"Надо пригласить папашу, - прошептал Мишаня. - Можно только с ним". "А если всем сразу? Ты, я, Крепыш и Гольстман?" - "А вдруг всех и возьмут?" - "Да, конечно", - согласился И.О. Все это напоминало арифметическую задачу с козлом, волком, капустой и единственной лодкой. Не станет же он просить миллионера каждый раз ходить с каждым из них в туалет? "А если выйти с Сузи?" - спросил И.О. "Ага, - оскалился Мишаня, - и залезть в одну кабину!"
И тут И.О. решил рискнуть, подумав, что если его заберут, Сузи об этом тут же узнает, испугается, будет требовать у папаши заступничества, звонить дяде, и тогда произойдет нечто похожее на малознакомое советскому человеку понятие "общественное мнение".
Весь зал замер, затих, вытянул шеи - это Сузи проплыла над пораженными ее красотой посетителями. Ах, зачем так скоро меняется мода?! В то лето был самый расцвет "мини", юбочки у Сузи будто и вовсе не было, до самой талии волной стекала тяжелая черная грива, глаза сверкали, как у необъезженной кобылицы - попробуй, подступись! - затопчет, перекусает, перекалечит всех немилосердно, и лишь единственному, избранному позволит она вонзить в свои бока шпоры, но уж и понесет она его не жалея сил!
Коридор на удивление был пуст. Они бросились друг к другу в объятия, но в это мгновение - бах!!! - снова вспыхнул блиц, а из-за тяжелых занавесок вышел Царапкин и, перекручивая на ходу свою "лейку", пошел в зал. "Бастард!" - закричал ему вслед И.О., снова припал к гриве своей драгоценной лошадки и успел подумать: "Как жаль, что у меня не будет этих фотографий!" Царапкин, и глазом не моргнув, толкнул стеклянную дверь ногой и скрылся в зале.
"Ты не будешь против, если мы назначим нашу помолвку на завтра?" горячим шепотом выдохнула Сузи. "Против?! - закричал обалдевший И.О. - Ты что, с ума сошла?" - "Ах, я так счастлива!" - воскликнула Сузи со слезами на глазах, но тут И.О. вновь ощутил острую необходимость посетить туалет и, чмокнув Сузи в щеку, подпрыгивая и повизгивая от восторга, побежал вдоль по коридору. "Победа! - кричал он. - Ха-ха-ха! Ну, теперь держись!" И, сделав большой батман, влетел в туалет, как балерун на сцену. Но...
Но так в этом батмане и повис и, казалось, несколько секунд провисел с задранной ногой и растопыренными пальцами - в дурацкой и стыдной позе. Прямо под ним на низком подоконнике, покуривая и посмеиваясь, устроилась вся валютная банда - слева сидел балалаечник (странно, подумал висевший в воздухе И.О., оркестр играет, тенор поет, а балалаечник здесь), рядом с балалаечником жевал жвачку бармен, за ним сидел тот самый, что разглядывал зажигалку, но самым загадочным оказалось то, что в момент завершения его нелепого прыжка в одной из кабин послышалось чавканье, бульканье, рев и свист падающей воды, звон цепочки, щелканье задвижки - и из кабины вышел... Царапкин! Как он сумел сюда попасть, когда проскочил в туалет и успел дернуть за цепочку? Этого И.О. понять никак не мог. Ведь он ясно видел, что Царапкин направился в другую сторону - в бар и еще прикрыл за собой дверь, так что она щелкнула как раз в тот момент, когда И.О. влетал в туалет. Ну, не может же на самом деле Царапкин, как легендарный майор Пронин, просачиваться сквозь унитазные трубы и кольца!
Словом, появление И.О. в туалете вышло весьма комичным. На его лице изобразилось то ужасно глупое выражение, какое бывает у обитателя коммунальной квартиры, залезшего на кухне в кастрюлю соседки и застигнутого ею врасплох за пожиранием говядины. Однако И.О., вдохновленный последними словами любимой, мгновенно справился со своим смущением, включился в свой победный ритм и, сделав круг по туалетному кафелю, остановился прямо перед носом Царапкина. "Отдай аппарат!" - неожиданно для себя гаркнул И.О. и дернул из рук Царапкина "Зоркий". Тот, ни слова не говоря, как-то даже охотно или, скорее, угодливо выпустил из рук ремешок и... - все произошло так быстро, что И.О. ничего не понял. С аппаратом и всем осветительным хозяйством в руках он вдруг оказался в кабине и, прежде чем владелец "Зоркого" заревел белугой, успел закрыться изнутри и стал лихорадочно перекручивать в кассету пленку - это у него вышло как-то само собой, и он даже расхохотался от удовольствия - теперь-то у него будут эти редкие фотографии!
Что тут началось! "Лишь бы успеть!.." - лихорадочно твердил про себя И.О., удерживая спиной фанерную дверцу. В том, что "ребятишки" его мастерски отделают, он нисколько не сомневался, и даже в эти секунды не было у него никакой надежды, что кто-нибудь спасет его от избиения, - нет, он об этом даже не думал, - плевать, пусть бьют, пусть топчут, но зато радость-то какая! Счастье какое! Страх исчез!
Матерясь и шипя немыслимые угрозы, Царапкин отдирал от кабины легонькую дверцу, балалаечник, тоже матерясь, пытался из другой кабины через верх схватить И.О. за волосы, но в это время в блице что-то замкнуло и блиц три или четыре раза подряд вспыхнул с такой яркостью, что балалаечник потерял равновесие и упал за перегородку. К этому моменту И.О. уже спрятал кассету в карман и, когда дверца кабины с треском раскололась пополам, пульнув аппарат вместе с блицем по мокрому кафелю к ногам пыхтящего Царапкина - "На, подавись!" - в одну секунду снял штаны и уселся на унитаз. "Я сейчас буду кричать!" - что есть мочи завопил он, и в туалете наступила тишина. Из другой кабинки, уже справа от И.О., сверху показалась голова с маленькими медвежьими глазками (того самого, что разглядывал зажигалку) и ласково заговорила: "Перестань дурачиться и выйди из кабины. Поверь, сейчас не до шуток. Нам надо поговорить. - Голос был умный и добрый, и страх вернулся. Я уже сейчас могу посадить тебя за хулиганство, но тебя ждет совсем другое. Я жду тебя в коридоре".
И.О. услышал, как открылись двери соседних кабин и как все они вышли из туалета. И.О. остался один. Невыносимое беспокойство охватило его - что значит "совсем другое"? Бить его теперь не будут, это ясно; арестовывать не за что, ничего криминального он не совершил, - правда, с них все станет, могут и арестовать, и свидетелей найти сколько угодно, и посадить... Но все-таки сейчас-то зачем? И за что? За Сузи? За ее отца? И он ясно почувствовал, что у них припрятан для него удар ниже пояса и сейчас они только выжидают момент, когда его нанести - то ли теперь, чтобы сломать его сопротивление, то ли позже, чтобы окончательно его добить.
В туалет вошли какие-то шведы. И.О. подождал, когда они сделают все свои дела, и вышел вместе с ними. В коридоре у зеленых бархатных занавесок на том месте, где они с Сузи только что целовались, стоял мужичок и медвежьими глазками разглядывал потолок. Тянуть резину он не стал. Назвав себя Костылиным, он обрушил на И.О. серию словесных ударов, а последним прямым, с хрустом - послал его в глубокий нокаут. "Мы получили из Румынии два запроса: один из Министерства здравоохранения, а другой из нашего посольства. В запросе сказано, что все последние случаи заболевания этим в Бухаресте, Клуже и в других городах Румынии связаны с тобой! Тебе ничего не говорят имена Марьон Попеску, балеринки Константинеску, какой-то Шушеры или Мушеры? А вчера пришлось отправить в диспансер на Короленко твою московскую подругу Лизу, и она тоже заявила, что спала с тобой. Ты неплохо поработал, а? И теперь, кажется, хочешь подарить свой сувенир этой бразильской красотке? Или уже подарил?! А?!" Тут его голос стал заметно тверже, а глазки так и впились в помертвевшее лицо И.О., который почувствовал себя настолько скверно, что только чудом не потерял сознания. Говорить ему было нечего, да и как-то не хотелось, и он только подумал, что лучше бы ему сейчас покончить с собой - повеситься или выброситься из окна, - и продолжал, едва улыбаясь, разглядывать кагэбиста - его скулы, морщины, веснушки, советский галстук и сухие, только что вымытые волосы. Удар был молниеносным, и И.О. еще продолжал существовать по инерции. Ясно было одно: вот оно, возмездие, пришло, долгожданное, а все остальное - и последствия, и страдания, и мучения, и неудачи, которые его ожидают, - во все это он даже как-то и не верил. Так человек, которому в драке распороли живот, разглядывает свои собственные кишки, вывалившиеся ему прямо в руки, - с ужасом и недоумением, точно они принадлежат кому-то другому...
