– Чего ты лыбишься? Не веришь, а? Да я тебе покажу, каков я! – пообещал рыжий, вставая. – Ишь, заартачились! Давеча самого прималя порешили, и где хоть какая напасть случилась? Да нету ее! И теперь не будет!

Он решительным шагом направился к Яни.

– Не трогай! – бросилась к нему Сиина, спотыкаясь об уроненные чашки.

Илан попытался встать. Астре дернулся в сторону девочки. Дорри сжал кулаки и встал перед ней. Верзила отбросил его, как щенка, толкнул Сиину, пнул Астре и сорвал одеяло.

– Не смей! – прохрипел калека, держась за живот.

Яни смотрела на рыжего раскосыми глазенками. Сначала на него, потом на руку, которую он положил ей на плечо. Она аккуратно сняла ее и обхватила обеими ладошками.

Верзила уставился на девочку в недоумении. Все замерли.

– Знаешь, какая у меня Цель? – спросила Яни.

– Какая?

– Сочувствие. Я всех-всех жалею. Я тебя тоже пожалею. Потом.

И она сломала ему запястье. Легко, как хрупкую корочку льда. Рыжий заорал и шарахнулся в сторону. Сиина повалилась на пол рядом с Яни, укрыла ее собой, сотрясаясь всем телом. Следом подскочил Дорри. Астре сидел весь мокрый от пота и ошеломленный. Конечно, он знал, что у Яни дар защищать и что она обладает силой взрослого мужчины. Но не ожидал такого поступка.

– Я вам все сломаю, если подойдете! – крикнула девочка из-за плеча Сиины. – Я сильная! И мою семью мне больше жалко, чем вас, вы поэтому не думайте, что я вас из-за Цели не обижу!

Потом она спряталась за сестру и тихо заплакала.

Ближе к утру, когда почти все дремали, Яни выбралась из объятий Сиины и отправилась мимо спящего Астре на кухню, где громко попросила разрешения дать Генхарду воды.

Ей позволили.

Яни наполнила ковш, подошла к притихшему вороненку и сначала стукнула, а потом приподняла и помогла напиться.

– Ты дурак, – сказала она, обмакивая рукав и протирая окровавленное лицо паренька. – Но мне тебя все равно жалко. Ты противней, чем таракан. И жалко мне тебя меньше, чем таракана. Но пей уж так и быть.

Едва сдержавшая панику от выходки сестры Сиина нервно рассмеялась:

– И чего мы такие родились? Даже врагов своих жалеем. Как тут выжить?

Она прошептала это с досадой, но Астре почувствовал расцветшую внутри сестры гордость за Яни.

Когда открыли ставни, оказалось, что весь чернодень шел снег. Вокруг дома высились рыхлые сугробы, заставшие северян врасплох. Никто не видел, как зима рассыпа́ла по веткам белые горсти. Лишала зелени последние листья. Прикрывала грязь мира тонким серебристым платком.

Астре думал, что от них избавятся в ближайшей деревне, но чужаки решили переправить добычу на главный остров Большой Косы – Валаар, где за порченых была назначена самая высокая цена.

Сиина одела детей во все, что нашлось в доме. По советам Илана сколотили подобие саней для перевозки раненых. Потом пробирались по сугробам к хлеву на окраине деревни, куда прикатили крытую повозку, чтобы доехать до порта. Это были дни холода, темноты и тряски. Илану становилось то лучше, то хуже. Щербатый сказал, что избавится от него, если парень совсем не жилец.

Путешествие по морю проходило в темноте и забытьи. Отвар сон-травы притуплял чувство голода и страха, гасил боль. Благодаря ему Сиина не сошла с ума от предчувствий, а Илан и Рори не корчились от боли. Дремота, пропитанная душной вонью, стала для них спасением.

Астре просыпался и засыпал с тошнотой. От качки мерещилось, что отец снова несет его к ущелью в тесном куле. Но даже из такого кошмара не хотелось возвращаться в реальность. Пленников опаивали постоянно, чтобы вели себя тихо и не просили еды лишний раз. Пока их везли в порт, это было не так важно, но на судне, когда бочки с детьми заперли в одной из комнатушек товарного отсека, любой визит в трюм мог вызвать подозрение. Щербатый велел оставить порченым мешок сухарей, бочку воды и пару бурдюков, заполненных сонным зельем. Потом торговцы по традиции забили дверь наглухо, и до прибытия в порт Валаара пленников никто не навещал. Никто, кроме Генхарда.

Когда питье закончилось, вступил в силу план Астре, для которого он велел вороненку сопровождать их на Валаар. Сильно ослабев от голода, порченые могли упустить возможность побега. Им просто не хватило бы сил на него. Помощь Генхарда пришлась как нельзя кстати.

– У-у-у, обжоры, – бухтел мальчишка, толкая в щель под дверью кусочки сухого хлеба, а иногда даже плоские баночки тушенки. – Самому жрать охота аж спасу нет, а я тут гадость всякую подкармливаю. Я тебе, куценожка, за это отплачу!

– Генхард пришел! – каждый раз восхищалась Яни. – Ты мой хороший! Ты опять нам покушать принес?

И неслась к нему со всех ног. А вот Дорри отказывался брать еду вороненка, Астре приходилось его убеждать. Генхард торопливо просовывал все, что удавалось принести, и возвращался на палубу.

Головорезы сильно рисковали, решив продать порченых в столице. Согласно закону, проклятых запрещалось брать на судна. Это считалось дурным знаком, призывающим штормы.

Выбравшись из укрытий и улегшись кто где – на тюках, грудах мешков, воняющих рыбой, старых ящиках и веревках, – дети коротали дни за тихими, едва слышными разговорами. Никто не заикался о предстоящей казни или суде. Вспоминали прошлое. Хорошие моменты, теплые вечера, Иремила. Делились секретами, которые берегли до последнего.

– Слушай, Астре, а помнишь, как меня только-только привели в дом? – сказал Илан, пихнув калеку в бок.

– Ты целый тридень не вылезал из угла, обнимался с дубовым табуретом и плакал.

Дети захихикали.

– А как ты попал к Иремилу? – спросила Сиина, от нечего делать потроша на ниточки толстую веревку.

Этот вопрос прежде считался табу. Войдя в дом прималя, дети молчали о прошлом и начинали жизнь с чистого листа. Никто из них до сих пор не знал о детстве друг друга, кроме двоих.

– Да я… – запнулся резчик по дереву.

– Расскажи, – тихо сказал Астре. – Им понравится. Он чувствовал неловкость Илана и даже в полной темноте знал, что сейчас парень сцепил ладони в замок и по привычке крутит большими пальцами. Он родился на год раньше Астре, но появился в доме позже калеки и был единственным, кого в прежней семье любили. Потому Илан и не хотел ничего рассказывать, чтобы не ранить чувства других. Будучи ребенком, он о таком не думал, и Астре, конечно, знал его историю.

– Расскажи, – повторил калека. – Я хочу послушать про твоего отца.

Все притихли, даже Яни и Дорри перестали ерзать.

– Он не знал, что я в затмение родился, – вздохнул Илан. – Папка мой. Он меня в лесу нашел. За деревом туда ходил как-то по осени. Холодно уже было. Там много чего попадало, он напилил, набрал целый ворох чурбаков и поленьев, лыка надрал. А я не плакал, он бы меня не нашел, наверное, да собака нашла. Я не знаю, может, потому, что тоже рыжая, как я. Может, щенка во мне увидела. Я лежал в ямке среди листьев, а она подскочила, начала скулить, облизывать. Он на шум и пришел, папка мой. А у него до того по зиме всех детей покосило с женой вместе. Он тоже здорово переболел, у него все лицо и все тело в таких жутких струпьях было. Но он то какую-то кору заваривал, то ветки с почками грыз, то спиртовки из них делал. Деревом себя лечил. И выжил, а жениться во второй раз… Да кто за него пойдет? Он ведь еще и ослеп на один глаз. Когда он меня нашел, ему уже много лет было. Подобрал.

Голос у Илана начал дрожать. Астре положил руку ему на плечо.

– Я это не помню, это он рассказывал. Я маленький совсем был. Ну вот так я и жил с ним. Все детство помню пыль в лучах солнца, когда оно заглядывало в нашу мастерскую. И стружки – целая гора. Такие почти белые и закрученные спиральками. Как волосы какой-нибудь деревянной богини. Я чего только с ними не делал. А уж сколько заноз насажал в первые годы. Это у нас была традиция. Каждый вечер садились перед огоньком. Отец мне, а я ему – занозы вынимали. Он-то слепой наполовину, а я маленький, руки дрожат, даже ткнуть иголкой в нужное место не могу. И вот сидим друг дружку ковыряем. Смех и грех.