© Лесина И.

© ООО «Издательство АСТ»

У меня сложно с чувством дома – там, где дом, я давно не живу. Где хочу – там дома нет, а судьба у меня с чувством юмора – поэтому сейчас живу в Израиле. Жизнь привела нас с мужем сюда за руку, и книга – про эпизоды этой ее навигации. И еще про опыт прохождения через болезнь. Я ее пережила, то есть буквально: ее нет, а я есть. И слова какими-то сгустками стали проситься на бумагу, я их туда пустила. Слово «книга» – очень весомое для меня, поэтому села писать, успокоив себя тем, что это просто тексты. Возможно, они соберутся под одной обложкой, как волосы в хвост. Тогда по форме это будет книга, а по содержанию, скорее, документальное кино. Потому что я снимаю документальные фильмы, даже когда без камеры. Мое «неснятое» кино пишется сразу на встроенный жесткий диск. По ощущениям, он где-то в районе ключиц, и это надежное место. А если в каких-то эпизодах этой истории вы будете улыбаться или смеяться – ради этого стоило ее рассказать.

– Олька, ты мне мешаешь, – я «добивала» на компьютере в доме друзей одну срочную бумагу (завтра утром конверт с этой бумагой надо было положить в почтовый ящик Министерства культуры Москвы).

Пока я убирала из текста лишние слова и смыслы, Оля, в прошлом врач-гинеколог, стоя за стулом, профессионально пальпировала мне грудь. По дороге на кухню в дверях задержался Олин муж.

– У нас диагностика, Олег.

– Я понял. Чем запьем?

Мы ужинали и строили планы на грант, который не получили. Зато именно в момент написания явок, по которым нас должны были найти в случае неминуемой победы, Оля спокойно подобралась к моей левой подмышке. Я сказала, что накануне случайно нашла, почувствовала там что-то, может, клад. Никогда не знаешь, где его найдешь. Оля ругалась, что я нагуляла лимфаденит, потому что вечно без головного убора зимой, и вообще неукутанная. Еще сказала, что я – хороший повод увидеться с однокурсником по 2-му меду Лешей. Потому что он классный онколог и у него хороший глаз. Но ничего такого – просто повод.

Через неделю я бежала от метро «Смоленская» в сторону одного арбатского переулка. Не хотелось подводить опозданием Олю и хороший глаз доктора. После шумных объятий однокурсников, доктор осмотрел мою грудь, как пекарь нежное тесто.

Одевалась я под разговоры о фитнесе, планах на отпуск и выросших детях. Доктор хвастался Оле свежим бицепсом, а мне сказал, что все бы онкологические так выглядели. Но все же, все же… надо использовать меня как повод увидеться с еще одним сокурсником – Славой. Так что, езжайте, девицы, в Герцена.

До арбатского приема мы написали сообщения нашим детям насчет поужинать вместе. Олина Маша и мой Рома – тогда еще студенты, – приехали в кафе друг за другом, выбрали еду и ушли курить на улицу. Мы смотрели в окно, как жили в их разговоре сигареты – взлетали светом за руками и смехом.

Маша знала о нашем походе к врачу, я просила ее не рассказывать Роме об этом, так как говорить особо не о чем, а пристрастных вопросов будет много. Мой сын – зануда, несмотря на объемы юмора.

Слава принял нас в своем кабинете клиники Герцена, спросил, что меня беспокоит. Я сказала, что Оля – потому что беспокоится больше меня. Пару звонков, и Слава отправил нас на УЗИ. Оля, Маша и я – мы ждали, когда меня вызовут, о чем-то смеялись, и не сразу услышали, каким тихим был полный людей коридор. Стало неловко, я сказала, что никто не понимает, кто из нас больной, и мы ушли смеяться к окошку в конце коридора.

Блат сделал свое дело, и скоро меня позвали в кабинет. Молодая врач так долго водила по груди «мышкой», что я устала лежать. Потом спросила, когда я делала маммографию. Я ответила, что год назад. Она кивнула и сказала, что ей тут не все нравится. Я спросила: «Что?» «Да, в общем, все, – был ответ, – будем делать пункцию».

Это слово всегда мне не нравилось, о процессе я знала по книгам. Лежала и думала, что меня слишком долго рассматривают, и я задерживаю очередь, а она большая. Я отвернулась от экрана аппарата УЗИ, закрыла глаза, и еще прикрыла их рукой. Врач засмеялась, что я надежно подготовилась к процедуре, и неужели нельзя просто закрыть глаза?

Больно не было – своей рукой я давила на закрытые глаза сильнее. Мне сказали, что взяли нужный для исследования материал, и через час надо вернуться в кабинет за результатом.

В девяностые Оля ушла из любимой профессии, потому что был развод, двое детей и игрушечная зарплата. Оля сделала карьеру в международной страховой компании, но работу свою не любила. Зато работа любила ее. После затяжного моего пребывания в кабинете УЗИ Оля понимала много больше моего. То есть я знала, что скажут мне через час: мастопатия, нужно что-то пропить. Все, как обычно. И мы уедем – уже начиналось пробочное время, и можно было надолго застрять на Беговой. А у меня еще встреча.

Через час в коридор вышла медсестра и назвала мою фамилию. Я пошла к двери, а Оля – с ростом 1,85, большая часть из которых ноги, – в три прыжка оказалась рядом с медсестрой, и на пороге кабинета выхватила из ее рук заключение. Мы зашли, Оля читала результаты, а врач виновато улыбнулась и развела руками. Потом сказала, что в лимфоузле метастаз. Я спросила: «Один?» Медсестра выдавала Оле мои ценные бумаги, их вдруг сразу стало много. Когда мы уходили, она протянула еще одну: а тут морфология, девочки.

Мы вышли из кабинета, Маша еще ничего не поняла, а я сказала: «Лё, ты слышала? Она сказала морфология». Я ушла в конец коридора, к тому окну, где мы смеялись. Позвонила в Снежинск, мужу, сказала, что у меня рак. Он помолчал, потом сказал, что сделает все, что нужно, и еще что-то уменьшительно-ласкательное, хотя это совсем не его. Я слушала и думала, что лучше быть по мою сторону трубки, чем по его. Я бы не знала, что говорить. Сыну и родителям не позвонила – что я им скажу?

Потом мы спускались по лестнице, Оля посмотрела на меня с нижней ступеньки: «Ты слышала, что тебе сказали?»

– Да, есть метастаз, значит рак, но как так… морфология.

На улицу мы вышли в голубых одноразовых бахилах. Высокие Оля с Машкой и мои метр шестьдесят между ними.

Это был вечер 8 апреля, а за четыре месяца до этого, вечером 7 декабря, в кинотеатре «Художественный» на фестивале документальных фильмов «Артдокфест» показывали мой фильм «Морфология». Он получил специальный приз кинофестиваля. Это был мой первый документальный «выход в свет», поэтому награда была неожиданной, нечаянной радостью. Фильм был о папином друге – заведующем морфологическим отделением, патологоанатоме Сергее Брохмане. Для меня он Зиновий Гердт патанатомии. Обаятельный, умный, харизматичный заведующий своим тихим отделением на 4000 кв. метров. Несколько десятилетий исследований, более 50 монографий. Дорогие звуковые колонки рядом с рабочим микроскопом, фотографии «Роллинг Стоунз» на стене кабинета, подборка лицензионной музыки в книжном шкафу.

Фильм был о том, что в морге много жизни. И она проявилась сразу, с первого съемочного дня. В процессе монтажа фильм несколько раз был перекроен моим учителем в документалистике Мариной Александровной Разбежкиной. Имя фильму дала Алка, Алла Максимова – друг и однокурсница по учебе в Школе Разбежкиной. Она «зарубила» все мои названия и подарила лучшее из возможного – «Морфология». Конечно, я знала, что так называется исследование клеток на их доброкачественность и наоборот. И даже снимала этот процесс. Но в названии фильма был иной смысл, и он выходил за рамки клеточного.

Из клиники Герцена я вышла удивленной. Что все это происходит со мной, это у меня рак, и с этим надо выйти на улицу, перейти дорогу и сесть в машину. Или спуститься в метро. И зайти в магазин за сыром, потому что с утра хочется.