Кто-то из них умирал в подворотне, кто-то попадал под колеса машин, кого-то застрелили рано утром, когда город ещё спит, а бродячих собак убивают из ружей специально обученные люди...
Но стая, на время уменьшаясь, вскоре вновь пополнялась новичками, такими же отбившимися, потерявшимися, бездомными...
Но жил город, в котором жили люди, а рядом жили "дикие" собаки...
...Машина мчалась в ночи, ветер свистел натыкаясь на багажную решетку, закрепленную на крыше...
В машине было тихо...
Владелец "Жигулей", кудрявый, коренастый мужчина лет тридцати, сосредоточенно смотрел на дорогу и гнал, гнал вперед, нажимая на педаль газа и в гору, и под гору. Ему хотелось поскорее доставить странных пассажиров на место и возвратиться в город. Здесь в пригородном лесу было так одиноко, так страшно, что он уже жалел о том, что согласился на эту поездку и в который раз, давал себе слово не связываться больше с иногородними.
В городе пассажиры были веселые, разговорчивые и не жадные на деньги. А с этими молодцами еще скандалу не оберешься. Он незаметным движением пощупал правой рукой металлическую монтировку, лежащую под сиденьем, но тревога не проходила. Сзади за спиной он слышал тяжелое дыхание двух странных пассажиров.
"Ну, может быть, действительно тетка больна, вот и волнуются, переживают", - успокаивал себя водитель и продолжал жать на газ.,.
До деревни оставалось не более двух километров, когда тот, что постарше и поздоровее завозился сзади открыто и шумно.
- Слышь, земляк, - начал он, потом закашлялся и уже ровным, чистым голосом продолжил, - слышишь шеф, тормозни на секунду, мне отлить надо.
Водитель резко тормознул, машину чуть занесло на обочине, покрытой мелкой щебенкой. Правая рука водителя вывела рычаг переключения скоростей на нейтралку, левая придерживала руль...
И тут раздался выстрел!
Заряд крупной картечи с расстояния в двадцать сантиметров, вырвавшись из ствола, ударил в расслабленное тело водителя, бросил его вперед на щиток управления. Отдельные картечины, пробив крепкие мышцы туловища, застряли в костях скелета; другие, почти насквозь прошив мягкую плоть, остановились под самой кожей, на груди.
Человек умер, не осознав весь ужас, всю нелепую жестокость и бессмыслицу этого преступления!..
...Его семья в это время спала в благоустроенной квартире в одном из новых микрорайонов. Спала жена, раскинувшись всем холеным, дородным телом на широкой супружеской постели; спали дети: две девочки восьми и десяти лет, веселые, улыбчивые и жизнерадостные.
Они привыкли к тому, что их муж и отец раз, а то и два раза в неделю уезжал вечером на своем "жигуленке" на подработку или, как он сам весело повторял где-то услышанное странное, но смешное слово "на извоз", и привозил к утру двадцать, тридцать, а то и сорок рублей "прибыли"...
...Окровавленное тело убитого, медленно сползло вниз, под сидение и застыло там в неестественной позе, далеко назад откинув голову; изо рта ещё текла кровь и темная полоса ее на подбородке, становилась все шире.
Убийца открыл дверцу и в салоне зажглась лампочка, освещая бледные, почти белые лица живых и темное с широко открытыми глазами лицо-маску умершего.
Черты этого мёртвого лица обрели несвойственную живому неподвижность и могло показаться, что удивившись и ощутив на мгновение боль, теперь мертвец унесет и удивление и эту боль в могилу, хотя конечно никто и не думал его хоронить.
Старший бандит, тот что стрелял, убийца, вылез из машины, закурил сломав несколько раз спичку, с шумом выдохнул после первой глубокой затяжки дым папиросы и вдруг заметил, что его напарник трясется как в ознобе, быстро и бессмысленно трет руками лицо и виски...
- Не дрейфь! - сквозь затяжки и дрожание челюсти, произнес убийца.
- Мы сейчас покурим и бросим его здесь...
Только тело надо подальше унести в лес.
Они стояли на обочине справа от машины, а слева, темной громадой угрожающе темнел сосновый лес с густым подростом из молодой березы, ольховых кустов и багульника.
Докурив папиросу, убийца швырнул окурок в траву и, приказав: - Помоги мне, - пошел вокруг машины к дверце водителя, через которую он хотел вытащить труп.
Второй, юноша, вдруг громко всхлипнул и внезапно исчез в темноте. Чуть слышно зашумели ближние кусты под напором быстро бегущего тела и пропустив беглеца, выпрямились.
Убийца услышав этот шорох, оглянулся.
- Костя! - вначале негромко произнес он, словно ещё не веря происходящему.
- Костя, - уже громче произнес он, а потом, не сдерживая страха и ярости, заорал: - Костя, гад! Вернись, паскуда!!! Поймаю - убью, сука!!!
Он бросился в ночь по кустам, напоролся на ствол березы, больно ударился о ветку, чуть не выбил себе глаз, и это привело его в совершенное бешенство.
- Сволочь, пришью, как собаку!!! Убью, гада!!! Зубы вырву, ишак...
Он орал, топая ногами, матерился, забыв про все...
Наконец почти обессилев от внезапного приступа ярости, он влез на насыпь, назад на полотно дороги и, немного успокоившись, стал увещевать темноту.
- Костя! Су-у-у-ка!!! - со смаком растягивая гласные, громко говорил он.
- Вернись, я один буду все делать. Вернись падла! Как домой попадать будешь, гад!..
Лес молчал и вскоре, убийца понял, что Костя уже не вернется.
Чертыхаясь и свирепо ругаясь, он один вытягивал обмякшее крупное тело убитого из машины; руки скользили в липкой крови, промочившей весь пиджак мертвеца от шеи до живота.
- Вот, сука! - продолжал ворчать убийца.
- Ну я ему всажу ножичек в брюхо, пусть только вернется в город.
Бегство подельника взбесило его и лишило на время страха и осторожности.
Убийца был сильным, молодым парнем и поэтому, несмотря на тяжесть трупа, быстро справился со своей задачей; когда тело было уже вытащено наружу, он открыл багажник, взял убитого на руки и перенёс туда, а потом со стуком опустил, сбросил вниз, заправил неживые но гнущиеся еще мягкие, податливые ноги в башмаках внутрь багажника и закрыл его, хлопнув крышкой. Он подумал, что лучше будет сбросить тело в реку Ушаковку, которая текла через пригороды...
Покончив с этим, он долго тер окровавленные руки тряпкой, которую нашел на крышке рычага скоростей.
- Ну, ****ь!!! Зарежу! - бормотал парень, садясь на место шофера. Он не забыл протереть сиденье, но чтобы не запачкаться, бросил сверху смятый чехол с заднего сиденья. На красной коже сиденья справа, молчаливо и угрожающе блестя стволом, лежал обрез, а внутри салона, еще чуть пахло порохом...
Мотор завелся с пол оборота, машина рывком стронулась с места, яркие лучи фар описали полукруг, скользя и высвечивая стволы и кроны высоких сосен и, вначале медленно, потом все быстрее набирая ход, красный "жигуленок" помчался назад, в город...
Свет фар выхватывал из придорожной темноты куски ночного пейзажа, уносившегося назад мерно и быстро.
На повороте машина тревожно скрипела шинами об асфальт, норовя, как взбесившийся конь, прыгнуть в сторону, в обрыв, увлекая вслед за собой и седока.
На этих поворотах, обострившийся до галлюцинаций слух убийцы различал стук и шорохи в багажнике: ему казалось, что окровавленный и мертвый пассажир стучится, просится к нему в салон.
Волосы молодого бандита на затылке шевелились от ужаса, но, преодолевая страх, он говорил себе: "Этого не может быть, он ведь мертв, убит... Он не может ни стучать, ни двигаться!"
Но тут машина въезжала в новый поворот, и все повторялось вновь: скрипели шины, раздавался шорох в багажнике, волосы на голове вставали дыбом...
Въезжая в город убийца не выдержал, - он остановился на пустынном берегу маленькой речки, съехал под мостом, вылез из машины, дрожащей рукой пригладил слипшиеся от пота длинные волосы, подошел к багажнику, хотел открыть и посмотреть на мертвеца, но страх одолел его.
