Воеводин пожал руку хозяину, вышедшему встретить его в официальном унике правительственного чиновника.

– Куда-то собрался?

– Предлагаю позавтракать в нашем ресторанчике. Мы там бывали.

– Помню, «Дольче» называется, так? Я не голоден, но составлю компанию.

Они поднялись на верхний этаж здания с круговым панорамным окном, через которое открывался великолепный вид на город и его окрестности.

Ван Бреевена здесь знали, и официант, с виду – живой человек, предложил им столик у окна.

– Наверху есть места? – спросил министр.

– Там молодёжь гуляет, – ответил официант виноватым тоном.

Ван Бреевен поиграл бровью:

– Так рано?

– Ещё с ночи остались. Кто-то из них выиграл в казино, вот и празднуют.

– Посмотрим.

Они поднялись на крышу здания, превращённую в летнюю веранду ресторана.

Здесь и в самом деле расположилась пёстрая молодёжная компания. Почти все столики под зонтиками были заняты. Но не это остановило Ван Бреевена и его гостя. Молодые люди, одетые в немыслимые цветные блузоны, прозрачно-мигающие платья, шорты и скуфии – по последней моде, вели себя не просто свободно, а непристойно свободно! Они сидели друг у друга на коленях, лежали на столах, танцевали в центре площадки, кричали, смеялись, пили, курили, и воздух был насыщен цветными дымками и сладковато-приторными запахами, от которых кружилась голова.

Несколько пар целовались, причём как парни с девушками, так и парни с парнями. Ещё несколько молодых людей имитировали любовь, прижимаясь друг к другу и скользя руками по разгорячённым телам.

Ван Бреевен и Воеводин переглянулись.

– Первый раз вижу тут такое, – проворчал министр озадаченно. – Прошу прощения.

– Это уже давно стало нормой, – сказал Воеводин. – Даже у нас, в России, моральные институты работают плохо.

– Пойдём вниз.

Они спустились в ресторан, сели у прозрачного, практически невидимого окна. Официант возник рядом как привидение. Всё-таки он был всего лишь вифом21, а не живым человеком.

– Что прикажете?

– Уберите ту компанию, наверху. Чёрт-те что у вас творится!

– Извините, это не в моей компетенции. Они никому не мешают, ведут себя тихо.

– Тогда подожди немного, мы тебя вызовем.

Официант исчез.

– Успокойся, Людвиг, – сказал Воеводин. – Не делай резких телодвижений. Это бесполезно, всё равно что воевать с мельницами. Нужны иные меры.

– Меры давно разработаны, только их никто не выполняет. Самое плохое, что дети от такой псевдолюбви не рождаются. Население Европы поддерживается только за счёт миграции с юга. Ты заметил? Разнополых пар среди них меньше, чем однополых.

– Скорее всего это трикстеры. Мужикам вообще, судя по всему, грозит вымирание. Игрек-хромосома, благодаря которой мы рождаемся на свет, неуклонно теряет гены. Вот почему всё чаще рождаются гермафродиты и трикстеры, представители третьего пола. Уже можно вести речь о стастистике. И этот процесс идёт везде, мой друг. Просто в Европе это заметней. Вы стали слишком изнеженными и мягкотелыми, чтобы поддерживать порядок.

– Ты прав, – согласился старик. – Мы настолько сильно привязаны к благам цивилизации, что малейшее изменение климатических условий или текущего статуса приводит к нервным срывам. Уровень рождаемости в Европе сведён к нулю. Мы уже на восемьдесят процентов азиаты. Которые, кстати, тоже воспитаны желанием пользоваться всеми ценностями цивилизации, не давая ничего взамен.

– Это закономерный процесс. Наши расы уходят, на их место приходят более жизнеспособные, пассионарные народы.

– К чёрту их пассионарность! Они точно так же поддерживают распущенность, помноженную на дремучую дикость.

– В первую очередь европейцы виноваты в падении нравов сами. Разложение общества достигло таких масштабов, что это позволило пришлым народам без усилий расправиться с вами. Они же ненавидят вас в силу слишком большой разницы в уровне культуры. Беспорядочные половые связи и религиозные предрассудки всегда становились главными причинами крушения цивилизаций в прошлом. Вспомни Рим, Византию, Афганистан, Ирак, Соединённые Штаты.

– Штаты ещё держатся.

– Да какое там – держатся! – махнул рукой Воеводин. – Они погрязли в сытости и конформизме, их внутренние отношения настолько формализованы, что ни о каком выживании речь не идёт. Они уже никогда не поднимутся до уровня мирового жандарма. Вот Китай поднимется, верю.

Ван Бреевен стал печальным.

– Завидую вам, русским. Вы ещё можете заставить себя жить не хлебом единым, а главное – рисковать. Мы уже потеряли это качество.

– Мы не заставляем себя рисковать, – улыбнулся Воеводин. – Мы так живём испокон веков. Но давай не будем углубляться в философские дебри. Что случилось, что ты мне позвонил?

– Пришла пора уходить, – пробормотал Ван Бреевен как бы про себя, поднял голову. – Жизнь неумолима. Стефен, скажи пожалуйста, ты должен знать, Джона… убили?

Воеводин понял, о ком идёт речь. Мысленно приказал терафиму включить систему аудиозащиты. Теперь их никто не мог подслушать.

– Убили, Людвиг. Почему тебя это интересует?

– В последнее время новостные каналы пестрят сообщениями о внезапных смертях вполне здоровых людей. Технари, учёные, правительственные чиновники… теперь вот сотрудники спецслужб.

– Джон Ву был не простым сотрудником.

– Что происходит, Стефен?

Воеводин помедлил, глядя на панораму Брюсселя двадцать четвёртого века: старинных зданий было много, а высотных зданий мало.

– Людвиг, что тебя держит в Европравительстве? Привилегии, слава? Привилегий у тебя и без того хватает, а слава тебе не нужна. Уходи, пока не поздно.

– Ты не ответил на вопрос.

– Я всего лишь советник Службы безопасности.

Ван Бреевен усмехнулся.

– Вот и ответь мне как советник. Правда, что начинается очередной корпоративный передел мира?

Воеводин выслушал мысленное сообщение бригады сопровождения:

«Горизонт чист. Полевая обстановка нормальная. Потоки внимания в пределах фона».

Это означало, что разговаривающими в ресторане никто не интересовался.

– Ну, это вряд ли. Что за фантазии? Сам же говорил, что и европейцы и американцы погрязли во грехе, им не до передела. А исламское движение лишь поддерживает свою структуру, ему не нужен захват власти в глобальном масштабе.

– Китайцы?

– Китайцы действительно амбициозны и устремлены к «гегемонии пролетариата», но при этом они понимают, что открытая экспансия чревата непредсказуемыми последствиями. Их самолюбие тешит то обстоятельство, что их держава занимает одну из ведущих позиций в мире.

– Они слишком бесцеремонно присваивают себе территории на других планетах, астероиды и даже целые планеты у других звёзд.

– Мы слабеем, друг мой, и на наше место приходит иная сила. Но уверяю тебя, китайцы здесь ни при чём. Хотя рядовые жители Поднебесной и могут поддерживать…

Ван Бреевен подождал продолжения:

– Что поддерживать?

– Экспансию, Людвиг, – тихо, но твёрдо сказал Воеводин, глядя в прозрачные глаза старика. – Нас атаковали. Когда мы опомнились и поняли, в чём дело, многие оказались на той стороне. В том числе и высокие должностные лица. Они есть и в вашем Правительстве, и в спецслужбах. Поэтому уходи. К тебе придут и предложат работать на них добровольно. Если не согласишься, в твоё сознание внедрят спецпрограмму, отчего ты станешь зомби, либо… убьют. Как убили Джона.

Ван Бреевен поник, провёл рукой по щеке, словно стирая невидимую слезу.

– Примерно так я это себе и представлял: захват… Кто они?

– Не знаю, – честно ответил Воеводин. – Служба работает, но результатов пока мало. В наших рядах также окопались агенты Вируса, которые пресекают все попытки анализа ситуации.

– Вируса?

– Так мы назвали агрессоров.

– Ради чего они всё это делают?

– Не поверишь, – раздвинул губы в усмешке Воеводин. – С их подачи и начала реализовываться программа строительства Суперструнника. То есть по сути пятнадцать лет назад.