- Теперь отправляйся.- Она вынуждена заслонить лицо ладонью от яркого света.- Хотя... Побудь еще немного. Мне нужно успокоиться. Этот сон...
Помедлив, я присаживаюсь на край постели и целую Элен Кроули в теплую щеку.
- От снов еще никто не умирал,- замечаю я.- Нужно бояться не их, а людей. Реальных людей, способных подтолкнуть к реальной пропасти. Ты давно не ребенок, Элен, привыкай засыпать в темноте. Ведь я...
Мой взгляд падает на ее беззащитно опущенное обнаженное плечо, и оставшаяся часть фразы застревает в горле. Фразы о том, что я не всегда смогу быть рядом. У нашей профессии немало жестоких сторон и свои неумолимые законы. Приходим, когда не зовут, уходим, не прощаясь. Если надо, без лишних слов отдаем жизнь. И все ради того, что можно выразить одним коротким словом - долг. В нем - главное, остальное несущественно. Как и то, чего сейчас больше всего на свете хочется - нет, не рассудительному и сдержанному Сергею Градову, а живущему в нем какому-то добродушному малому с шальной и распахнутой душой. А этому малому сейчас хочется послать к черту Изгоя, Сторна и всех остальных, забывшись, обхватить руками хрупкие плечи Элен и баюкать ее, как ребенка. Потому что он, нерасчетливый мальчишка, нуждается в девушке с зелеными глазами ничуть не меньше, чем она в нем.
Но я хорошо знаю, что нет у меня ни малейшего шанса вырваться из-под своей непроницаемой маски, из железных оков постылого инкогнито. Возможно, такой шанс появится когда-нибудь, но не теперь. Пока Изгой на свободе, я сумею заставить себя забыть многое. Забыть ради того, чтобы страшные сны, преследующие Элен Кроули, никогда не стали явью.
Провожу пальцами по ее волосам и заставляю себя подняться. Не отпуская моей руки, Элен глядит на меня неотрывно и серьезно:
- Все так запутано. Этот страшный Сторн, делающий механических монстров... Глаух с его непонятной философией... И ты, словно пришедший из другого мира. Иногда мне кажется, что я никогда не узнаю, кто есть кто. Не узнаю правды.
Я молчу. Ведь только кажется, что все запутано. Если снять с событий скрывающую их суть шелуху, многое окажется достаточно простым и объяснимым. Есть обманщики и обманутые, истово верующие и цинично попирающие всякую веру; есть добро и зло, любовь а ненависть. Миром движут чувства и поступки, в основе своей столь же несложные и непримиримые, как и сотни лет назад. И так же, как сотни лет назад, человек стоит перед выбором. Выбором вечным и немыслимо трудным...
- Спокойной ночи, Элен,- говорю я, осторожно высвобождая руку.- Рано или поздно ты узнаешь, кто есть кто, узнаешь правду. Только не думай, что после этого жить станет легче.
...Гравилет, добытый с помощью инспектора полицейского надзора, скользит над молчаливым массивом леса. Опасения, естественные в моем положении, заставляют держать машину предельно низко над землей, она едва не задевает плоским днищем кроны сосен.
В лесу тихо. В просветах между неподвижными облаками видны мерцающие звезды. Осторожно, используя самые затемненные участки, прочесываю район, вызвавший подозрение у экспертов СБЦ. И стараюсь гнать подальше мысли о том, что пока коротаю бесконечные минуты в созерцании сонного лесного царства, неудержимая пружина событий, послушная воле старика, у которого свои счеты с этим миром, возможно, распрямляется с бешеной силой совсем в другом месте.
Обладать умением выжидать в моей профессии так же необходимо, как и без промедления действовать я нужный момент. Нехитрая истина, но я уже давно уяснил, что менее всего мы почему-то следуем в жизни прописным, очевидным правилам.
Мои размышления прерывает вырвавшийся из какого-то мощного источника внизу сноп света. Он вспарывает тьму и, прочертив широкую сияющую траекторию справа от машины, падает за горизонт. Я тут же бросаю гравилет вниз, прижимая к вершине холма. Вовремя - второй луч, уже впереди и левее, описывает гигантскую дугу в ночном небе. На мгновение луч задевает серебристо блеснувший обтекаемый бок гравилета, по сравнению с которым моя машина - крохотная скорлупа. Еще одна настораживающая деталь в местном пейзаже.
С холма видно, как в нескольких километрах отсюда начинает тускло мигать квадрат посадочной площадки. Невдалеке обрисовываются очертания огромных, однообразных строений - параллелепипедов. Довольно скупое освещение заставляет меня прибегнуть к помощи специальных приборов, чтобы иметь возможность наблюдать за дальнейшим развитием событий. Сотрудник СБЦ сдержал слово, предоставив в мое распоряжение внушительный технический арсенал.
Гравилет снижается, зависает над площадкой. По прозрачному аэротрапу скользит на гладкие плиты дюжина подтянутых парней в одинаковой форме мышиного цвета.
Они быстро, очевидно, повинуясь приказу, выстраивают живой коридор у выхода из здания. Снаряжены молодчики основательно: на плече у каждого тяжелый излучатель, у пояса короткие разрядно-шоковые дубинки, и еще округлые блестящие штуковины, каждая из которых способна вывести из строя по крайней мере пару десятков человек. Гравилет трогается дальше, но через несколько минут опять идет вниз. Процедура высадки повторяется, только на этот раз упаковка доставленной на землю группы иная - оранжевого цвета.
Все это походит на прелюдию к чему-то немаловажному, и посему я тщательно маскирую машину и, убедившись, что место для наблюдения выбрано удачно, терпеливо жду, поглядывая на мерцающие овалы экранов.
Неподалеку от здания, охраняемого молодчиками в сером, обнаруживаю ажурную вышку. Прямоугольник ее площадки пуст. Пока пуст. Два человека сидят у вышки прямо на траве, прислонившись спинами к широким металлическим реям, и вовсю жуют таблетки "Алко", вяло переругиваясь. Собеседники и не думают скрывать своего присутствия, справедливо полагая себя в полнейшей безопасности. Вскоре я различаю, что один из них - широкоплечий увалень с низким, по-обезьяньему нависающим лбом и мощной шеей. Движения его подчеркнуто неторопливы, как у избалованного сознанием собственной силы животного. Его собеседник - более живой и подвижный, с нервными, четко очерченными губами на худощавом лице. Он обладает удивительно приятным, густым баритоном.
- Плевать я хотел на эти игрища,- хрипло цедит верзила.- Каждый раз одно и то же. Детские забавы. Скорей бы в настоящее дело.
- Не такие уж детские,- зевает, закрывая рот по-женски узкой ладонью, собеседник.- Кровь-то настоящая...
- Не видал ты настоящей крови.
- Да где уж нам...- тянет издевательски баритон.- Мы люди тихие, безобидные. Зато твою физиономию, наверное, каждый полицейский в мегалополисе выучил.
- Я тебя когда-нибудь сброшу с вышки,- не повышая тона, обещает верзила.- Прямо под ноги этому сброду.
- И это говорит мой телохранитель,- возмущается, впрочем, без излишнего апломба, владелец баритона.- Боже, кому вверена судьба раба твоего!.. Нужно глядеть чуть дальше кончика собственного носа, приятель. Ни один спектакль не получится без репетиции. А тут задуман грандиозный спектакль,- многозначительно тычет он палец вверх.- Грандиозный! Я утверждаю это как профессиональный актер.
- Горлопан ты, а не актер,- замечает верзила с прежней ленивой бесстрастностью.
Собеседник оскорбленно вскидывает голову, но, скользнув взглядом по мощному торсу и внушительным кулакам телохранителя, решает не реагировать на последнюю реплику.
Тонкий прерывистый звук, похожий на крик ночной птицы, разрезает лесную тишь.
- Ну вот, сейчас твоя паства пожалует,- бормочет верзила, неохотно расставаясь с насиженным местом. И бросив актеру серую куртку, неожиданно переходит на "вы":- Облачайтесь в свой хитон, ваше преподобие, а не то прихожане, чего доброго, разнесут вас в клочья. Если бы мне не платили за охрану вашего святейшества, с удовольствием бы помог им в этом богоугодном деле.
- Не сомневаюсь. Таким, как ты, не понять высокого предназначения искусства, - со снисходительным вздохом отзывается актер, натягивая куртку.- О, если бы ты мог хоть на миг вообразить, что значит держать в руках волю толпы, готовой на все!..
