И мы полетели с Иваном в Москву. Десять дней пробежали быстро, и вот уже Иван провожает меня в часть:

- Передай всем ребятам огромный привет. Помните, что я с вами.

- Ты тоже помни, что у тебя в полку друзья остались.

Мы крепко обнялись. Было немного грустно, хотя каждый из нас знал, что видится с другом не в последний- раз, что будут еще и новые встречи, и новые разговоры, и новые впечатления, и новые расставания.

Техники

- Ну что, товарищ командир, летим? - Мой техник Коля Зарников, не дожидаясь ответа, привычно усаживается в том отсеке фюзеляжа, где находится радиоаппаратура.

- Летим, Коля, летим, - подтверждаю я, - только не забудь рогатку, от фрицев отстреливаться.

- Вы меня обижаете, товарищ майор, - парирует Николай, - какая может быть рогатка в век техники и научных открытий. Я собью фрица одним взглядом. Силой воли...

Идет весна сорок пятого. Наше господство в воздухе бесспорно - можно и пошутить. А ведь года два назад в таких ситуациях было не до шуток. И когда приходил приказ на перебазирование, ломали головы, как быть с техниками. С собой в одноместный истребитель их брать нельзя - инструкция не разрешает. А без техников на новом аэродроме пилотам делать нечего. Ждать же, пока технический состав доберется до аэродрома на транспортном самолете или по земле, не было времени. Поступали просто: улетавшие первыми брали с собой наиболее опытных ребят, приспособив для этих перевозок приборный отсек.

Технику в таком полете несладко. Голова его торчит за бронеспинкой пилота ничем не защищенная. С парашютом в фюзеляж не залезешь и не вылезешь, поэтому в случае опасности жизнь техника находится целиком в руках пилота, положение которого также не подарок. В бой летчику ввязываться нельзя - за спиной беззащитный человек. Покинуть самолет, если машина окажется подбитой, тоже нельзя - у техника нет парашюта. А попробуй избежать нечаянной встречи, когда небо, кажется, как шахматная доска расчерчено на квадраты, в каждом из которых постоянно патрулирует, идет на задание или возвращается с него "мессер" или "фоккер".

Тот, кто знаком с историей полка "Нормандия - Неман", помнит, конечно, историю гибели французского летчика де Сейна и советского механика Белозуба. Француз, когда пришел приказ перебраться на другой аэродром, посадил в свой Як техника, но в воздухе был ранен и не мог продолжать полет. Сообщил об этом на землю.

- Прыгай немедленно! - скомандовала "Земля".

- Не могу, - ответил летчик, - на борту техник.

"Земля" попыталась вывести пилота на посадочную полосу вслепую (француз ничего не видел). Кончилось это плачевно.

К сожалению, таких случаев было немало. В подобных переделках не раз оказывался и я. Летишь вместе с техником за спиной, а тебя "мессер" атакует. И начинается "сольный концерт". Я ж не могу противнику объяснить, что у меня за спиной человек и по этой причине ввязываться в бой мне нет никакого резона. Нутром чувствую, что пули вот-вот прошьют моего спутника, и бросаю самолет вниз - очередь проходит мимо. Противник заходит для новой атаки, стреляет, я ухожу теперь уже резко вверх - перегрузки адские, техник сваливается со своей скамеечки куда-то внутрь фюзеляжа; не знаю, что он сейчас там чувствует, я же, маневрируя, пытаюсь уйти от "мессера", пытаюсь спасти машину, спасти техника, спастись самому.

- Ну что, живой? - спрашиваю, когда истребитель наконец-то приземляется на аэродроме.

- С одной стороны, кажется, живой, - отзывается неунывающий техник, - а с другой, с другой вроде бы тоже.

И только бледное лицо выдает состояние парня.

Но сейчас, повторяю, вражеских самолетов в воздухе почти нет, и мы летим спокойно. Спокойно, но не без приключений, потому что вдруг замечаю, что неплотно прикрыта пробка бензобака машины. И бензин сифонит тоненькой струйкой. А мало ли что еще может случиться в полете... Опасного, конечно, ничего нет, но неприятно как-то. Ведь если появится противник и начнутся крутые виражи, пробка может и вовсе вылететь, а что такое самолет без горючего?

Оборачиваюсь - сидит мой Коля ни жив ни мертв. Глаз с пробки не сводит его вина, недосмотрел. Глядит на нее, как кролик на удава. Я, разумеется, произношу не слишком нежные слова. Хорошо еще, что лететь было недалеко.

Сели. Николай занялся злополучной пробкой.

- Брось, Коля, - успокоил я его, - все нормально. Иди лучше шасси посмотри. Чего ты все пробку закручиваешь?

Коля покорно осмотрел шасси, а потом снова вернулся к пробке: пережил позор в воздухе - не хотел, чтобы оплошность повторилась.

Но надо прямо сказать, подобные оплошности были чрезвычайно редки. И не только в моей практике, по и в практике всех наших летчиков. Напротив, чаще всего техники приходили на помощь в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях и творили чудеса, возвращая машины к жизни.

Зимой сорок пятого года, морозной ночью, мой техник в 176-м полку Коля Зарников с двумя мотористами сменил у меня на Ла-7 мотор. Люди, знакомые с авиацией, знают, что значит поставить за несколько ночных часов мотор АШ-82. Поставить не в заводских условиях и не в ангаре, а на полевом аэродроме, при свете карманных фонариков. Коля утром предупреждал меня:

- Товарищ майор, ради бога, не давайте много оборотов. Мотор совсем новый. Пусть обкатается. А то выведете из строя.

- Ладно, Коля, ладно, - говорю я. - Буду летать тихо и плавно. Технику надо уважать.

- И техников, - хитро добавляет Зарников.

- И техников, - соглашаюсь я. - Куда же нашему брату без вашего брата? Никуда!

И впрямь - много ли стоит летчик без знающего свое дело техника, человека, от добросовестности и мастерства которого зависит и жизнь пилота, и судьба машины.

Летчик - центральная фигура авиации, он венчает полет, он получает награды, о нем пишут в газетах, в него заочно влюбляются девушки ("Дорогой незнакомый друг! Вчера прочла в газете о том, как вы храбро сражались против трех фашистских стервятников, и не могу сдержать своих чувств..."). О техниках пишут куда как реже, и самой высокой наградой для них является традиционный ответ летчика на вопрос: "Ну, как машина?" - "Нормально!"

"Нормально!" - значит, машина работала в воздухе безотказно, значит, летчик в полете не был озабочен работой матчасти. Техник ведь не просто держит в исправности самолет, он знает его сильные и слабые стороны, он его ремонтирует, регулирует, штопает и латает пробоины. И если по сигналу ракеты самолет уходит в небо, значит, техник, забыв о покое и сне, готовил его к полету, значит, он его весь самым тщательным образом осмотрел. И ты идешь на задание спокойный и уверенный в своей машине. А это очень важно для любого летчика - быть уверенным в своей машине.

Сейчас уже можно признаться: перед каждым вылетом летчик обязан был проверить самолет, принять его от техника: убедиться в том, что масло - в норме, горючее - в норме, приборы работают, боекомплект полный... Но разве можно, возможно ли, вернее, в условиях боевых действий дотошно проверить машину? Когда вылеты следуют один за другим, пилоту не до осмотров. Тут уж доверяешь технику, как самому себе. Вот почему на фронте хороший, добросовестный техник ценился на вес золота.

Среди летчиков о техниках ходили легенды: каждый хвалился своим умельцем.

- Мой-то по звуку определяет работу мотора, - как бы между прочим говорит кто-то в минуту выдавшегося перекура. - В прошлый раз, например, с ходу заметил, что второй цилиндр немного барахлит.

- Это что! - вступает один из слушателей. - Вот не далее как вчера, возвращаясь с задания, подлетаю к аэродрому, захожу на посадку, сажусь. И что же я вижу, братцы мои! А вижу я, дорогие мои товарищи, что мой техник бежит из каптерки и тащит третий цилиндр на замену. Вот это, я вам скажу, интуиция!

Все благодушно смеются. Рассказывать полувероятные, а то и просто невероятные истории про своих техников - не просто признак хорошего летного тона. В этих незамысловатых легендах - уважение пилота к своему неизменному помощнику. Каким бы мастером своего дела ни был летчик, его мастерство неотделимо от мастерства техника...