– Что с тобой произошло, когда ты покинул нас? Сколько лет тебя не было?

Его шлем со щелчком встал на место, хрустнули герметизирующие замки. Сквозь решетку вокализатора снова послышался его голос, и он, разумеется, сообщил мне, что я говорю о несущественном.

Мостик содрогнулся от внезапной тревоги Ультио.

– Я вижу во тьме другой флот, – произнесла она. – Приближается на скорости атаки.

Когда она заговорила, я обернулся к ней. Когда же я снова перевел глаза на Ашур-Кая – Сароноса – тот уже исчез.

На гололитическом дисплее одинокий корабль Призраков Варпа «Тень Тартара», сопровождавший наш флот, уходил обратно за мглистую границу Ока.

– Ашур-Кай… – прошептал я.

АШУР-КАЙ! – швырнул я в варп его имя: просьбу ответить и властную команду.

Ничего. Вообще ничего.

Леор гулко ударил меня ладонью по затылку.

– Забудь о них! Пусть бегут. Война вот-вот начнется.

Слова мне не давались. Я смог только кивнуть.

Мы оказались перед новой угрозой: приближающимся флотом, чьи корабли авангарда все еще находились от нас на ошеломляющем с точки зрения математики расстоянии. На кадрах дальнего обзора появлялись все новые и новые звездолеты. Вы должны понимать, что, когда Империум ведет речь об орденах, подразумевается принесение в жертву апокалиптической, но неупорядоченной мощи Легиона ради получения хирургически точной специализированной оперативной силы. Черные Храмовники были орденом, но орденом такого масштаба, каких Империум не видел с безмятежных и ожесточенных от крови дней Ереси.

Оккулус строчил одним изображением мрачных черных кораблей за другим, и Абаддон рассмеялся. Его глаза засветились нездоровой радостью, и он широко раскинул руки жестом царственного признания.

– Похоже, мы – не единственный Черный Легион.

Когда Ультио возвестила, что нас вызывают, командная палуба погрузилась в благоговейное безмолвие. Никому не требовалось спрашивать, с какого из кораблей исходит вызов.

Картине на оккулусе понадобилось несколько секунд на смену разрешения, и в силу короткой дистанции и помех со стороны близкого пространства Ока она так и осталась мерцающей и зернистой. Представший перед нами трон был выполнен из резной бронзы и терранского мрамора – камня с синими прожилками, который встречается реже, чем честные люди в Девяти Легионах. Высокую спинку и широкие подлокотники окружали подставки с курильницами и высокими свечами, которые придавали белому камню янтарный цвет и отбрасывали трепещущие тени на сидевшего там мрачного воителя.

Многие легионеры, равно как и люди, принимали Абаддона за его отца Гора. Этого воина никак нельзя было спутать с его сеньором-примархом. Его доспех был черным, как и у нас. Как и у нас, слои керамита окаймляли золотые кромки. Говорят, будто наша броня черна, чтобы скрывать наши прежние цвета, и это правда, но точно такое же скорбное и полное надежды упорство я видел и в облачении воина передо мной. Пятно пережитой неудачи пристало к нему так же, как пристало к нам, и он надел черный траур не из потребности отомстить. Он сделал свой доспех темным, возвещая об искуплении и воздаянии.

Он сидел, откинувшись назад, словно король без дела: слишком несгибаемый, чтобы сутулиться, и слишком бдительный, чтобы предаваться отдыху. Его рука лежала на эфесе черного меча. Каждый из нас знал легендарную историю этого клинка. Его убийственное лезвие лишило многих из нас братьев. Их кровь впиталась в черную сталь, стекая по надписям по всей ее длине. Изображение на оккулусе было слишком нечетким, чтобы прочесть слова, но я знал, что там окажется, когда картина прояснится: «Император Рекс». Клинок выковали, дабы воздать почести Императору, королю королей, Повелителю Человечества.

Волосы воина были коротко подстрижены и выбелены временем. Тонкий, рассеченный шрамами рот обрамляла короткая бородка. Возраст высушил его кожу и присыпал волосы инеем, но плечи не горбились, и даже помехи на оккулусе не могли скрыть ледяную ярость в его глазах. Этот взгляд пылал мщением. Он ждал нас здесь, ждал много десятков лет, и ждал правильно.

Он был нами, если посмотреть сквозь призму фанатичной преданности, сквозь зеркало возмущенной праведности. Я бы понял это даже до того, как несколько месяцев назад вкусил плоть мозга одного из его рыцарей. Я бы понял это в тот же миг, как мой взгляд упал бы на него – на этого древнего короля-рыцаря, восседающего на белокаменном троне и опирающегося на меч, который собрал урожай несказанного множества жизней во время нашего обреченного на провал мятежа.

Абаддон стоял и неотрывно глядел на него. Между раздвинувшихся губ виднелись покрытые резьбой зубы. Он был так же заворожен, как и все мы. Одно дело знать, что нас ждет, когда мы вырвемся на свободу, но видеть это собственными глазами – совсем иное. На его лице забрезжила улыбка, озаренные варпом глаза заблестели.

– Только ты, Сигизмунд, – произнес он, обращаясь к королю-рыцарю, – стал бы гнаться за обидчиком до самой границы преисподней. Это настолько чистая ненависть, что я невольно восхищен ею.

Древний рыцарь поднялся, поднимая свой меч в воинском салюте, который был мне знаком по сражениям бок о бок с Имперскими Кулаками в лучшие, более светлые дни. Он поцеловал эфес, а затем приложил лоб к холодному клинку.

– Я не потерплю, дабы нечистый жил.

Ухмылка Абаддона стала шире.

– Кровь Богов, я рад снова тебя видеть, Сигизмунд.

– Я отстаиваю честь Императора. Ведьму возненавижу и уничтожу. Я приму любой вызов, каковы бы ни были мои шансы.

Абаддон уже смеялся.

– Настоящий сын Рогала Дорна. Никогда не выказывай эмоций, когда их можно заменить хором обетов и клятв.

Но это были не клятвы. Не совсем. Это были обещания. Он записал эти обеты, дабы его орден следовал им, однако это были его собственные слова – не клятвы для повторения его рыцарями, а обещание врагам.

Сигизмунд, некогда Первый капитан Имперских Кулаков, а ныне Верховный Маршал Черных Храмовников глядел на нас с мостика «Вечного крестоносца». И все же он не желал обращаться к нам. Мы были ниже него и не заслуживали ничего, кроме величественного пренебрежения.

Наш же мостик, напротив, взорвался шумом. В оккулус полетели вопли и крики, полные жажды убийства – до нас, наконец, дошло чувство облегчения от освобождения из нашей тюрьмы и невероятная правда о том, что нам противостоят наши былые враги. Это изгнало прочь то ошеломленное и бесполезное молчание, которое охватило нас после выхода в Кадианские Врата, и мы ознаменовали этот миг симфонией звериного рева и глумливого улюлюканья. Из глоток людей, пастей мутантов и вокализаторов шлемов легионеров раскатился шум – надрывная волна насмешек и ярости, от которой содрогнулся зловонный воздух на мостике. В этом звуке слышались радость, злоба и бешенство. Он освобождал. Очищал. Виндикта обрела голос.