– Вы имеете в виду детей?

– Детей и внуков. – Мистер Саттерсвейт вздохнул. На мгновение ему стало грустно оттого, что у него самого ни детей, ни внуков, ни правнуков. Жалел он об этом далеко не всегда.

– Здесь прекрасно варят кофе по-турецки, – сказал мистер Кин. – Очень хороший кофе. Остальное, как вы и сами изволили догадаться, малосъедобно. Тем не менее глоток кофе никогда не помешает, не так ли? Давайте-ка выпьем по чашечке, ибо, насколько я понимаю, вы вот-вот продолжите свой поход по местам воспоминаний или там чего-то еще.

На пороге появилась черная собачонка. Она подошла и села возле стола, глядя на мистера Кина.

– Это ваша собака? – сказал мистер Саттерсвейт.

– Да. Разрешите представить, Гермес. – И он потрепал собачонку по голове и сказал: – Кофе. Пойди попроси Али.

Гермес поднялся и скрылся в открытой двери, которая вела в заднюю половину. Донесся резкий, отрывистый лай. Вскоре пес снова появился, и следом за ним шел молодой человек, очень смуглый, в ярко-зеленом пуловере.

– Кофе, Али, – сказал мистер Кин. – Два кофе.

– Кофе по-турецки. Так ведь, а, сэр? – Али улыбнулся и исчез.

Пес снова сел возле стола.

– Расскажите же, – сказал мистер Саттерсвейт, – расскажите, где вы были, что делали и почему не показывались так долго.

– Я ведь уже сказал, для меня время мало что значит. Я прекрасно помню – и, надеюсь, вы тоже, – по какому случаю мы виделись в последний раз.

– Очень был трагический случай, – сказал мистер Саттерсвейт, – не люблю о нем вспоминать.

– Вы называете трагедией смерть? Но смерть не всегда трагедия. Мы как-то об этом уже говорили с вами.

– Да, – согласился мистер Саттерсвейт, – возможно, та смерть – та, о которой мы тогда говорили, – и не была трагедией. Тем не менее…

– Тем не менее самое важное в жизни – это сама жизнь. Разумеется, вы правы, – сказал мистер Кин. – Разумеется. Сама жизнь. Хочется, чтобы человек, молодой, счастливый или который мог бы стать счастливым, жил. Конечно, всем нам этого хочется. И потому, если потребуется, мы обязаны спасти жизнь.

– А не могли бы вы потребовать что-нибудь такое от меня?

– Я? Разве я могу что-то от вас требовать? – Длинное печальное лицо мистера Харли Кина озарилось светлой улыбкой. – Никогда не стал бы от вас ничего требовать, мистер Саттерсвейт. Никогда. Вы и сами все знаете, все видите, знаете, что нужно сделать, и делаете. Я тут совершенно ни при чем.

– О нет, при чем, – сказал мистер Саттерсвейт. – И вы меня не переубедите. Но все-таки расскажите, где вы были все эти годы, которые, по-вашему, имеют так мало значения, что их и временем не назовешь.

– Везде понемножку. В разных странах, на разных широтах, в разных историях. Но почти везде, как всегда, я был случайный прохожий. Так что, по-моему, было бы куда правильнее, если бы рассказывать стали вы, и не о том, что сделали, а о том, что собирались. Вернее, куда собирались, с кем хотите увидеться? Какие они, ваши друзья?

– Разумеется, расскажу. С удовольствием. Я и сам хотел. Вы, кажется, знакомы. Знаете, всегда, если много лет не встречал человека, если потерял его из виду, а потом хочешь восстановить старую дружбу, то нервничаешь перед первой встречей.

– Вы правы, – сказал мистер Кин.

В маленьких чашках с восточным узором Али принес кофе по-турецки. С улыбкой он поставил их перед гостями и удалился. Мистер Саттерсвейт сделал небольшой глоток и остался доволен.

– «Сладкий, как любовь, черный, как ночь, и горячий, как адский огонь». Кажется, это сказал какой-то арабский поэт, не так ли?

Харли Кин улыбнулся и кивнул.

– Да, – сказал мистер Саттерсвейт, – я расскажу, куда еду, что собираюсь сделать, хотя все, что я делаю, в высшей степени малозначительно. Я хочу увидеть старого друга и познакомиться с новыми – новая молодая ветвь старой семьи. Как я уже говорил, Том Аддисон мой старый друг. Мы были большие приятели в молодости, но, как это часто случается, жизнь потом нас развела. Том поступил на службу в дипломатический корпус, уехал за границу и довольно высоко поднялся по служебной лестнице. Иногда мы виделись, когда я ездил к нему, иногда мы виделись здесь, когда он приезжал в Англию. Первое назначение у него было в Испанию. Там он женился – на очень красивой, смуглой девушке по имени Пилар. Он очень ее любил.

– У них были дети?

– Две дочери. Одна была светленькая, как отец, ее назвали Лили, а вторая вышла вся в мать, ее назвали Марией. Я был крестный Лили. Разумеется, виделись мы нечасто. Всего раза два-три в год, когда я либо устраивал для Лили обед, либо ездил к ней в школу. Она была очень милая и славная девочка. Очень любила отца, а он ее. Но жизнь шла не всегда гладко, времена были непростые. Вы и сами это знаете не хуже меня. В годы войны трудно было ездить в гости через границы. Лили вышла замуж за военного летчика. Он был летчик-истребитель. Только позавчера я вспомнил, как его зовут. Симон Жийа. Командир эскадрильи Жийа.

– Он погиб?

– Нет, нет. Нет. Он остался жив. После войны ушел из армии и увез Лили в Кению, куда в то время уезжали многие. Они там неплохо устроились и жили счастливо. У них родился сын Роланд. Он учился в Англии, и я видел его раза два. В последний раз ему было, по-моему, лет двенадцать. Славный был мальчик. Рыжий, как отец. Потом мы много лет не встречались, и теперь мне не терпится его увидеть. Сейчас ему исполнилось, наверное, года двадцать три, двадцать четыре. Время летит быстро.

– Он женат?

– Нет. Пока не женат.

– Понимаю. Но собирается жениться?

– Э-э… кое-что я об этом знаю. Из писем. Том как-то написал, что у Роланда появилась девушка. Его двоюродная сестра. Мария, младшая дочь Аддисона, вышла замуж за сельского врача. Мы никогда не были с ней дружны. Очень печально. Она умерла при родах. Девочку назвали Инес. Семейное имя, выбрала его бабушка Инес со стороны отца. Так случилось, что впервые мы встретились с Инес, когда она уже выросла. Она смуглая, похожа на свою испанскую родню, и больше всего на бабушку. Но, наверное, я вас уже утомил.

– Нисколько. Рассказывайте дальше. Все это очень любопытно.

– Интересно почему? – сказал мистер Саттерсвейт.

Неожиданно ему в голову пришла какая-то мысль, и он несколько подозрительно взглянул на мистера Кина.

– Вам нужны подробности жизни этой семьи. Зачем?

– Наверное, затем, чтобы лучше себе их представить.

– Ну хорошо. Поместье, куда я еду, называется Довертон-Кингсбурн. Там старый красивый дом. Впрочем, не настолько, чтобы приглашать по выходным туристов или превращать в музей. Это просто тихий английский дом, куда может вернуться человек, хорошо послуживший своей стране, и жить там спокойно. Том всегда любил жить в деревне. Любил рыбалку. Был отличный стрелок, мы в юности провели здесь немало счастливых деньков. Я приезжал на каникулы. И воспоминания об этом сохранил на всю жизнь. Второго такого дома, как Довертон-Кингсбурн, нет. И нет второго такого места, к которому я был бы так же привязан. Всякий раз, когда я проезжал где-нибудь в этих местах, я делал крюк, сворачивал сюда – наверное, для того только, чтобы снова увидеть среди деревьев сверкающую гладь реки, возле которой мы рыбачили, увидеть аллею, которая ведет к дому, увидеть сам старый дом. И вспомнить все, что делали вместе. Том всегда был человек действия. Всегда был способен на поступок. А я… я на всю жизнь так и остался просто старым холостяком.

– Вы не просто старый холостяк, – сказал мистер Кин. – Вы человек, который умеет находить друзей, беречь их и хранить верность.

– Ах, если бы я только мог с вами согласиться. По-моему, вы ко мне слишком добры.

– Вовсе нет. Кроме того, вы прекрасный собеседник. Вы много знаете, многое видели и хорошо рассказываете. У вас в жизни было много интересного. Вы могли бы написать целую книгу, – сказал мистер Кин.

– Вас я сделал бы главным героем.

– Нет, – сказал мистер Кин, – я не герой, я просто случайный прохожий. Только и всего. Но рассказывайте же дальше. Я хочу знать все поподробнее.