— Папа сказал, ты переехала к своему парню, я тебя не сужу, ты молодец, что сбежала, — мамин вечно уставший голос заставил слезы вновь побежать по ее щекам. Как бы ей хотелось… Как бы хотелось хотя бы сейчас уткнуться в ее колени и плакать, плакать. До хрипоты, до боли в горле. Пока жизнь не закончится лежать там, на ее мягких коленях. — Если честно, сказал не он, сказал твой Захар. Папа всю ночь играл в карты, все по-старому. Я, стыдно сказать, даже не заметила твоего отсутствия. А этот вежливый такой, пригласил на ужин к вам домой.
— Мам, не надо приезжать, я сама к тебе приеду, — Тая заставила себя замолчать. Лучше задохнуться, чем показать маме, как ей больно. Но приводить ее, почти святую женщину, мученицу при жизни, приводить ее в это грязное ненавистное место, нет, это просто невозможно.
— Ты меня стесняешься? Я понимаю… Но я тут новые туфли купила.
— Мам, ну как ты можешь даже подумать такие вещи, — она позволила себе расплакаться, от безысходности, от лжи, в которое попало ее молодое создание.
— Не плачь, не плачь. Я взяла отгул на работе, приеду через час, приготовим все вместе до приезда твоего. Знаешь, я ведь очень хорошо пеку.
Тая вскочила и помчалась в ванну. Душ не смоет грязи этой ночи, но поможет сделать вид, что этого никогда не было. Ее никогда не трогало это животное, этого вечера никогда не было. Она все та же.
— Вот это хоромы! — низкорослая наполовину седая женщина в потрепанной одежде и новых дешевых туфлях мялась на пороге, боялась осквернить красоты пылью окраины.
— Мам, проходи, — Тая потянула маму на кухню, сославшись на простуду, она надела плотное платье с длинным рукавом и воротом, колготки доделали работу. Ее невнимательная от усталости родительница так ничего и не заподозрила.
— Войдите, — Захар раскинулся на широком кожаном кресле в своем кабинете. Его сестра Арина была весела, много говорила и хохотала, что свидетельствовало в пользу ее приподнятого настроения. — Чему так радуешься?
— Разве не прекрасный день? — ее светлые волосы были забраны в тугой пучок. — Немцы сделали нас партнерами. За ними потянулись французы. Кажется, весь мир скоро захочет сделать с нами совместный проект. Компания расширяется.
— А мой список доверенных лиц наоборот, сужается, Арина, — стальной голос и такие же глаза. Она знала, что ему уже все известно, иначе бы он не позвал ее к себе. Врать брату она пыталась много раз, но это оборачивалось против большими проблемами.
— Не стоит переживать из-за куртизанки. От нее не убудет, — она опустилась на удобное кресло напротив и хитро улыбнулась. — Или ты ревнуешь?
— Я скажу это один раз и никогда не повторю снова. Первое, она не куртизанка. Второе, она должна быть в безопасности рядом со мной. Третье, если ты еще раз посмеешь впутать меня или ее в свои сети, я не вспомню, кто ты мне и накажу тебя как врага. Это ясно?
— Более чем, — спорить с ним бесполезно, ругаться или обижаться тоже. Это работало только со Златой. Ей всегда доставался кнут. Но раньше она хотя бы была хозяйкой в доме, а теперь он на это место притащил какую-то дрянь. Арина закрыла дверь своего кабинета и вызвала помощника, нужно было найти все что можно об этой таинственной незнакомке.
Впервые в жизни, Тая с мамой весело проводили время. По-настоящему весело. Они запекали картошку с мясом и даже сделали домашний хлеб и торт. Удивительно, она не знала, что ее мать вообще умеет это делать. Но навыки не забываются. Часы летели, а они все говорили о вкусностях и сладостях.
— Дорогая, я дома, — его голос разбил спокойствие этого дня. Девушка побледнела, умоляя Бога отдалить их встречу хоть на секунду. Захар вошел на кухню с цветами и пирожными, как всегда стильный и элегантный. Не обращая внимания на состояние Таи, он поцеловал ее в щеку, вызвал дрожь в ее теле. Она даже не подозревала, как теперь боялась наступления темноты, боялась, что это повториться. — Очень приятно познакомиться. Простите, что задержался, была важная работа. Что у нас на ужин?
— Мой руки, я накрою, — просто пережить. Это надо просто пережить. Тая улыбнулась довольной матери и понесла поднос на стол.
К удивлению, Захар и Антонина Семеновна быстро нашли общий язык. Он врал ей о том, как они развлекаются, о том, как Тая ругает его из-за вечной работы, о том, как долго они не решались на этот шаг, потому что ей нужно было стать совершеннолетней. Он даже умудрился наплести про летнюю свадьбу, о которой мечтает невеста, он-то согласен хоть сейчас. Брачную ночь уже провел, горькая усмешка, но Тая молчала. Она смертельно боялась этого ледяного человека и давалась диву, что женщина, которая ее родила не видит этого.
Антонина Семеновна с болью в сердце отказалась от ночевки у молодых. Дочь, которая плакала и просила, столько лет ей так тяжело сказать ей нет, столько лет приходится это делать. Нерадивый муж наверняка ушел делать очередную ставку, а ей еще нужно на уборку к семье Наумовых, о чем она никогда не скажет дочери, ведь выходной получился только за счет того, что эта пара в отпуске и она может провести уборку ночью.
Тая пулей проскочила в комнату и плотно закрыла дверь. Час, второй, он все не приходил и страх потихоньку отпустил ее. Можно было поспать для разнообразия. Ведь мама взяла выходной ради нее и даже ни разу не заговорила о том, как нужны деньги.
Брюнетка сняла душное платье, как будто броня свалилась. Тело, покрытое синяками от чужой хватки, все еще ныло. Но это пройдет, станет историей и когда-нибудь она не сможет вспомнить его лица. Когда-нибудь Бог ее милует…
Захар открыл дверь и увидел последствия своего гнева. Это не было в его характере поступать так, но вчера он был сам не свой после увиденного. Пусть скажет спасибо, что он не забил ее до смерти, а ведь хотелось.
Тая ни сразу заметила мужчину, он открыл дверь своим ключом и тихо стоял у двери. Сама на себя накликала беду. Слезы потоками хлынули с ее глаз, она прикрывала руками свое израненное тело, не может быть, чтобы это повторилось. Не может быть.
Она попятилась вглубь комнаты и скрылась за занавесками. Дрожащие руки нашли что-то похожее на одежду на стуле. Подойдет все что угодно, лишь бы этот монстр не смотрел на нее.
— Тебе идет, — Захар бесстыже улыбался, оглядывая хрупкую фигуру в его баскетбольной майке. Для нее это было укороченное платье, а копна черных кудрявых волос рассыпалась по плечам. Хороша, как не крути, а он-то ее покрутил. — Я пришел сказать, что открыл счет для твоей матери. Твой отец не сможет воровать деньги из банка, а ей будет легче. Правда, не думаю, что она оставит работу.
— Почему ты это сделал? — она не приняла бы от него даже рай земной. Низменное животное.
— Потому что она мне нравится. Моя мать такой не была, — он был как всегда холоден и спокоен. — Я расскажу тебе о ней за кофе. Пошли на кухню, сваришь.
— Я переоденусь…
— Нет, останься так. Мне нравится, — это была первая женщина, с которой он не сорвал свою одежду. Его любовницы не раз были отвергнуты из-за того, что натягивали его рубашки. Его дорогие и качественные рубашки, на свое выпуклое тело. Растягивать такую ткань, пропитывать ее своим запахом, просто кощунство. В конце концов, после любой связи, он даже полотенце не надевал, спешил смыть чужие следы.
Пока Тая варила кофе, Захар уселся за барную стойку и хорошенько ее осмотрел. Фигура ладная, но недокормленная, худовата на его вкус. Зато какие ноги… Правда синяки все портили. Не стоило вести себя так грубо. Кто бы подумал, что у нее такая нежная кожа. Или он не рассчитал ночью силу? Она ведь слабо сопротивлялась, только плакала и просила. Ладно, первый блин всегда комом. Переживет.
— Итак, о моей матери…
— Не стоит мне рассказывать. Это не мое дело, — ее тихий голос был пропитан ненавистью, что не могло его не подзадорить. Так уж устроены мужчины, как только видят, что женщина хочет убежать, им хочется ее остановить.
— Тебе нужно знать, потому что мое недоверие к женщинам — прямой продукт ее поведения, — было ощущение, что он говорил о старой сказке, а не о том, что ранит каждого человека, не о себе. — Так вот, она не любила моего отца. От слова совсем. Вышла замуж из-за нужды за хорошего, но уже не молодого мужчину, зато при деньгах. Родила нас троих. И вроде все красиво: он ее боготворил, мы росли здоровыми и сильными. Но вот однажды она встретила свою детскую любовь: Саида. Восточная сказка оказалась сильнее привязанностей, поэтому она бросила нас и уехала с ним очень далеко, — девушка разливала кофе, не произнося ни слова, он не видел ее лица, но хотел. Раньше он говорил об этом только с психологами. — Я никогда не видел ее больше. Отец повесился через неделю после ее побега. Не смог смириться с утратой. Опекунство взял наш дядя, не скажу, что он проявлял к нам хоть грамм милости. Зато как только мне стукнуло восемнадцать, я отжал у него каждую копейку и разрушил его бизнес. Он стал голодранцем, а я обрел покой, — она уткнулась в чашку и не произнесла ни реплики, ни звука. — Это начинает бесить меня. Ты вообще слушаешь, что я говорю?
