Настя вошла в подъезд, и опять волна тревоги накатила на нее, какое-то ощущение, даже уверенность, что «скорая» эта все же к Полине Сергеевне. Она быстро, перескакивая через несколько ступенек, поднялась на этаж, уже прикоснулась было к кнопке звонка у двери Полины Сергеевны, но остановила сама себя:

– С ума сошла, человек, может, спит ангельским сном, а ты ее ни свет, ни заря разбудишь…

И она не стала звонить, просто прижалась ухом к двери, чтобы услышать – нет ли там голосов. Но, казалось, в квартире было тихо.

И Настя, облегченно вздохнув, повернула к своей квартире, возвращая себя в свои мысли, свои надежды и веры.

И только зайдя в квартиру, почувствовала, как устала она за эту длинную ночь. Казалось, все ее мысли, переживания, разговоры навалились на нее. И она даже сопротивляться не стала – быстро разделась, забралась на диван под теплый плед, и заснула в одно мгновение…

…Звонок звучал требовательно и сильно, как может звенеть только звонок в школе. И она заторопилась, побежала по школьному коридору к своему классу, заняла свою парту, достала учебник, но звонок прозвенел опять, и опять, он звонил и звонил – и тут только она проснулась, несколько мгновений осознавая, что это не во сне, вплетенный в сюжет, а наяву звенит звонок – звонок телефона.

Настя подскочила, схватила трубку, и Полина Сергеевна усталым каким-то голосом сказала:

– Настена, извини, – разбудила я тебя?

– Да ничего, Полина Сергеевна, я так – вздремнула немного, ночь целую не спала, – проговорила Настя, оставаясь еще в этом состоянии полусна, не желая просыпаться.

Настя посмотрела на часы – проспала она только полчаса.

– Я понимаю, девочка, что беспокою тебя, но мне лекарство нужно купить, а сама я выйти не могу…

– Тетя Полиночка, случилось что? Вы плохо себя чувствуете? – спросила Настя, окончательно, резко просыпаясь.

– Да так… – замялась Полина Сергеевна, – неважно себя чувствую. Могла бы лучше… – сказала она. – Ночью что-то сердце прихватило да все не отпускало. Вот, пришлось «скорую» вызывать…

– Ох, – вырвалось у Насти, – Полина Сергеевна, так это к вам «скорая» приезжала? А я, бестолковая, ведь подумала же сначала, что это к вам, а потом засомневалась и не зашла к вам. Вы простите меня, Полина Сергеевна, милая, простите меня!

– Да что ты, Настена, за что мне тебя прощать? Мое дело стариковское, моложе я, к сожалению, не становлюсь. А болезни – они только и ждут старости… Ты, Настя, если сможешь, сходи в аптеку, врач мне лекарство выписал…

– Да я сейчас, сейчас схожу, Полина Сергеевна, – торопливо сказала Настя, – сейчас я к вам зайду за рецептом…

Настя быстро оделась, не глядя в зеркало, стянула растрепавшиеся волосы в хвост, накинула куртку, сунула ноги в сапожки, и уже спустя несколько минут была у двери Полины Сергеевны. И слыша ее медленные шаги за дверью, еще более медленные, чем всегда, – почувствовала, что сейчас расплачется: Полина Сергеевна действительно сдавала, и так не хотелось Насте, чтобы с ней что-то случилось…

– Спасибо тебе, Настена, – сказала Полина Сергеевна, открывая дверь, и Настя только рукой замахала: какое тут спасибо – «скорую» проворонила, не зашла, хотя сердце ведь чувствовало, тревожилось!..

И забирая из рук Полины Сергеевны рецепты, непреклонно отталкивая ее руку с деньгами, Настя все еще чувствовала эту досаду и какое-то недовольство – почему не зашла, человеку плохо было, ведь чувствовала же… И так неправильно это было, что такой хороший человек в старости один на один с болезнью остается, один с врачами «скорой» встречается.

– Вы меня простите, Полиночка Сергеевна, – опять сказала Настя, – что вам одной пришлось…

Но Полина Сергеевна даже договорить ей не дала:

– Да что ты, Настенька, что ты все извиняешься. Ко мне такой врач хороший приезжал, такой внимательный, и расспросил про все, и послушал… Вот бы все врачи такие были. Дай Бог ему здоровья. А тебе Настя, вот такого бы мужчину – и надежный он, и заботливый, с таким, действительно была бы ты как за каменной стеной…

– Тетя Полиночка, как я вас узнаю в этом, – улыбнулась Настя. – Вы все о других печетесь. Вот вы обо мне думаете, о моем счастье… А вам сейчас о себе нужно заботиться побольше…

И Настя пошла к двери, думая, что нужно будет Полине Сергеевне побольше внимания уделять, раз со здоровьем у нее проблемы. И уже выходя, услышала, как Полина Сергеевна, видимо, продолжая думать о своем, сказала:

– А жаль, Настя, что не зашла ты утром, – познакомилась бы с доктором этим… Хороший он человек… Я ему сказала: «Девочка у меня есть, как дочь она мне… Человек она хороший и женщина – замечательная, добрая, вот бы вас познакомить…». А он улыбнулся так хорошо и говорит: «Знакомство – хорошее дело. Когда один хороший человек с другим хорошим человеком знакомится – что-то из этого хорошее может получиться…».

Тетя Полина еще что-то говорила о докторе этом, а Настя только улыбнулась ей и подумала – скоро рядом с ней, Настей, появится ее мужчина. И Полине Сергеевне не придется больше переживать за Настю и сватать ей всяких хороших докторов…

Маша опаздывала, и Настя, уже привыкшая к ее опозданиям, пила чай и смотрела на прохожих за окном кафе, в котором они обычно встречались с Машей. Встречи эти на двоих давно уже стали привычными. Еще в годы их учебы в институте, когда притянулись они вчетвером друг к другу, да так и дружили все годы учебы, Настя выделяла Машу среди подруг.

Маша была старше их, и Насте сначала казалось, что именно поэтому была она мудрее, добрее, что ли. Но познакомившись с ней поближе, Настя поняла, что дело было вовсе не в возрасте, не в нескольких годах работы, самостоятельной жизни – просто была Маша очень терпимым, принимающим и понимающим человеком. Она всегда готова была помочь, поддержать. Ее Настя и выбрала как самую-самую близкую подругу. С ней она секретничала, ей поверяла душевные тайны, которые не хотела доверять рассудочной, холодноватой Ларисе и бурной, горячей Люсе.

Маша была – Маша. Насте казалось, что в имени ее звучало что-то теплое, доброе, понимающее. И отношения их с Настей, сложившиеся давным-давно в девичью дружбу, так и остались прочными и очень близкими. И как-то сложилось за годы их дружбы, что раз в неделю встречались они в небольшом кафе, удобном по расположению обоим, либо у Насти дома – попить чаю, поболтать, просто побыть вместе.

Еще когда шла Настя утром домой после новогодней ночи, подумала она, что нужно не откладывая встретиться с Машей. Вся эта ситуация с Пашкиной проповедью в защиту секса без любви так ранила Машу, что Настя понимала – Маше нужна поддержка. Нельзя ее оставлять одну в этой ситуации.

Маша пришла – как всегда, запыхавшись. Она не любила опаздывать, но – вечно кому-то помогала, что-то решала, была озадачена чьими-то проблемами – и не успевала прийти вовремя.

Настя, посмотрев на подругу с любовью, сказала только:

– Все, сядь и расслабься, наконец. Ты, Маш, прям мать Тереза. Опять, небось, человечество спасала в чьем-то лице…

Маша только улыбнулась в ответ, наливая себе чаю из почти остывшего уже чайника. И Настя спросила тактично:

– Как у тебя дома?

И Маша – перестала улыбаться, потом все же усмехнулась, сказав:

– Тихо, как в танке. Как говорится – тишь да гладь, да Божья благодать…

И, помолчав, добавила:

– Видимость именно такая. А что на самом деле – Бог его знает. Видишь, подруга, как все иногда вылезает на поверхность… То, чего не ждешь…

Маша замолчала, помешивая чай в чашке, потом добавила:

– Хотя чего уж тут удивляться? Что другое может вылезти? Если ребенок живет в семье, где любви нет, – как он может узнать, что она есть? Как может в нее поверить?

Маша проговорила это с какой-то горечью, как-то обреченно, и Настя, задетая этой горечью, сказала горячо:

– Нет, Маша, ты не должна так думать. Маленький он еще, Пашка, молодой, в молодости своей категоричный…