Потом он стоял за киоском, пил портвейн и смотрел в низкое серое небо мутными от слез глазами.
– Боже мой, как сложно… думаешь, вот-вот нашел какое-то понимание жизни, ан нет, все опять как в первом классе – ничего не понятно и ясные, видимые буквы никак не складываются в слова. Думал, главная помеха меж людьми – непонимание. Достаточно чуть-чуть потрудиться, объяснить себя, свои мысли, поступки и тогда – мир и согласие… шиш! Оказывается, и твоя правда, и весь ты сам, разъясненный вдоль и поперек, так что ни одного темного пятнышка для другого в тебе и не останется, можешь оказаться отброшенным капризной рукой… не любит она меня. За пять лет, что мы с ней вместе, так и не разгадала, с каким человеком живет, что за правду этот человек несет с собой. Не верил я дурацкой поговорке – весь мир бардак, а бабы – звери. А вот как вышло: и мир бардак, и женщины иногда в таких зверей оборачиваются – без когтей всю душу в кровь исполосуют.
Вечером они, конечно же, помирились. Они вообще не оставались в ссоре больше нескольких часов. Разругаются – насмерть. После всего, что наговорят друг другу, казалось, больше нет никакого выхода, как только немедленно собрать чемоданы и разъехаться. Нет же… походят, надувшись, как сычи, затем – слово за слово, одна мелкая, предельно вежливая просьба, как не просят даже в светских салонах, вторая… кому-то что-то понадобилось, один к другому случайно прикоснулся, тот в ответ улыбнулся, все еще с подчеркнуто надменным выражением лица… Сколько раз я убеждался, что ненависть – это такой зверь, который быстрее всего растет в тишине.
Мои друзья, к счастью, не умели после размолвок хранить тишину. И уже вечером, он, как бы ни был пьян, почти на коленях просил простить его за грубость. Впрочем, просить прощения у нее было легко, она прощала ему все.
…кто не успел, тот опоздал. По-моему, мы с Вовчиком опять опоздали. А ведь сегодня, по моим гениальным расчетам, я должен поднимать бокал с шампанским и пить взахлеб за удачу, которая наконец-то присела ко мне на колени.
Она лежала и смотрела на него как будто издалека. Он сидел полуголый, спиной к настенному ковру, грустный, потерянный, как маленький ребенок и даже не жаловался, как обычно, а тихо говорил:
– Ну, зашли мы к этому жирному боссу. Минут пятнадцать он по телефонам названивал. То ли изображал, то ли, в самом деле, такой занятой… Потом, как проснулся, ребят, вы по какому делу? Мы ему – да все потому же, старый козел… конечно, никто из нас такого и близко не сказал, что ты!, мы с Вовчиком, как два примерных ученика перед любимой учительницей – вот раскладки, договоренности – от вас комнатку в вашем офисе, капиталец…
Она прикрыла глаза – неяркая радужная дымка плыла перед ней, понемногу рассеиваясь, и по странной сиреневой траве, какой она и в жизни на Земле не видела, побежала маленькая голенькая девочка – смеясь, неуклюже перебирая ножками, она бежала к тому невидимому, доброму, кто вот-вот примет ее на руки… она с мгновенным удивлением узнала в той девочке себя и ей стало так хорошо, так неожиданно легко, что она приподнялась со счастливой улыбкой.
– …вот-вот, и ты смеешься, а что нам, дуракам, скажешь? Действительно, посмеешься. Нужны мы ему с нашими грандиозными планами. У него все верняк. Сегодня товар, завтра деньги, завтра деньги, послезавтра, уж будь добр, проценты с них.
Он зевнул.
– Правильно, Вовчик, говорит, – сволочи они все. Короче, сказал, завтра подойти.
– Давай спать, – попросила она, – наш отдел выставку открывает, мне рано вставать.
– Хорошо, – недовольно буркнул он, лег, отвернулся к стене и уже через минуту был в завтрашнем дне.
Та неведомая радость, которая едва коснулась ее души, улетучилась так же быстро, как и возникла. «В детство хочется, – подумала она. – Испугалась я своих забот, теперь снова хочу стать маленькой, совсем маленькой, когда от любого несчастья можно было спастись на мамочкиной груди».
Осторожно встала и босиком прошлась по ковровой дорожке к окну. Скользнула за штору, провела пальцем по подоконнику. «Опять пыль, хотя вчера прибирала; из-за белья… застирано, лохматится… еще на свадебных простынях спим…».
Посмотрела вниз, на улицу. Чистым снегом заметены тротуары, голубоватые пятна уличных ламп, снежными иголками ощетинились скамьи у подъезда, поникшие рябины с черными гроздьями ягод. Напротив, высотка уходила вверх, в низкое взлохмаченное тучами фиолетовое небо. Множество темных слепых окон таращилось на нее. Ей стало зябко, показалось, что это чьи-то живые глаза… Она подышала на окно, и теплый туман растекся по стеклу, скрывая ее лицо от непрошеных взглядов… Потом ей было трудно вспомнить, легла она уже в постель или все еще бездумно стояла у окна, когда в дверь постучали. Она сильно удивилась: и ждать никого не ждали, да и звонок у них есть.
На цыпочках побежала к двери, на ходу подвязывая поясок… постучали еще, громко, отчетливо, так, что стук громким эхом раскатился по квартире. Она торопливо раскрыла дверь в тамбур, оттуда в подъезд, так смело, даже не спросив, кто, зачем… Очнулась уже на пыльной лестничной площадке, никого, только странный дрожащий гул шел снизу, она потом догадалась – от сквозняка… Но даже если б кто минуты не дождался, внизу хлопнула бы тяжелая дверь, и плохо заделанные стекла зазвенели на всех этажах… Никого.
«Крыша поехала, – обречено подумала она, торопливо запирая замки, – я же говорила ему, что уже совсем старенькая…».
Муж, к счастью, даже не проснулся. Чтоб согреться, она почти с головой закуталась в одеяло, и когда совсем уже задремала, вспомнила, почему она с такой безоглядной смелостью в полночный час распахнула двери – она ведь ясно услышала, как чей-то хорошо знакомый голос позвал ее по имени.
Несколько позже вы поймете, почему я так тщательно описываю те события, которые на поспешный взгляд кажутся малыми, незначительными и даже пустяковыми, но кто возьмется утверждать, что мы сплошь состоим из поступков? Мой друг тоже утверждал вслед за великими, что время, прожитое без дела, пусть незначительного, но полезного, прошло понапрасну. Делай полезное, делай доброе, делай вечное – только и слышал он с первого класса. И сказочка в назидание – о двух лягушках, попавших в кувшин с молоком. Мол, одна лентяйка запаниковала и утопла, а вторая, герой труда и заработной платы, месила это молоко так, что превратилось оно в сметану, и затем благополучно выбралась. Как сказать, благополучно, конец у этой сказки совсем не оптимистичен. Выбраться она выбралась, да так от этого топтанья вымоталась, что вконец обессилела и не смогла увернуться от проезжавшей мимо телеги. Но почему-то о печальном финале нам не дорассказали.
Мой приятель тоже стал догадываться о том, о чем умолчали книжки. Иногда он месил слякоть этой жизнь так яростно, что глаза на лоб лезли, но она никак не превращалась в сухую пыль накатанной дороги. Уж в чем в чем, а в лени его никогда нельзя было упрекнуть.
И после очередной такой, безуспешной попытки, ему в голову пришла простенькая мысль – может, делать надо поменьше, а думать побольше? А? И, во-вторых, зачем выбираться из треклятого кувшина, да еще с таким узким горлом, когда просто-напросто не надо лазить в него. Лягушки те на дармовщинку позарились, вот и влипли! Вдруг, положено ему – где-то на заводе по две смены впахивать, полегоньку, не торопясь, с результатом незавидным, но постоянным, ежемесячным?
Словом, вы поняли, что когда он с холодным усталым сердцем шел на встречу с богатым жуликом, он был совсем готов после последнего отказа идти в отдел кадров какого-нибудь завода.
А теперь еще помедленней. Впоследствии, этот день он будет восстанавливать по часам, почти по минутам, но всегда будет сбиваться, ему начнет казаться, что прожил его он как в пьяном угаре, ничего не замечая вокруг от ужасного, ничем не оправданного счастья, которое тогда затопило его до самых краев. Он потом и убивать себя станет именно за то, что в тот день был счастлив. Но, увы, судьба, как ловкая официантка, обнесет чашей радости или горя тех, кому эта чаша недозволенна, и обязательно донесет до того, кому она предназначена. И даже, если кто и сцепит зубы, отказываясь, холодными бесчувственными пальцами разожмет челюсть и вольет в глотку. Подавишься ты, или от такого пития рвать будет долго, или радостно причмокивая, добавки просить начнешь – не волнует, в ее передничке слишком велик список клиентов.
