© Лещенко Л., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Уйти с головой в прошлое, вспомнить, почувствовать и снова пережить когда-то волнующие моменты – идея заманчивая, но не так проста в исполнении, как может показаться. Ведь осмыслить непростой, как и у любого человека, жизненный путь, непредвзято оценить те или иные поступки – нужна определенная смелость. Поэтому, как и прочие мемуаристы, так просто и приятно начать с малого – с босоногого (в мое время буквально) детства.

В архиве нашей семьи хранится уникальная вещь. Это скрипка моего деда. Стоит мне только взять ее, мои воспоминания, да и не только мои, но и всего моего рода, проносятся во мне вихрем. И вот уже передо мной мой дед со своим особенным взглядом – пытливым, живым, задорным.

Жажда к работе у деда была такой сильной, что, казалось, у него руки сводило, если он не точал, не шил, не столярничал. И всё у него выходило легко, быстро, с видимым удовольствием. Узловатые пальцы, поначалу неловкие, начинали вдруг проворно мелькать – пришивая, подгоняя, выстругивая. И эти же дедовские руки могли бережно и нежно держать эту скрипку и выводить дивную музыку. В детстве я никак не мог понять, как это возможно? Еще десять минут назад он что-то строгал, прибивал, колотил, – и вдруг такая тонкая, душевная музыка, при звуках которой преображался весь дом, да что дом! Всё вокруг, вся жизнь начинала звучать совсем по-другому.

Дед мой, Андрей Васильевич, не заканчивал гимназий, но его охота не только к работе, но и к знаниям, делала его человеком увлеченным и преданным своему делу, или даже делам.

Жили они тогда недалеко от Белой Церкви, чуть более ста километров от Киева. Как сын бывшего крепостного, моего прадеда Василия, он мог рассчитывать только на обучение в ЦПШ – церковно-приходской школе. Правда, он окончил не один класс, который состоял из двух лет обучения, где крестьянских детей учили письму, чтению да Закону Божьему, а два класса (4 года обучения), где к предметам добавлялась история государства Российского.

Одной из больших его любовей была математика, что считалось странной и ненужной блажью для человека, которого готовили в простые рабочие.

До самой старости он сохранил страсть к математическим расчетам. Везде возил с собой пухлую тетрадку с какими-то своими математическими расчетами, постоянно размышляя и пополняя ее новыми вычислениями. Забегу вперед и скажу, что видел в детстве эту тетрадь, которая страшно привлекала меня стройными рядами цифр. Дед, чувствуя мое детское любопытство, которое было сродни его жажде жизни, такой же детской и ненасытной, часто стал со мной засиживаться над своей тетрадкой. Мы вместе с ним, склонив головы – седая, всклоченная и моя, доверчиво прильнувшая, – высчитывали, например, когда прогремит гром после вспышки молнии. И наши расчеты тут же подтверждались громогласными раскатами! Я был в восторге от щедрых летних гроз и от точности «предсказания», которые непременно исполнялись.

Время тогда было неустроенное, тяжелое, молодые люди скитались по областям в поисках любых заработков. Поэтому и Андрей Васильевич не мог остаться с родителями, ушел на поиски лучшей жизни. Сначала обосновался в поселке Низы под Сумами. Что его привлекло в этих местах… не знаю. Возможно, живописные долины, извилистые речки, тихие заводи, темные леса… Вся эта богатая природа севера Украины, к которой равнодушным не остался даже Петр Чайковский, который в 70-х годах 19 века любил здесь летом гостить у своих друзей.

Но работы так и не нашлось, поэтому надо было двигаться дальше. Андрей Васильевич знал, что в Любимовке, той, что недалеко от Курска, строится сахарный завод, а это значит должны быть рабочие места. Он, недолго думая, поехал осваивать новые для него земли. Любимовка тогда процветала. Сахарный завод графа Михаила Васильевича Шабашникова, человека богатого и известного своим книгоиздательским делом, обещал хорошую работу и, что немаловажно, достойное жалованье. Несмотря на свое скромное образование, дед своим упорством, постоянным самообразованием, а главное – желанием работать много и добросовестно, дослужился здесь до должности главного бухгалтера.

Здесь же, в Любимовке, спустя два года он женился, и у него один за другим родились дети. В 1903 году – Мария, а спустя год – Валерьян (мой отец). Андрей Васильевич с головой ушел в работу, старался наладить быт своей разросшейся семьи и жить полной жизнью. А потому стал играть в струнном квартете, который организовали сами служащие сахарного завода. Отдушина от тяжелой жизни должна всегда быть, считал дед, чтобы жить с удовольствием, несмотря на все трудности. И дед, бухгалтер-скрипач, репетировал с квартетом, давал концерты на всех праздниках. Даже церковный хор не обходился без него, где он пел своим зычным басом-баритоном.

Андрей Васильевич понимал, что в новом, стремительно меняющемся мире без хорошего образования не обойтись. Поэтому отдал детей своих обучаться в курскую гимназию. Революция 17-го года и последовавшая за ней гражданская война разрушили по-молодецки амбициозные планы тогда пятнадцатилетнего Валерьяна, и он, чтобы помочь семье, вынужден был, несмотря на свое образование, пойти в простые рабочие в совхоз, чтобы заработать немного денег.

Потом отец нашел место бухгалтера, что дало надежды на более-менее стабильную жизнь. А в 27 лет он переезжает в Москву, где начинает трудиться на Витаминном заводе.

Шел 36-й год, надвигалось страшное время – время Большого террора, но жизнь продолжалась, люди влюблялись, женились. Вот и Валерьян в тот страшный год встретил свою будущую жену Клавдию Петровну Федосееву родом из Рязани. Она приехала, как и мой отец, в Москву на заработки, в поисках подходящего места. Хотя, может быть, чтобы избежать последствий репрессий, которые коснулись их купеческой семьи в конце 20-х – начале 30-х годов. Дом у ее семьи отобрали, ее отца сослали, а остальных переселили в одну маленькую комнатку.

Все страхи, как это обычно бывает, затмевает первое чувство влюбленности. Мои родители поженились в том же году, что и встретились. Поселились в коммуналке в Сокольниках, в одной комнатушке двухэтажного, деревянного дома.

Обстановка в стране была непростая, все говорили только о войне, поэтому отец принял решение записаться на военные курсы, окончив которые он получил звание лейтенанта и в 39-м году ушел на советско-финляндскую войну.

А жизнь в Сокольниках катилась своим чередом. Шумная, дружная коммуналка в старом купеческом доме давала чувство защищенности. В 1939 году рождается моя старшая сестра Юлия, а спустя два года и я.

Вернувшись с советско-финской войны в 40-м году, отец опять поступил на службу на свой родной Витаминный завод, там его и застало начало Великой Отечественной войны. Он не представлял для себя иного выбора, кроме единственно возможного – пойти в военкомат. Направление дали быстро – спецвойска при НКВД.

Полк особого назначения, куда распределили отца, находился в соседнем с Сокольниками районе – в Богородском. Мать с отцом виделись часто. Он, усталый, осунувшийся, навещал ее, приносил из своего служебного пайка продукты, которые делили на всех соседей по нашей коммуналке. С бабой Женей и тетей Надей мы так сроднились, что жили практически одной семьей.

Февраль 42-го года был особенно морозным. Страшный 41-й год, самый тяжелый для Москвы, был уже позади. Москва постепенно, очень медленно, все еще «оглядываясь по сторонам» и не включая свет, стала оттаивать душой. Враг был отброшен на 100–200 км от города. Хотя воздушные тревоги и продолжали звучать каждый день, а перекрещенные бумажные полосы на окнах пока не спешили отклеивать, народ верил, что враг в город не войдет.