– Ну что, пацаны, в картишки сыграем? – спросил наигранно лениво Зверь и слез с мотоцикла.

Двое пацанов вскочили с лавки, освобождая место. За Зверем оставили мотоцикл Дохлый и Кот и тоже сели на освобожденные сразу же места. Они сидели по обе стороны Витьки, а напротив – Зверь.

– Что, Витя, сыграем? – спросил Зверь тем же тоном, тасуя карты.

Витька молчал, уставившись взглядом в стол.

Из-за угла дома, откуда вывернулись мотоциклы, выходит Скрипкин. Он в низко надвинутой старой милицейской фуражке и в застегнутой под самое горло длинной и толстой темно-синей шинели. В руке у него маленький черный ученический портфель. Он идет неторопливо, а вернее – тяжело, и нетрудно рассмотреть его большое, немного одутловатое лицо, низкий лоб с тремя глубокими морщинами и маленькие глубокие глаза под лохматыми бровями. На лице – крупные капли пота.

– Скрипкин, – шепнул Вилипутик. Пацаны дернулись, но остались на месте.

Зверь спокойно продолжал тасовать карты. Скрипкин подошел к столу и из-за Витькиной спины протянул Зверю большую с толстыми пальцами ладонь.

– Давай, – сказал Скрипкин и пошевелил пальцами, – давай сюда.

Зверь еще немного потасовал, лениво и нагло глядя на Скрипкина, потом постучал ребром колоды по столу, складывая ее ровнее, и спокойно положил карты в нагрудный карман кожанки.

– Давай сюда, – жестче сказал Скрипкин.

– Мы не играли, – жалобно протянул из-за спины Вилипутик.

– Не играли и не надо, ладно, – примирительно сказал Скрипкин.

Он постоял некоторое время так, громко втягивая носом воздух и переминаясь с ноги на ногу.

– А место мне кто уступит? – спросил он. – Старшим надо место уступать… Не учили вас разве в школе?

Витька сгорбился еще сильнее, остальные пошевелились, но никто не поднялся.

– Да-а, – протянул Скрипкин и посмотрел сначала на рыжую голову Кота, потом на серую Витькину и остановился на черной лохматой голове Дохлого. – Подстригешься когда? – спросил Скрипкин и постучал пальцем по его голове.

Дохлый недовольно дернулся, но промолчал.

– Когда старшие спрашивают, надо отвечать, – продолжил Скрипкин, – и место им уступать! – Он схватил Дохлого за плечи и выдернул его из-за стола, как редиску из грядки.

Теперь, когда место освободилось, он, тяжело подняв одну ногу, перешагнул через скамейку, потом другую, поставил с глухим стуком портфель на стол и, вздохнув, сел, предварительно поддернув галифе.

– Стучат кирпичики? – с ухмылкой спросил Зверь, указывая на портфель глазами.

– Стучат, – согласился Скрипкин. – Стукнут они скоро, Зверев, тебя по башке. Ты парня, Карпухина, за что избил в клубе? Сапогами бил? У него ребро сломано…

– А ты видел? – спокойно спросил Зверь.

– Твое счастье, что не видел.

– Ну вот. Или заявление на меня есть?

– Заявления нет, – согласился устало Скрипкин. – А Валю Платонову из этого дома зачем ударил? Знаешь, что муж ее служит еще, некому заступиться?

– Нужна мне твоя Валя… Она что, заявление на меня написала?

– Не написала, не написала, – громче и жестче произнес Скрипкин. – А может, сказать пацану ее, чтоб он мать сюда позвал? – Скрипкин взглядом указал на опустившего голову Юрика. – Позвать и дать тебе при ней по башке этим портфелем!

– Не надо, – тихо сказал Юрик. Скрипкин вздохнул, щелкнул замком портфеля и вытащил оттуда листок и чернильницу-непроливайку с воткнутой в нее деревянной ученической ручкой.

– Повестка тебе. Явка в милицию. Вот здесь распишись.

– Неохота, – с издевкой в голосе сказал Зверь, – ты сам распишись лучше, у меня рука заморилась…

– Людей добрых бить она у тебя не заморилась… Ничего, я распишусь.

Скрипкин обмакнул еще раз ручку в чернильницу, посмотрел на перо, нет ли ворсинки, и, низко склонившись над столом, стал писать, медленно диктуя самому себе:

– В подписании повестки отказался. Старший сержант Скрипкин Мэ. Мэ.

– Мэ-мэ, – повторил Зверь.

– Да, мэ-мэ, – согласился спокойно Скрипкин и прибавил: – Ты уж лучше приди сам завтра, а то приедем, заберем. Нехорошо будет. Да-а. – Он оглядел сидящих и обратился к Витьке: – А ты самострел свой принеси или сломай его и выкинь в уборную. И все остальные… Я тебя за пистолет марки «Тэтэ» простил, а сейчас за самоделку в колонию отправлю…

– Нету у нас пистолетов, – жалобно протянул Вилипутик.

– Нету, – недовольно повторил Скрипкин.

Взгляд его упал на сидящего под столом Кольку и кучку спичек рядом.

– А это что такое? Подай-ка… – обратился он к Кольке.

Колька опустил голову и не двигался.

Скрипкин нагнулся, скрылся с головой под столом и, тяжело дыша, с побагровевшим лицом, поднялся. В ладонях его была вся куча обезглавленных спичек.

– Это чего? – спросил он.

– Не знаем, – пожал плечами Вилипутик.

– Зато я знаю, – повысил голос Скрипкин, – я знаю. Порох весь перевели, так теперь серу вместо него обчищаете?

Он достал из портфеля лист бумаги, завернул в него бывшие спички и все это спрятал в портфель.

– А вы?! – обратился он, повысив голос, к вздрогнувшим пацанам. – Кошек больше не вешаете?

– Не-е, – вновь тихонько пропел Вилипутик.

– И правильно, – одобрил Скрипкин и продолжил: – А то ведь сегодня кошек, а завтра кого?.. Теперь ведь всё для вас! – неожиданно обратился Скрипкин ко всем сразу. – В такой войне победили, столько жизней положили! И всё ведь для вас! Учитесь только… В люди выходите…

Скрипкин замолчал, тяжело поднялся, вздохнув. Но вдруг неожиданно резко перегнулся через стол и двумя пальцами выхватил у Зверя из кармана карты.

– А в карты играть не надо, – сказал он спокойно и назидательно. – Вы лучше…

Скрипкин замолчал, размышляя.

Все тоже молчали, ждали, что он скажет, что же им лучше делать.

– …стихи учите, – произнес он неожиданно, кажется, даже для самого себя и облегченно выдохнул на прощание: – Вопросы есть?

Он собрался было выйти из-за стола, завернув карты в кусок газеты и положив их в портфель, но его остановил Петька.

– Дядя Скрипкин, а вы почему в пальте, зиму встречаете? – спросил он, бесстрашно глядя снизу в глаза милиционера.

Скрипкин нахмурился.

– Я не зиму встречаю, как ты говоришь, а лихорадку из себя провожаю… Она меня два раза в год трясет. Вопросы есть?

– Есть, – кивнул Петька. – А негры за кого – за наших или за немцев?

– Негры? – Скрипкин задумался, опустив голову. – Негры… Вопрос серьезный. Сразу не ответишь. Я тебе… в другой раз расскажу, за кого они, – сказал он и, выйдя из-за стола, пошел по улице дальше – прямой, спокойный и тяжелый, с портфелем в руке.

Все смотрели на его сутулую, в шинели, непонятную спину и видели, как замедляет он шаг, как останавливается, вероятно задумавшись о чем-то, как возвращается Скрипкин назад.

– У меня одна задача, Зверев, – заговорил, подойдя, он. – Посадить тебя, покуда в армию не забрали. Таким, как ты, в нашей славной победоносной армии – не место. И я тебя посажу.

Скрипкин ушел.

– Томку позови, – зло сказал Зверь, глядя на Витьку.

– Я тебе не нанялся бегать, – по-прежнему не глядя на Зверя, ответил Витька.

– А я сказал – позови, – повторил медленно Зверь.

– А я сказал – не нанялся, – повторил Витька.

Томка выбежала из подъезда неожиданно. У нее, как всегда, слегка растрепаны волосы, и легкое ситцевое платье на ее налитом, живом, как речная вода, теле кажется прозрачным. Все замерли.

– Кого делите, меня, что ли? – крикнула она, смеясь.

Зверь еще раз взглянул на Витьку, поднялся, завел мотоцикл. Сзади села Томка. Она обхватила голыми руками Зверя за шею и прокричала ему в ухо:

– Задушу, если моего братика обидишь!

Мотоциклы срываются с места и исчезают за углом дома. За столом уже в который раз наступает тишина.

– Ох и сучка у тебя сестренка, – участливо заглядывая в глаза Витьке, говорит тихо Вилипутик.

Рыба молча и мгновенно отвешивает брату затрещину.