Болтеры грохочут, неритмично стуча. Напитанные энергией клинки гремят о горящую броню. Льется горячая кровь, испаряющаяся в холодном болотном воздухе. Жизнь обращается в туман, из рассеченного керамита поднимаются завитки красного дыма.

– Там мало о чем можно рассказать.

– И все-таки, – произнес Телемахон, – столь многим нашим кузенам из Легионов есть что сказать, и все они говорят одно и то же.

Искандар Хайон погиб при Дрол Хейр.

– Была битва, – ответил я. – Большая, но не славная.

– Как так?

– Какое это имеет значение?

Он уделял этому неоправданно много внимания. Несколько группировок из разных Легионов объединились против нескольких других и устроили войну на постоянно меняющейся земле демонического мира, сражаясь за территорию. Что тут еще можно было сказать? Подобные битвы происходят где-то в пространстве Ока каждый час и каждый день. Дрол Хейр ничем не выделялась, кроме колоссальных потерь, понесенных, когда Гвардия Смерти обрушила ливень алхимических токсинов и на своих врагов, и на своих союзников.

– Но, – настаивал Телемахон, – на чьей ты был стороне?

Я практически не слушал его неуместное мурлыканье. Мое внимание обратило на себя что-то на его доспехе.

– Стой, – скомандовал я. Он обернулся ко мне, повернув свой бесстрастный и прекрасный лицевой щиток навстречу моему взгляду и целеуказателям.

Я выдернул из кожаной кобуры Телемахона его личное оружие, притянув его к себе в ладонь усилием телекинеза. Я повернул изукрашенный болт-пистолет в кулаке, глядя на странное украшение, свисающее с полированной золотой рукоятки. Символы и амулеты нередки на наших доспехах и оружии, однако я никогда прежде не замечал у него этого памятного сувенира.

Перо. Одно-единственное черное перо. Я сорвал его с тонкой золотой цепочки, соединявшей его с рукоятью пистолета, и раздавил в руке.

– Это с ее крыльев? – с нажимом спросил я.

– Ну, разумеется.

– Ты больная тварь. Преследуешь ее. Наблюдаешь за ней.

– И не только, – в его ониксовых глазах блеснул отраженный свет. Телемахон улыбнулся. Его маска не изменилась, но я почувствовал, как по ту сторону серебра то, что осталось от его лица, весело скривилось.

Я растер остатки пера сапогом. В тот же миг из тени позади Телемахона беззвучно возник Нагваль. Его мышцы бугрились от желания прыгнуть.

Нет, – передал я своей рыси.

Я его прикончу. Мой разум воспринимал ожесточенное рвение рыси-тигруса в виде слов, хотя никаких слов не звучало. Челюсти разошлись, подготавливая сабельные клыки из вулканического стекла длиной с меч.

Нет, Нагваль.

Его мысли оцепенели, превратившись в смесь ожидаемых ощущений: керамит рвется под несокрушимыми когтями, человеческая кровь льется на язык горячим потоком…

Нагваль. Чтобы пробиться в закрывающееся сознание зверя, я придал приказу остроту клинка. Повинуйся.

Он внял мне, но и только. Исключительно по той причине, что должен был так поступить, иначе рисковал вызвать мое недовольство.

Мне не хватало моей волчицы, утраченной по вине Гора Перерожденного столько лет назад. Нагваль испытывал голод, Гира же обладала разумом. Гира была одаренной охотницей, Нагваль же – ненасытным разрушителем. Он бывал полезен, но я все сильнее укреплялся во мнении, что скоро его изгоню, как изгонял всех остальных неудачных наследников волчицы, по которой я до сих пор скорбел.

Все это произошло за считанные мгновения. Я перевел взгляд с рыси на Телемахона и сказал вовсе не то, что собирался.

– Ты так мало дорожишь своей жизнью? – спросил я, сам удивившись своей честности. – Этот голод в отношении нее тебя погубит.

Мечник наклонил голову, разглядывая меня сквозь подсвеченные глазные линзы.

– Лекзандру, это заботу я слышу в твоем голосе? Неужто ты опасаешься за мое благополучие?

Преданность замыслу Эзекиля до сих пор не давала нашему взаимному недоверию перерасти в отвращение. Мы дали клятву быть братьями и никогда не вредить друг другу – этого обета от нас потребовал Абаддон, когда мы только срезали с доспехов символы Легионов. Телемахон позаимствовал нескольких рабов-оружейников, чтобы те искусно расписали его доспех черным. Я просто выжег краску на своем и зачернил его колдовским дымом пламени варпа.

Сейчас мы находились далеко от нашего повелителя, но я неизменно сохранял приверженность его идее. Я верил в амбиции Абаддона и не собирался поступать вопреки оказанному им доверию. Я бросил пистолет обратно Телемахону.

– Те правила, которые властвуют надо мной и тобой, не относятся к Нефертари, – заметил я. – Если продолжишь ее злить, она тебя убьет, не оглядываясь на нашу клятву.

– И ты боишься, что тебя обвинят в содеянном ею? – Проклятие, я слышал по голосу, что он улыбается. – Ах, нет, все не так. Твои опасения куда конкретнее. У тебя от этого мурашки по коже ползут, да? От возможности, что она может оценить мои знаки внимания. Ты боишься, что моими глазами смотрит Младший Бог, который стремится поглотить ее душу.

Я уставился на него – на безупречное серебристое лицо, каким он встречал и братьев, и противников. Несколько секунд мне не удавалось подобрать слов. Как реагировать на подобную провокацию?

– Избавь меня от ложных вывертов твоего надломленного разума, – произнес я. – Я не докучаю тем самодовольным вопящим созданиям, которых ты называешь своими любимцами. И ты не связывайся с моими приближенными.

– Как пожелаешь, Лекзандру, – спокойно отозвался он и потянулся было провести пальцами по полосатой серо-черной шерсти Нагваля, но демон издал предостерегающее гортанное рычание. Телемахон убрал руку.

– Ясно, – абсолютно безмятежно произнес мечник. Я чувствовал, что он опять улыбается.

Амураэль и его воины наблюдали за нами. Амураэль покачал головой, и сервоприводы его шеи заворчали.

– Братья, вы закончили?

Пристыженный, я снова двинулся за ним. Аура Телемахона все еще лучилась непристойным весельем. Я ощущал его как зуд на коже, который невозможно было игнорировать.

Отчасти меня раздражало, что он сказал истинную правду. Если бы он довел Нефертари до того, что она скрестила с ним клинки, это на мои плечи пало бы обвинение, что я ее не контролирую. Абаддон терпел ее сугубо потому, что я ясно дал понять, что не прогоню ее. Она была для меня слишком полезна.

Я не собирался позволять себе рассматривать прочие измышления Телемахона. Причиной его болезненного влечения к ней была жажда ощущений, вообще любых ощущений, а струящийся по его кровеносной системе бог буквально кричал от желания пожрать эльдарскую душу Нефертари. Ему было больно находиться рядом с ней. Даже медленно наползающая мука, которую она ему доставляла, наэлектризовывала его нервы, доставляя удовольствие.