Он нанес Илиастеру такой сильный удар тыльной стороной руки, что нагрудник воина разлетелся, и направился к громадным дверям, которые вели в телепортационный зал крепости. Я должен был его остановить. Должен был убить его.

Но я не смог. Не смог удержаться внутри его тела. Он мне не позволил. Он вышвырнул меня из своей плоти с легкостью человека, отмахивающегося от насекомого. Испытываемое мною ошеломление лишь помогало ему оторвать мое сознание от его собственного, и он сопроводил это беззвучным психическим смешком:

Почти, Искандар! На сей раз почти.

Он оттолкнул меня с такой жестокостью, что я полностью лишился чувств и осознания. Я ничего не видел, ничего не ощущал и просто падал в черноте. После того, как мои силы иссякли бы, меня ждало лишь небытие.

Какое-то время меня не существовало. На какое-то время я покинул пределы сознания. В этой глубокой и лишенной времени черноте я помню лишь одно: когда она начала заканчиваться. Появилось ощущение клыков, челюстей, которые сомкнулись в небытии. Зубы-оружие погрузились в то, что оставалось от Искандара Хайона, вгрызаясь в его заблудшую душу.

Челюсти прервали мое бесконечное падение, удержали меня своей режущей и пронзающей хваткой… и вернули меня назад.

Я очнулся под аритмичную дробь двух моих сердец, с натугой работавших в груди, и судорожно глотнул горький воздух, который вошел в легкие, словно копье. Зрение возвращалось, но медленно, его заслоняли смазанные пятна и мутные галлюцинации.

Когда мышцы перестало сводить судорогами, я сумел подняться на нетвердые ноги, ужасаясь слабости конечностей. Тело лоснилось от омерзительного покрова пота. Из глаз, из ушей, из носа и с десен натекли ручейки крови. Я огромными вдохами втягивал в себя воздух, давая пищу зажатым легким и перегруженным сердцам, и давление внутри черепа начало спадать.

Из тени, отбрасываемой моим скрюченным телом, возник Нагваль, слизывая кровь со своих обсидиановых зубов.

Хозяин? – спросила рысь-демон, как будто я не стоял прямо перед ней.

Дело сделано? Я настолько вымотался, что даже не было уверен, дотягиваюсь ли хотя бы за пределы своей головы, не то что до далекого демона. Он мертв?

Огромная кошка снова повернулась к горящей крепости, находящейся в нескольких километрах и гораздо ниже нас в пустынной котловине.

Добыча сбежала. Не мог убить один. Должен был спасти тебя, хозяин. Твоя душа потерялась.

Задыхающийся, изможденный, я выдохнул в зловонный ветер безымянного мира и поднял глаза к звездам, где Тагус Даравек и его уцелевшие братья наверняка пребывали в безопасности на борту одного из своих боевых кораблей и, несомненно, уже направлялись к очередному потаенному убежищу, на поиски которого у меня уйдут годы.

Потерпев поражение, провалившись в пятый раз, я опустил взгляд на рысь. Я пойду в крепость и завладею ею для Абаддона. Выясню, жив ли еще Илиастер. А затем, после этого последнего проигрыша, отправлюсь домой.

Среди скрытых звезд

Когда я вернулся, Абаддон пребывал в одиночестве. Пока я приближался к нему, он наблюдал за окутанными дымом звездами, глядя на корабли сопровождения, которые держали периметр вокруг флагмана.

Мы прятались. Флот – та малая его часть, которую я видел – стояла на швартовке в самом глубоком месте небытия, укрываясь в той области Ока, где туманы были наиболее густы. «Мстительный дух» был уязвим, его защищала лишь группа эсминцев, фрегатов и легких крейсеров.

Нам везло больше, чем многим другим группировкам. Аббадон всегда ценил колдунов и набирал их на службу нашему делу всеми потребными способами. В мире, где навигаторы безнадежно впадают в безумие, а столь многие звездолеты перемещаются, исключительно бросаясь в истерзанные океаны и веря в то, что прихоти Пантеона приведут их в новые охотничьи угодья, наши корабли направлялись одаренными в Искусстве. Пусть это и далеко не безопасный метод, но использование колдовских ориентиров в пустоте являлось наилучшим – и, несомненно, единственным – способом сохранять единство наших флотилий.

Мы с моим братом стояли в одном из спиральных обзорных шпилей, возвышавшихся над мрачной панорамой хребтовых зубцов «Мстительного духа». Его часто можно было найти здесь, когда не шла битва. С течением времени, по мере роста наших армий и увеличения числа и интенсивности нападений с целью похитить «Мстительный дух», Абаддон все больше становился военачальником Ока, а не тем простым, примитивным инструментом, каким был в качестве Первого капитана Сынов Гора.

И все же…

И все же – что, похоже, мало кто видел за пределами Эзекариона – самого Эзекиля становилось меньше. Поразившая его хворь медленно горела у него в крови, пожирая его месяц за месяцем. Он становился рассеян, склонен к уединению, апатичен. Жизнь в его золотистых глазах не угасала – наоборот, она кипела и приобрела мрачный вид. Он начал расти, отдаляясь от тех из нас, кого собрал воедино.

Тем не менее, он вел нас. Пока что его промахи и упущения не грозили подорвать его лидерство, но чем более лихорадочный и изможденный вид он приобретал, тем тревожнее становилось некоторым из нас внутри Эзекариона.

Довольно скоро он перестал спать. Сон редко заботит воинов Легионес Астартес. Мы способны довольствоваться всего несколькими часами лечебного отдыха в неделю и можем долгое время вообще обходиться без него, пусть это и является нагрузкой на организм. Но Эзекиль утверждал, будто его вообще больше не тянет сделать передышку на сон. Вместо этого он почти постоянно между сражениями находился здесь, вглядываясь в оживленный полумрак между скрытых звезд Ока.

Порой я практически ощущал, что тревожит его мысли. Что-то? Кто-то? Где-то там, в глубинах тьмы, было некое присутствие – безгласное, но вовсе не беззвучное. Оно звало его. Или угрожало ему. Или же осыпало его проклятиями. Я не знал точно.

Я не знал даже, реально ли оно вообще, или же это просто некое эхо его собственной ауры, преломляющейся в бесконечности. Заглядывать в душу Эзекиля всегда было неуютно. Он был всего лишь одним человеком, одиноким и несокрушимым, но в его душе кружились тысячи иных голосов, вечно напирающих на его сущность. Один из них звучал громче прочих? Это его я слышал?

Он никогда не соглашался меня просветить, а я не мог сделать ничего, что преодолело бы его ауру. Я задавался вопросом, а слышит ли он вообще эти сущности на осознанном уровне. Казалось, что нет. Признаюсь, от его отстраненного стоицизма у меня всегда холодело внутри – сам варп, отражение Галактики, кричит, привлекая его внимание, а он безбоязненно это игнорирует.

Должно быть, такая жизнь давит на тебя сверх разумного предела.

В ту ночь, когда я вернулся, он выглядел измученным. Мы были одни, если не считать моей огромной рыси, созданной из теней и обсидиана, которая рыскала по залу, а в ее жемчужных глазах отражались расплавленные небеса. Я еще не видел никого из братьев, кроме Абаддона – большинство отсутствовало, сражаясь вместе с другими флотилиями, а вызов от Эзекиля поступил в тот же миг, как мои сапоги коснулись посадочной палубы «Мстительного духа».