Юпитера». Сюда я прибыл десять минут назад на своём собственном звездолёте с Ганнимеда, спутника Юпитера, где мы с женой проводим наш трёхмесячный отпуск. На Ганнимеде, довольно хорошо уже освоенном, приемлемый сервис, и мы с Джулией часто летаем именно туда.

Надо сказать, последнее время у меня часто бывают подобные провалы в памяти, и я связываю их с моим немного пошатнувшимся здоровьем. Плюс и частые перелёты дают о себе знать: хоть мой звездолёт и класса люкс, но от перегрузок и гравитационных толчков никто пока не научился защищаться полностью.

Зачем я прибыл на станцию? Я сам до конца не могу ответить на этот вопрос. Наверное, мне действительно не стоило быть здесь, но что-то же меня сюда привело. Какое-то смутное чувство внутри меня прошлой ночью прервало мой беззаботный сон, заставило открыть глаза, бездумно полежать минут двадцать на спине, глядя в потолок, оторваться от спящей тёплой и мягкой супруги и сесть в звездолёт – и вот я здесь. Хорошо, что Джулия не проснулась, она вряд ли бы поняла мой внезапный порыв.

Я всё ещё спускаюсь, как же глубока эта шахта! Интересно, найду я там, на глубине, то, что ищу?

В голове как будто что-то щёлкает, сознание погружается в какую-то вату, резко возникает стойкое чувство дежавю. Потом меня одолевает некое воспоминание, знакомое ощущение, полагаю, из детства: я стою с розовой сахарной сладкой ватой на палочке, а рядом со мной – родители. Поблизости ещё один мальчик, у него в руках ничего нет, он молчит, но я почему-то знаю, что он тоже хочет сахарную вату, хочет очень сильно, но не может себе её позволить.

В глазах немного проясняется, и я вижу, что четыре лампы на стенах вокруг меня застыли. Я, похоже, внизу. Да, так и есть, я выхожу из лифта, ещё немного пошатываясь, и подхожу к большой круглой двери шлюза. Рядом висит кнопка, но нажимать мне её нет необходимости. Видимо, на базе уже знают о моём прибытии, поскольку из динамика доносится хрипловатый мужской голос:

– Заходи, сейчас открою!

Дверь отворилась, я немного поколебался, собрался с духом и зашёл внутрь. Немного поодаль от входа стоял мужчина, совершенно мне незнакомый. Однако это только на первый взгляд. Умом я, конечно, понимал, что это не так, ведь этот человек – мой брат. Старший брат. Разумеется, я узнал его, хотя и не видел очень давно, да и много воды утекло с тех пор. Не знаю, изменился ли я настолько же, но он, на мой взгляд, изменился кардинально, и это касается не только внешности.

– Привет, Альфонсе! – произнёс встречающий.

– Ну привет, коль не шутишь, Сальваторе! – как можно веселее попробовал ответить я.

Дверь закрылась. А мы стоим и молча смотрим друг на друга. Даже не знаю, сколько пройдёт времени, пока мы продолжим наш разговор.

3

Моё имя Альфонсе Перруцци, я достаточно богатый и успешный человек, известный далеко за пределами планеты Земля. Не хочу говорить сейчас, каким образом я этого добился, есть и нелицеприятные моменты в моей карьере, но такому результату я обязан прежде всего своему характеру – целенаправленному, настойчивому, упрямому.