«Что за пекло! — думал Астор Д’Алваро, прислушиваясь к хриплому дыханию Неро. Дракон изнывал от жары, как и он сам — а ведь был еще только полдень. — Демон бы побрал все эти церемонии! Ни самому напиться, ни зверя напоить… И до площади тащиться не меньше часа» Маркиз едва заметно поморщился. Он совершенно взмок в своем плотном парадном мундире, спина ныла, а голова раскалывалась от грохота барабанов и шума толпы. Дрожащий знойный воздух обжигал на вдохе. Нет, в августе все-таки было куда как легче! Астор, не поворачивая головы, скосил глаза на едущего по правую руку барона Д» Освальдо. Карлос, ближайший сосед и старый боевой товарищ, держался сносно, но и он, судя по тяжело нахмуренным бровям и совершенно багровой бычьей шее, был уже сыт этим парадом по горло. Тучный, отяжелевший с годами барон хоть и был южанином по отцу, однако холод переносил куда как лучше жары. И сейчас очевидно страдал. Да только куда деваться?..

Словно почувствовав на себе взгляд соседа, Карлос Д» Освальдо обернулся и знакомо скривил губы. Его квадратное лицо блестело от пота, аккуратно подстриженная черная бородка висела жалкой сосулькой, а в глазах читалась такая неизбывная скорбь, что Астор помимо воли улыбнулся. И, легонько шевельнув плечом, понимающе прикрыл веки: держись, мол, дружище, недолго осталось. Барон, мученически вздохнув, вновь уставился на серебряную иглу храмового шпиля. Натужного оптимизма маркиза он явно не разделял — торжественная процессия ползла по раскаленной мостовой как улитка по стволу дерева, и конца-краю этой пытке было не видно… «Хоть ветерок бы поднялся, — тоскливо подумал Астор, с трудом удерживаясь от желания хорошенько размять затекшую шею. — Ведь намертво же к седлам присохнем, отскребать придется» Он переложил поводья из левой ладони в правую, ласково коснулся укрытой чешуей лопатки Неро — и почувствовал, как в затылок ударила первая воздушная волна. Ну наконец-то!..

Дрожащая тень медленно наползала с востока, фут за футом накрывая собой центральную улицу. Солнце померкло. Широкий драконий клин, вспарывая воздух множеством крыльев, спасительной дланью простерся над головами наездников и над взревевшей толпой. Крякнув, гвардейцы слаженно сомкнули ряды. Чей-то потрепанный букетик пролетел перед самым носом маркиза Д’Алваро и мягко плюхнулся в дорожную пыль. Оркестр грянул марш.

* * *

Круглая, совершенно пустая храмовая площадь казалась одинокой и почему-то заброшенной, хотя мраморные плиты, прошлой ночью отмытые каждая вручную, ослепительно сияли, бросая вызов солнцу. Ясное июньское небо, не успевшее еще перецвести из нежной лазури в глубокую синеву, сейчас казалось блеклым, а темно-зеленые кусты гратии, что кольцом стягивали площадь, и вовсе будто отодвинулись, скрылись под знойной дымкой, как под вуалью, признавая полное свое поражение. Один только беспечно бьющий фонтан в самом центре нарушал общее безмолвие. Он знал, что тишине недолго длиться — вот-вот прокатится над гладким мрамором барабанная дробь, задрожит неподвижный горячий воздух, победно захлопают крылья…

Рауль Норт-Ларрмайн, герцог Янтарного берега и наследный принц Геона, приложил ладонь к глазам. Темное облако в небе он увидел еще четверть часа назад, а теперь, судя по клубам пыли, показавшимся из-за поворота на центральную улицу, пришел черед пешей процессии. Наездники в небе придержат драконов, чтобы явиться к храму вместе с остальными, хотя больше половины из них так и не спустится вниз: слишком их много, в отличие от места на площади. Рауль кивнул к стоящему рядом графу Бервику, и тот, поклонившись, взмахнул рукой, отдавая безмолвный приказ кому-то позади.

— Они прибудут с минуты на минуту, ваше величество, — негромко сказал Рауль, поворачиваясь к высокому резному креслу с золоченым вензелем на спинке, что стояло по левую руку. Массивные ножки кресла были утоплены в две длинные толстые жерди для переноски, складной навес от солнца убран — широкое крыльцо храма было еще в тени. Шестеро мускулистых носильщиков в одинаковых белых туниках, подпоясанных серебристыми кушаками, замерли по трое у каждой жерди, опустившись на одно колено. Их склоненные бритые головы блестели, будто смазанные маслом. За креслом с опахалами в руках вытянулись во фрунт две рослые фрейлины. А на обитом бархатом сиденье, откинувшись на вышитые подушки, полулежала невысокая, грузная женщина, затянутая до подбородка в черный шелк. Стефания Норт-Ларрмайн, Стефания Первая, недовольно тряхнула головой — покоящаяся на совершенно седых, но удивительно густых еще волосах маленькая острозубая корона опасно качнулась. Крупный сапфир в центре на мгновение вспыхнул синим огнем.

— Да уж вижу, что скоро, — сказала ее величество, цыкнув на сунувшуюся было придержать корону фрейлину. — С глазами у меня, хвала богам, пока еще все в порядке. Как и с памятью. Я этих парадов видела за свою жизнь больше, чем ты. Нынче у нас какой по счету?

— Восемнадцатый, — внутренне улыбаясь, отозвался Рауль. Венценосная бабушка торжествующе фыркнула:

— Двадцать второй, неуч!

— Так ведь я же только со дня победы считал.

— Победа не делается в один день, — наставительно произнесла королева. И добавила с деланым сожалением:- Как на тебя страну оставишь?..

Рауль посмотрел в ее смеющиеся глаза — голубые, чуть выцветшие за прожитые годы, но не растерявшие прежней цепкости взгляда — и, склонив голову набок, весело предложил:

— А вы не оставляйте, ваше величество!

— Вот уж радость, — отмахнулась Стефания, и в ее по-девичьи мелодичном, несмотря на возраст, голосе послышались ворчливые нотки. — При живом-то наследнике до пролежней на троне пугалом торчать?..

Ее величеству недавно исполнилось семьдесят. За год до этого она перенесла удар, лишивший ее возможности ходить, но, несмотря на это и вопреки чаяниям некоторых приближенных (не говоря уже о соседях), Стефания Первая осталась у власти. Многие ждали, что уж теперь-то королева Геона будет вынуждена передать бразды правления в руки единственному внуку, но она этого не сделала. А его высочество, на тот момент уже давно достигший совершеннолетия, и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как-то изменить положение вещей — что, надо признать, несколько пошатнуло его позиции при дворе. Как он сам к этому относился, было тайной за семью печатями. Мягкий, порой до вкрадчивости, неизменно улыбчивый и обходительный, наследный принц Геона предпочитал слушать, нежели говорить… Венценосной бабушке он был по-сыновьи предан, а поразивший ее недуг считал величайшей несправедливостью судьбы. Сама королева относилась к этому проще, хотя, оправившись от удара, все-таки начала поговаривать о том, чтобы наконец уйти на покой. Дальше туманных рассуждений дело, правда, так ни разу и не зашло, но его высочество по этому поводу не огорчался. Как минимум, вслух.

Вот и теперь он лишь добродушно улыбнулся в ответ, поправил подушку под локтем королевы и вновь посмотрел на площадь. Пыль, поднятая торжественной процессией, уже легла на первые с краю белые плиты.

— Прибыли, — ни к кому не обращаясь, проронила Стефания и повысила голос:- Поднимите меня! Еще пару подушек под спину!

Фрейлины, бросив свои опахала, ринулись исполнять приказ. Рауль сделал шаг вперед. Негромко перешептывающиеся между собой придворные позади умолкли. На мгновение величественный храм Танора окутала тишина — и почти сразу рассыпалась на осколки. Показавшийся со стороны центральной улицы грохочущий оркестр разделился надвое и разошелся в стороны, огибая площадь, на мраморные плиты ступила лапа первого дракона, а небо над храмом знакомо потемнело — и прорвалось.