Она всегда просыпалась раньше него.

Во сколько бы ни легла, как бы сильно ни уставала, она никогда не изменяла своей привычке. По выходным это ощущалось особенно остро, когда он хотел «просто-господи-боже-подольше-поспать», а она просыпалась раньше и спустя минут десять начинала маяться без дела.

Конечно же, главным клоуном самым лучшим лекарством от скуки был он.

Умолять, обижаться, просить, отворачиваться, ругаться, зарываться в одеяло было бесполезно — если не она достанет, так её будильник, который был установлен на каждый божий день. Естественно, даже просыпаясь до того, как это чудовище заверещит отвратительно весёлую песню, она и не думала его отключать.

В один прекрасный день, начавшийся официально часов семь с половиной назад, сама атмосфера раннего зимнего утра велела спать как можно дольше. Полумрак за окном вбирал в себя весь неяркий свет, который шёл от экрана телефона, который был призван занять её и подарить ему хотя бы полчаса такого прекрасного спокойного сна без душащих объятий, жутких поцелуев по всему лицу и скребущего его душу хныканья, когда она, заигравшись, не рассчитает силу и впишется головой в стену.

Но именно в этот день атмосферный фронт, видимо, повлиял и на неё. Он проснулся от того, что почувствовал, как что-то аккуратно мнёт кончик его носа — единственное, что не было прикрыто одеялом.

— Да боже мой… — устало простонал он, поворачиваясь и краем глаза замечая, как она шустро прячет руку и, хихикая, бормочет «Это не я!». — А кто тогда?

— Это енот.

И смотрит так хитро, весело и ласково, что улыбка против воли расползается на его ещё немного мятом после сна лице. Взгляду её сверкающих в свете экрана глаз и едва сдерживаемым смешкам, готовым сорваться с обкусанных губ, он готов простить — и прощает — даже побудку рано утром в выходной.

— Енот? — Ещё раз уточняет он, устраиваясь поудобнее и раскрывая объятия.

— Ага, — она кивает, плюхаясь к нему в руки. — Он идёт с ночной смены домой, вот зашёл поздороваться.

***

Он не мог не просыпаться с улыбкой. Кто же знал, что этот нелепый воображаемый Енот так прочно войдёт в их жизнь?

Она бессовестно мучила его нос в любое время дня и ночи, прикрываясь Енотом и собственной фантазией, которая раз за разом позволяла ей придумывать причину, по которой он оказался у них в гостях. Прошёл почти месяц, а она ни разу не повторилась и не запуталась в причинах. А ещё радовалась, как ребёнок, находя в карманах конфетки «От Енота». Совершенно точно Енот «приходил» утром в субботу — она сказала, что он идёт домой с работы в ночную смену, ну, а он не стал спорить, ей же виднее.

«Передать привет от Енота» стало для неё ещё одной причиной позвонить. Он, конечно, поворчал для приличия, но всё равно быстро привык — семь из десяти звонков были именно ради этого.

Когда завибрировал телефон, оповещая об очередном входящем от неё, он ожидал снова услышать, что Енот передал привет, и уже был готов выдать недавно придуманную шутку о том, что Енот почему-то приходит только к ней, и ему уже можно начинать ревновать, как чужой женский голос несколькими словами разрушил его мир.

«ДТП… Не справился с управлением… Оттолкнула ребёнка… Состояние тяжёлое…»

Будто бы спустя мгновение после звонка он обнаружил себя в больнице рядом с пожилой медсестрой, которая совала ему под нос какую-то резко пахнущую ватку и настойчиво выпроваживала домой, говоря что-то о палате реанимации и «всё равно сейчас занятом» враче.

…он ждал под дверью ординаторской до самого вечера, хотя из слов врача понял только «состояние стабильно тяжёлое, в сознание не приходила», после чего был буквально вытолкан из больницы.

Домой добрался как в бреду и тут же рухнул в кровать, забывшись глубоким тревожным сном. А утром проснулся от того, что заиграл будильник на её телефоне, который отдали в больнице вместе с вещами.

Вчерашний день не оказался сном. А сегодняшний оказался чёртовой субботой, и он не смог сдержать слёз.

Ну почему именно в такие моменты надо понять, какими бессмысленными были все ссоры, из-за каких мелочей случалось недопонимание, как глупо было ворчать на неё за то, что она будит его, когда скучно, за привычку — пусть и дурацкую — постоянно заводить будильники? Он бы сейчас многое отдал за её настойчивый «тык» в нос, готов был поклясться, что успеет подложить подушку, когда она вновь решит вписаться головой в стену.

Сделал бы всё, что угодно, лишь бы не слышать в очередной раз «состояние стабильно тяжёлое, в сознание не приходила».

***

Даже через несколько дней, тянувшихся, словно месяц, его не пускали к ней. Всё, что разрешалось — через стекло палаты интенсивной терапии смотреть на неё, опутанную паутиной трубок, поддерживавших её жизнь. Она никогда не была худышкой, но сейчас казалась такой маленькой, хрупкой и беззащитной на широкой больничной койке, лишённая возможности самостоятельно сделать хоть один вдох.

Её так и не перевели в общую палату вопреки обещаниям той самой пожилой медсестры, которую он часто встречал, приходя в больницу, а она обещала это ещё в день ДТП. Спустя тысячу каких-то слов и уверений он всё-таки добился от врача разрешения приходить в палату хотя бы ненадолго. Первый раз он входил туда на негнущихся ногах — так до дрожи страшно ему было. Он боялся что-то задеть, куда-то случайно нажать, а дышать получалось едва ли через раз. Подойдя к койке, он осторожно, чтобы не задеть катетер, подвинул её едва тёплую бледную руку и, присев рядом, долго на неё смотрел.

А потом, чуть осмелев, самым кончиком пальца дотронулся до её носа, в котором стоял зонд.

— Эй, — он сглотнул, — это Енот. Пришёл поздороваться, а ты спишь.

Ответом ему был ритмичный писк и подмигивание кардиограммы.

***

За прошедшие две недели ему осточертел мобильный, потому что он так и не дождался заветного звонка от врача с хорошими новостями. Приходя домой ближе к ночи, он выключал на телефоне режим вибрации и устанавливал звук на полную громкость.

Она так и не приходила в сознание; он продолжал навещать её каждый божий день.

«Ну же, давай, проснись», — шептал он, трогая кончик её носа. — «Пожалуйста, проснись, к тебе пришёл Енот…»

Врач сначала ругался, но потом махнул на него рукой.

А утром двадцать седьмого дня позвонил ему.

«Она ненадолго пришла в себя», — это были почти те слова, о которых он мечтал вот уже больше трёх недель. Отпросившись с работы, он сорвался в больницу и буквально вынул душу её лечащему врачу, но ничего нового не услышал.

— Ах, да, — вдруг пробормотал врач, когда уже собирался выйти из палаты, — твой плюшевый монстр сегодня ночью свалился и напугал медсестру. Забери его домой.

Он усмехнулся, присаживаясь на стул около койки.

— Это Енот, и я заберу его только вместе с ней.

Не говорить же, что ему и так дома от тоски выть охота? Время посещения подходило к концу, завтра — очередная холодная суббота, и он до боли хотел провести его с ней, пусть и вот так.

Уставший врач лишь взял с него обещание не падать со стула и не пугать ночью дежурный персонал.

***

Палату освещали робкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь серые тучи. Он уснул сидя на твёрдом стуле, но рядом с ней спал спокойно и крепко, то и дело сладко причмокивая во сне. Аппарат ИВЛ отбрасывал тень прямо на его лицо — весеннее солнце никак не могло до него дотянуться.

Сквозь сон он почувствовал, как что-то едва тёплое легонько дотронулось до его носа, и смешно фыркнул, что-то пробормотав.

— …нот, — донёсся до его ушей еле слышный звук.

— М-м? — Он поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее и доспать до положенного времени.

— Проснись, пожалуйста, — прозвучал тихий, но уже более уверенный голос. Он распахнул глаза. — Это Енот, он пришёл поздороваться, а ты спишь.

Она улыбнулась. Она снова проснулась раньше него.