Потом прилетела сойка и прогнала белок. Соррел опять осталась наедине со своими мыслями, которые крутились вокруг шантажиста, но вскоре она совсем забыла о волнении, убаюканная долгим бездействием, хотя, конечно же, продолжала вслушиваться в каждый звук и чуть было не подскочила на месте, когда опять прилетела сойка и громко закричала, нарушая лесную тишину.

Соррел отругала себя, потому что если бы это был Вальтер, то она бы сразу выдала себя, и решила сидеть тихо. Время шло, сумерки сгущались, и Соррел затосковала по камину и удобному креслу. Холод и сырость начали давать себя знать. Да и сидеть на пеньке было не очень удобно.

Поначалу она думала, что ей придется сражаться главным образом со скукой, но потом поняла, что холод грозит ей не меньшими неприятностями. В лесу, конечно же, намного холоднее, чем под теплым июньским солнышком где-нибудь на лугу, и скоро у Соррел зуб на зуб не попадал, так она замерзла. Но главное, чего Соррел не видела за деревьями, - испортилась погода. Закапал дождик.

Деревья, конечно же, укрывали Соррел, но все же то одна, то другая капля падали ей на платье, и Соррел стало еще холоднее. Она подняла воротник платья и отругала себя за то, что не захватила что-нибудь теплое.

Не захватила - и не захватила. Соррел решила не расстраиваться. Она прижалась к дереву, укрываясь от дождя, и еще раз проверила пистолет, не отсырел ли порох.

Похоже, с пистолетом ничего не случилось. И хотя ей страстно захотелось все бросить, ибо Вальтера не было видно, и покинуть свое убежище, которое становилось с каждой минутой все более неприютным, она приказала себе не хныкать. Солдаты часто сидели и даже спали в куда более неудобных местах, чем этот лес, и она отлично знала, что если они были в состоянии не обращать внимания на мошкару, облеплявшую им шеи, то она тоже могла все выдержать.

Вильям был моряком, но и он преодолевал немалые трудности и опасности. А вот Уичерли был солдатом, хотя иногда это трудно себе представить. Он воевал на Пиренеях, но почти не рассказывал об этом. А там, говорят, пролилось много крови.

Соррел одернула себя, не желая погружаться в эти опасные мысли, и постаралась согреться. Но, что бы она ни делала, она замерзала все сильнее. К тому же у нее отсырело платье. Правда, Соррел все, еще удавалось укрываться от дождя под ветками, но руки и ноги у нее закоченели. Ей очень хотелось встать и размять ноги, но она боялась, как бы ее не услышал Вальтер. Стоит ей спугнуть его, и все пропало.

Чем дольше Соррел ждала, замерзая, тем больше ей хотелось схватить Вальтера за руку, чтобы навсегда избавить от него тетю Лейлу. Тогда она сможет спокойно возвратиться домой в Америку.

Соррел сама удивилась, что готова как можно скорее покинуть гостеприимную тетю, однако она вовсе не желала ее обидеть, поэтому стала придумывать, как бы ей половчее обмануть доверчивую женщину. Она не жалела, что побывала в Англии и довольно много узнала о своей матери такого, чего и не думала узнать. Кроме того, она искренне полюбила тетю Лейлу и не собиралась отказываться от английских родственников.

Однако отношения с английской кузиной становились нестерпимыми. Впрочем, была еще одна причина. Соррел обнаружила, что ей совсем не хочется присутствовать на свадьбе Ливии с маркизом, а если она задержится, то уж никак не отвертится от этого. Она не питала никаких иллюзий... Если его сиятельство и взбрыкнул, одарив своим вниманием не ту, что следует, Ливия все равно в конце концов выйдет победительницей. Соррел в этом не сомневалась. Родители могут сколько угодно внушать своим дочерям, что добродетель одерживает верх над красотой, но это годится только для добрых сказок. В реальном мире те же самые родители крутились вокруг юной красавицы, в то время как ее менее привлекательные, но добродетельные кузины сидели незаметно по углам.

Соррел не хотела видеть, как маркиз женится на избалованной кузине Ливии, зная, что худшей жены он, даже если бы очень постарался, все равно бы не нашел.

Понимая, что думать об этом совершенно бесполезно, Соррел постаралась сосредоточиться на предстоявшем ей деле. Вальтер, если он вообще собирался прийти и если ему не помешал дождик, должен уже скоро явиться, а то совсем стемнеет и он не найдет "деньги". К тому же у нее нет никакого желания оставаться в лесу на ночь даже ради любимой тетки. Соррел не могла поверить, что дождь стал помехой для Вальтера, которого ждали в лесу десять тысяч фунтов. Но точно так же она не могла оставлять деньги на ночь в лесу, хотя здесь никого и не видно уже полдня, все же неподалеку находится сторожка и мало ли кому что придет в голову... Нет, Вальтер не стал бы рисковать своей выгодной женитьбой, да еще таким ужасным образом, чтобы потом не явиться за "заработанными" деньгами.

Совсем стемнело. Соррел промокла и замерзла и уже давно не чувствовала ни рук, ни ног. Тем не менее она не покидала своего наблюдательного поста, не желая признавать свое поражение. Ей и самой было яснее ясного, что ее упрямство - просто-напросто раненое тщеславие, ведь она столько времени провела в сырости и холоде, и все напрасно. К тому же ей совсем не хотелось возвращаться к тете Лейле и признаваться в своей ошибке. Тогда придется начинать все сначала.

Но Соррел точно знала, что она права. Вальтер придет. Он должен прийти.

Когда же она услыхала тихие крадущиеся шаги, то возликовала. И только потом ощутила страх, в котором не могла не признаться себе.

Но верх взяло ликование. Она торжествовала победу. Вальтер пришел. Он пой-мался на крючок, и она знала, что он не сможет не пойматься.

Соррел проверила свой пистолет на случай, если он отсырел под дождем и мог бы дать осечку (правда, она не собиралась стрелять, разве лишь в крайнем случае), и встала на колени, чтобы лучше видеть полянку. Там долго никто не появлялся. Шаги стихли, словно их и не было. Соррел даже подумала, уж не пригрезились ли они ей. Но тут хрустнула ветка под чьими-то ногами и зашуршали листья, задетые чьей-то неосторожной рукой. По лесным тропинкам надо уметь ходить, с усмешкой подумала Соррел. Так ему и надо.

По-видимому, он осторожничал, и это удивило Соррел. Если он учуял ловушку, то он дальновиднее и опаснее, чем она представляла, и все равно Соррел отказывалась бояться такого проходимца, каким был третий муж тети Лейлы.