– Это очень грубо и приблизительно, но тем не менее примерно так.

– Очень приятно, что вы соглашаетесь с этим. У вас какая оценка была по биологии?

– Кажется, четверка.

– Неплохо для того, чтобы стать гренадером.

Она похлопала его по плечу и продолжила:

– Так вот, ламаркизм настаивает на второстепенной роли естественного отбора в качестве фактора эволюции, отводя главную роль направляющему влиянию внешней среды. – Она показала на небо и, сложив руки на груди, добавила: – Влияние прямо сюда. Именно сегодня ламаркизм обрел новое дыхание: мы стали все чаще говорить о душе, Боге и его воздействии на все, что с нами происходит. Второе и для меня как психолога искомое – волевые усилия самих живых организмов. В связи с этим, два положения в ламаркизме наиболее важны и существенны для нас, психологов. Во-первых, признание способности живых существ, вроде нас с вами, Валерий, изменяться при любых внешних условиях (заметьте, не случайно, как у Дарвина!), и второе – способность передавать по наследству своим потомкам благоприятные изменения. Вот почему в этом пункте важно, в какой «детской» вы выросли. Утверждают, что это противоречит генным структурам, но я доказываю, что это не так, время и развитие биологии и психологии покажут, кто здесь прав – Ламарк или Дарвин. В сущности, это вопрос веры и безверия. Вера доказывает, что прав Ламарк, ЕГЭ и старое школьное образование, выпестованное еще марксистами-ленинцами, что Дарвин. Фу, устала! Вы что-нибудь поняли,

Валерий? – спросила она и засмеялась своим большим белозубым ртом.

– Понял я, что для того, чтобы быть гренадером, надо быть волевым и верующим человеком. Правильно?

– Да, азы вы схватили.

Они остановились у ворот дома Валерия, и он открыл ключом узорную металлическую дверь, которая плавно стала сама распахиваться.

Дом был чуть в глубине, а подход к нему предваряла большая площадка из итальянского камня, на котором стояли две дорогие машины.

– Вы на двух ездите? – спросила она.

– Да, в зависимости от цели поездок.

– У вас хорошо: фонтаны, много декоративных деревьев… А где же яблони, груши, виноград? Кстати, жаль, что мало цветов…

– Осенью все это появится. Я уже договорился с Александром Михайловичем.

– Мичуриным?

– Кремневым.

– А, это тот, который «червячок»?

– Откуда вы знаете?

– Кажется, вы вспоминали… То ли папа, то ли вы. А это что там?

– Это первый вариант фундамента моего дома. Я передумал там строить. Рядом с горой – опасно!

– Можно посмотреть?

– Не стоит, там еще многое не убрано. Неудобно. Пойдемте лучше прямо в дом.

Они вошли в дом, и Ольгу поразило не то, как богато и со вкусом обставлен почти трехэтажный дом (над вторым этажом была еще мансарда), а то, какая кругом чистота. Особый интерес вызвала у нее комната, где находилось несколько компьютеров.

– Такое впечатление, что у вас здесь работает бригада помощников, а вы – какой-нибудь крупный руководитель по освоению космического пространства. Зачем вам столько компьютеров?

– На случай поломки, – отшутился Валерий.

– А зачем столько оружия? Вы разве охотник?

– Я потенциальный охотник и к тому же будущий гренадер. А гренадер без оружия не сможет привести к власти свою царицу.

Она обернулась на сказанную им тираду и, улыбнувшись, сказала:

– Браво. Очень поэтично! Вы делаете быстрые успехи. И так поэтически говорят только счастливые люди.

– Сегодня я и впрямь счастливый человек.

– Да это не потому ли, что у вас появились картины моего отца?

Она стала рассматривать все стены, чтобы оценить развешенную на них живопись.

– Вот мой любимый «Гамлет». И эту красавицу вы получили? Почему она здесь, а не в спальне?

Она указала на «Полуголую натурщицу» и шутливо погрозила Валерию пальцем.

– Да вы – Онегин, Валерий. До прихода в ваш дом я вас воспринимала совсем по-другому.

– При чем тут Онегин? – удивился Валерий и пожал плечами.

– Вот и видно, что вы давно уже писали классическое сочинение в школе: «Для чего Татьяна посещает дом Онегина?».

– Ах, да, вспомнил. Вы хотите посмотреть библиотеку? Пожалуйста, она здесь.

В одной из комнат был кабинет и стеллажи с книгами – кажется, недавно купленные и еще не расставленные по порядку. На стенах она обратила внимание на большое количество фотографий.

– Вы фотолюбитель?

– Да, увлекаюсь фотографией. Ваш папа рисует, а я щелкаю. Вот на этой стене фотографии пейзажей нашей округи. Хочу соединить фотографию, графику и библиотеку в одно целое.

– Ну, здесь еще конь не валялся.

Она подошла к окну и разочарованно заметила:

– У вас здесь, увы, несоответствующий пейзаж. Этот заброшенный фундамент портит всю картину. Надо все это убрать, засадить цветами или деревьями. Кстати, какую часть вашего участка хотел купить этот ваш Полетаев?

Валерий неприятно поморщился, махнул рукой и хотел уйти от вопроса, но Ольга вдруг заметила:

– Дело в том, что в разговоре со мной… Какой, кстати, у него голос? – неожиданно спросила она.

– У Полетаева?

– Да-да.

– Глуховатый, трещащий…

– Вот-вот, с таким трещащим голосом я и разговаривала. У этого человека был простуженный голос. Скорее всего, у вашего Полетаева хронический трахеит. Слушайте, Валерий, я очень хочу выпить. Первый день моего приезда оказался в высшей степени нервозным. У вас есть бар или что-то в этом роде? Я считаю, что мы должны выпить за наше знакомство и затем пойти и помириться с моим батюшкой.

Они прошли в большую столовую, где в глубине, неподалеку от двойных сверху овальных окон со снежными узорами, был бар. Окна были распахнуты, и солнце потоком заливало столы, стулья и все, что красовалось в баре.

– Что вы хотите выпить?

– То, что пьют при знакомстве!

– У нас пьют все, что по карману, и до, и после знакомства.

– А что пила моя новая знакомая, певица Богатова?

– Татьяна Георгиевна пила, кажется, мартини. Хотите мартини?

– А что, в этом баре есть и мартини?

– Да, причем «Мартини экстра драй».

Валерий достал бутылку, открыл ее и, посмотрев на этикетку, торжественно сообщил:

– Это самый крепкий напиток из всех вермутов, к тому же в нем практически нет сахара.

– Прекрасно, это и выпьем.

– Только добавим льда и лимона.

Валерий достал лед и лимон, и вскоре они уже стояли друг напротив друга с полными бокалами. Сделали по глотку, и она вдруг стала тереть глаза, словно они отреагировали на внезапно ослепивший ее луч солнца.

– Что случилось, Олечка? – перепуганно спросил Валерий.

– У меня очень чувствительные линзы, и вдруг что-то меня ослепило с той стороны.

Она отошла и взглянула из другого окна в сторону горы, откуда внезапно прошел острый луч. Вернувшись на место, она, словно ничего не случилось, сообщила, что оттуда явно кто-то за ними наблюдает из бинокля, который делает блики в сторону дома.

Валерий хотел сделать движение, чтобы что-то предпринять, но она его остановила.

– Обнимите меня, – приказала Ольга, – и стойте вот так, на месте и не поворачивайтесь, теперь я его хорошо вижу. А сейчас поцелуйте меня.

Валерий даже вздрогнул от такой вдруг представившейся ему возможности.

– Целуйте, целуйте, не бойтесь, – шептала она, – так бинокль поймет, что мы его не заметили.

Они поцеловались, потом допили бокалы и весело вышли из кадра.

Пройдя подальше от окна, она потерла бок и заметила:

– Крепкие же у вас получились обнимашки, все мои ребра пересчитали. Ну что, ребристая я, по-вашему?

– Почему вдруг ребристая? – все еще под впечатлением от случившегося спросил Валерий.

– Это есть такой анекдот. Лежит Ваня с Маней в кровати. Ваня обнял Маню.

– Мань, ты как батарея!

– Цо, теплая?

– Не, ребристая.

– Это мог быть ваш Полетаев? – сменила она тему.

– Не знаю, но не исключено. Во всяком случае, кто-нибудь из его людей. Уверен, что он теперь не один.