Если бы это писал не Ю-Ю, Лиза бы точно решила, что это фейк.

Рядом с клавиатурой почему-то белела визитка. А за нею то ли в еноте, то ли в койоте переминался молодой человек и как будто бы от души улыбался, но смотрел с какой-то щенячьей тоской. Она затягивала в себя, словно ряска, еще миг – и не выбраться… Надо было что-то ему сказать? Нет, взять визитку: «Студия “Просто праздник какой-то”, семейная, детская, свадебная фотосъемка».

Получалось, что он полчаса обволакивал ее взглядами, чтобы себя пропиарить? Нормально. Четко. Реально. Это она протупила. Он-то думал всей головой. И Лиза сказала:

– Спасибо. Если что – сразу к вам.

И снова зарылась в экран. Но нить потерялась. Зато оказалось, что про обезьян у Ю-Ю написано пять или шесть постов. Пост про Люси назывался «Трагедия в джунглях». А длиннейший – о говорящей горилле Коко – «Юбилей»: не забудем ее поздравить, друзья, 4 июля 2012 года Коко исполнится сорок, у нее есть свой сайт, есть страница в Фейсбуке..

На часах было десять минут восьмого. Маша, в своей перламутровой дутой куртке похожая на пикирующий дирижабль, пронеслась из-за шкафа к двери и с громким хлопком исчезла. И от этого стало грустно и хорошо. Нет, хорошо оттого, что про обезьян можно будет читать до самого вечера, перемещаясь короткими перебежками от одного удивления к другому…

«Люси, жившая у Мориса и Джейн Темерлинов практически со дня своего рождения, каждое утро кипятила воду, заваривала в двух чашках чай и ставила их на стол. Но самое обаятельное из того, что мы знаем об этой маленькой обезьяньей девочке, – ее умение хитрить. И самое поразительное – уменье раскаиваться. Приведу ее разговор с воспитателем Роджером Футсом. В описываемой ситуации Люси не успела воспользоваться туалетом. После чего и произошел следующий диалог:

П р о ф е с с о р. Что это?

Л ю с и. Что это?

П р о ф е с с о р. Ты знаешь. Что это?

Л ю с и. Грязь, грязь.

П р о ф е с с о р. Чья это грязь?

Л ю с и. Сью (аспирантка).

П р о ф е с с о р. Это не Сью. Чья грязь?

Л ю с и. Роджера!

П р о ф е с с о р. Нет! Не Роджера. Чья грязь?

Л ю с и. Грязь Люси, Люси. Прости Люси.

Двенадцатилетней ее вывезли в Африку, в Гамбию, в надежде вернуть в естественные условия обитания. За Люси присматривала нанятая Темерлином студентка по имени Дженни Картер. Наблюдение и опека растянулись на восемь лет, большую часть из которых Люси прожила в лесу, не сразу, но все же вписавшись в колонию проживавших здесь шимпанзе и даже заняв в ней главенствующее положение. Тем не менее во время последней встречи Люси прожестикулировала Дженни: “Забери меня отсюда”. Такой возможности ни у Картер, ни у четы Темерлин не было. Спустя полгода Люси погибла – как полагают многие, от рук браконьеров».

Читать про обезьян немедленно расхотелось. Но зато, повертев визитку, Лиза вдруг обнаружила на обороте: Александр Сергиевич. Да это же Санька по кличке Пушкин и Крестьянин-Торжествуя, потому что в его неуклюжести всегда было что-то крестьянское и в тяжеловатой челюсти тоже. После шестого класса мать отправила Сергиевича к бабушке куда-то под Краснодар, чтобы успеть, «пока молодая, устроить жизнь». Интересно, устроила? А Люси? В парком и варком вагоне метро (на обратном пути в нем всегда почему-то было сырее и жарче) люди в шкурах казались скорее животными. А Люси – человеком. И оттого, что Викешка сейчас не в саду и не дома, и оттого, что сегодня ей точно к себе его не прижать – а к родителям не поедешь, мама делить бокрёнка с глокой куздрой не любит, говорит: он и так всю неделю твой! – Лиза двинулась от метро пешком. Короткими перебежками – вместе с тьмой на город упал заполярный холод. В булочной – пирожок и чай, в «Тысяче мелочей» – черный крем для сапог, за какой-нибудь год пошедших морщинками-трещинками, и, непонятно зачем, брелок с крошечной плюшевой обезьянкой – просто так, чтобы бежать с ней домой мимо Викешкиного детсада, с единственным горящим окном – значит, кого-то еще не забрали, наверно, Светланку, у нее никого, только бабушка, от одиночества закладывающая за воротник, мимо футбольного поля, залитого под каток, мимо школы, куда Викешка однажды пойдет, и тогда наконец Лиза сможет о многом ему рассказать – например, что у него есть дядя Тимур, и что попугайчик Кирюша не улетел от бабули с дедулей, а умер, и еще про Люси, чтобы рос человеческим человеком… но и готовым к жизненным вызовам.

Кто-то звонил. И все это время лодка несла ее по реке, лодка без весел, вместо весел – течение. Сначала по дну шелковисто струились водоросли, потом появились коряги, похожие на перекати-поле, они мчались, обгоняя друг друга, оживали, казались огромными крабами, схватывались клешнями, а потом деревянно ветвились и катились опять. Кто-то настырно звонил. Это звенели скаты? Они вылетали из озера (это все-таки было озеро!), будто наволочки после стирки, и шумно падали вниз – полоскаться. Скатов сделалось больше. Лиза пригнулась. А лодка теперь летела, словно с горы – по водному скату, нет, прыгала, точно по мостовой. Грохот усиливался. Да это же был селевой поток. И коряги (опять коряги?) срывались в него, словно в бездну. Вязкая жижа липла к рукам. Кто же это звонил? Лодку уже кружило… Это звонил телефон. Она могла захлебнуться, а телефон ее спас. Лиза села. Было темно везде – даже в самых неспящих окнах соседнего дома. Викешка был у родителей. Значит, звонила мама. Он заболел… он отравился? Мобильный Лиза оставила в кухне. Иногда ей звонили и по ошибке. На часах было около трех. Около трех?

Мобильник взвился опять. Из крана бежала вода. Нужно давно поставить нормальный смеситель. А звонил-то безумец Ю-Ю. Похвалить, быть похваленным?

– Не разбудил?

– Угадай.

– Ты была сегодня the best. Best of the best…

Надо было обрадоваться. Но спросонья не получилось.

– Тебе полагается приз…

– Почему?

– За лучший вопрос.

Ну да, Лиза даже и адрес звукорежиссеру продиктовала. Растянула губы в улыбку:

– Он тебе правда понравился?

– А тебе – мой ответ?

– Очень…

– Я под дверью. Откроешь?

– Под дверью?

– Тише, тише. Разбудишь.

– Кого? – спохватилась и перешла на шепот: – Ты правда за дверью?

– Да, подойди.

Надо было набросить халат. И закрыть в Викешкину комнату дверь. И что-то сказать Ю-Ю, просунув физиономию над цепочкой?

– Понимаешь, я только что его уложила… – и для правдоподобия вытащила из тумбочки запасные Викешкины сапоги. – Ему приснился кошмар.

– Подойди. Я привез тебе приз.

Посмотрела в глазок. И он тоже смотрел – напряженно, застенчиво, телефон возле уха:

– Открой. Я замерз. Дай мне чаю.

– В подъезде тепло.

– Я полчаса потратил – в него попасть. Я что, и чаю не заслужил?

Он так жалко канючил и так беспомощно упирался в глазок покатым сверкающим лбом – безобиднейший, в неандертальцах прозревающий душу.

– Жди, сейчас.

И, пока выбирала джинсы и свитер, думала, как это все-таки странно, а с другой стороны, когда же еще у нее будет возможность пить с ним чай и болтать сколько хочешь, хоть до рассвета – свитер Лиза выбрала под самое горло: если сразу отсечь двусмысленное, все будет замечательно хорошо. На цыпочках подошла и открыла. И, пока он старательно расшнуровывал неуклюжие сапоги и, как мячик, подпрыгивал, пытаясь выбраться из такого же неуклюжего кожушка, удивлялась, до чего же он посторонний. И только когда наливала чай, а он за ее спиной шелестел что-то милое, необязательное, но положенное (у тебя хорошо, компактно, уютно, разумно, сама надизайнила?) – вздрогнула до мурашек: да это же голос Ю-Ю! А потом обернулась: ну нет, незнакомый, случайный и какой-то замшело-мустьерский. А он уже разливал свой кофейный ликер, потому что замерз, потому что она ведь тоже попробует, ну буквально глоток, это по-своему уникальный напиток, ему его привезли коллеги из Мексики, а приз, господи, самое главное, он же привез ей приз… Нагнулся, что-то достал из портфеля – под стеклом, в черной минималистской рамке лежала плоская древность. Он поправил: окаменелость, рыба – и по-латыни ее назвал, из карьера в Баварии, обитавшая там сто пятьдесят миллионов лет назад. И повторил одними губами: