Вот о чем в статье нет ни слова. Через несколько месяцев после ее выхода второй муж Алтеи покончил с собой в «Ореховом лесу». После его смерти Алтея перестала пускать к себе кого бы то ни было. Они с Эллой затворились в особняке и кормились волшебными сказками и бог весть чем еще, не имея никакой компании, кроме друг друга. Об этой части своей жизни Элла никогда не рассказывает – о четырнадцати годах, которые она провела полностью отрезанной от мира. Она даже в школу не ходила. А кто мой отец и как они с ним познакомились – это секрет, сокрытый так глубоко, что я даже и спрашивать о нем давно перестала.

Когда я добралась наконец до нашей квартиры, голова моя гудела, как котел.

Погодите. Слово «квартира» может создать у вас неправильное впечатление. Скажем так: апартаменты. Это уже ближе, хотя и не совсем то.

Жилище Гарольда пахло дорогими моющими средствами, духами моей приемной сестры и едой, которую на этот раз Элла заказала из ресторана. Думаю, у Гарольда сначала были иллюзии, что она будет готовить ему ужин – на это намекала кухонная коробочка с рецептами, унаследованная от его матери. Но его ждало разочарование: мы с Эллой привыкли неделями жить на овсянке, поп-корне и вареных соевых бобах.

Еще в холле я услышала отдаленные звуки ссоры – голоса доносились из-за закрытой двери родительской спальни. Возле двери их было слышно гораздо лучше.

– Ты не меня сегодня опозорила, а только себя саму.

На звуках «с» Гарольд шипел, как змей. По голосам я смогла определить местоположение ссорящихся – он слева от меня, а слабое движение, обозначавшее присутствие Эллы, – справа, на кровати.

Я прижалась спиной к стене. Пусть только попробует подойти к маме ближе.

– Когда ты одна, можешь выглядеть как бомжиха, это не мое дело, – но сегодня вечером ты выступала в роли моей жены! – Слово «жена» прозвучало даже хуже, чем «бомжиха», но я еще не двигалась с места, сглатывая холодный металлический вкус гнева. Элла снова и снова просила меня доверять ей. Верить, что она может сама разобраться с Гарольдом. Что она любит его. Что эта попытка стабильности предпринята не только ради меня.

Ее молчание звучало громче, чем голос Гарольда. Это ее главное оружие, хотя против меня она его никогда не использовала. Она просто смотрит на вас, пока вы пытаетесь собраться с мыслями, подобрать слова, чтобы достучаться до нее, и никогда не отвечает. Я видела, как она вытягивала из людей все, что ей было нужно – тайны, признания, обещания потерпеть нас в доме лишний месяц – одним своим молчанием. Она им владела в совершенстве.

– Элла, – в голосе Гарольда зазвучало отчаяние. Мне даже стало его жалко, хотя жалеть его я не хотела. – Элла, скажи хоть что-нибудь, черт побери!

Я услышала движение – он пересек комнату, двигаясь к кровати, где сидела моя мать.

Я вдохнула, выдохнула и надавила на ручку двери.

Заперто.

– Мам! Что там происходит?

– Боже мой, это опять твоя дочь?

– Мам! – я ударила в дверь рукой. – Пусти меня!

Тишина, скрип кровати, потом голос Эллы – совсем близко:

– Все в порядке, детка. Иди спать.

– Открой дверь.

– Алиса. Я в порядке. Мы просто разговариваем. Лучшее, что ты можешь сделать, – это пойти спать.

Гнев клокотал в моей крови.

– Он назвал тебя бомжихой. Открой дверь!

Дверь рывком отворил Гарольд, и я отшатнулась. Он был растрепанный, полураздетый. Его бритое лицо казалось темным, глаза были налиты кровью. У Гарольда глаза, как у Капитана Крюка – грустные и голубые, как васильки, а стоит ему разозлиться – сразу поблескивают красным.

Рядом с ним Элла, в облегающем черном платье, с копной темных непослушных волос, казалась похожей на черный мак. Платье было сшито будто специально, чтобы привлекать внимание к татуировке у нее на плече, поднимающейся почти до самого горла: психоделический цветок на колючем стебле, из которого могла бы получиться отличная иллюстрация для марсианского ботанического атласа. Близнец этого цветка был вытатуирован у меня на плече, в зеркальном отражении: это был мой подарок Элле как-то на День Матери – подарок крайне неудачный, потому что она мою татуировку сразу возненавидела.

В тусклом свете ламп из холла она выглядела хищником, а Гарольд – добычей. Мой гнев отхлынул.

– Я не называл ее бомжихой. Я только сказал… – Гарольд взъерошил волосы ладонью. – Эти званые ужины очень важны. В них участвуют потенциальные клиенты, они определяют курс – ох, Господи, да с какой стати я перед тобой оправдываюсь?

Элла прислонилась к дверному косяку, холодно глядя на мужа.

– Я была точно так же одета в вечер нашего знакомства. Ты не забыл?

– Да, но тогда ты была официанткой. Да плевать, я не намерен тут стоять и защищаться от вас обеих! – Гарольд перевел взгляд на меня. – Я не злодей, Алиса. Почему ты всегда смотришь на меня, как на какого-то чертова монстра?

Он развернулся на пятках и удалился в уборную.

– Мама.

Элла повернула голову, мгновение смотрела на меня, будто хотела задать вопрос. Но вместо этого долго и тяжело вздохнула.

– Иди спать, Алиса. Поговорим с утра, ладно?

Она наклонилась и ласково прижалась своим лбом к моему, а потом закрыла разделявшую нас дверь.

На меня навалилась резкая тишина. Звук жилища, отделенного от шумного города, вакуум богатства.

Я прошла в кухню тихо, как воровка, и начала в темноте шарить по кухонным шкафчикам.

– Что это там – белка явилась поискать орешков?

Я посмотрела на пакетик пеканов у себя в руке и положила его обратно на полку. Одри всегда комментировала то, что едят другие, особенно если порция оказывалась меньше ее собственной. Сейчас она сидела в темной гостиной; ее присутствие выдавал только пучок темных волос, видневшийся над спинкой дивана. Когда я подошла ближе, она не обернулась, только слегка напряглась.

Моя приемная сестра была сексуальной, миленькой, никогда не затыкавшейся кисонькой, рядом с которой я чувствовала себя нелепой нескладехой. Одри потянулась; она была одета в спортивные шортики и короткий топик и даже дома умудрялась напускать на себя томный вид. Сейчас она сидела за ноутбуком и прокручивала на экране какой-то длинный каталог. Через ее плечо я разглядела фотографии женщин в дорогих костюмах. Одри снова заказывала себе одежду, которую она, как всегда, с трудом узнает, когда покупки будут доставлены. Я невольно подумала об игроках в казино.

– Опять изображаешь супергероиню? – спросила Одри бодрым голосом. – Ну как, удалось спасти мамочку от моего отца-злодея?

Я плюхнулась в кресло напротив нее.

– Гарольд для злодея слишком скучный. Он просто недостаточно хорош.

Это заставило ее оторваться от компьютера. Глаза ее казались черными в бледном свете экрана.

– Значит, ты считаешь, что мой папа недостаточно хорош для твоей матушки? – два последних слова она произнесла как какое-то ругательство. – Если бы не он, ты бы до сих пор жила в машине. И носила бы джинсы из «Уолмарта»[4].

Меня впечатлило, что она вообще запомнила название «Уолмарт». Я злилась на себя, что хотя бы раз в жизни рассказала ей что-то правдивое.

– Да ладно, нам случалось жить и в бытовках, – сообщила я. – И в трейлерах. А однажды вообще в гараже.

Одри подхватила игру.

– Однажды мне пришлось так долго ждать доставки трюфельных фрикаделек, что они остыли по дороге. И я их сразу выкинула.

– Однажды у нас в машине разбилось стекло, и Элла заклеила его скотчем и закрыла дыру куском картона.

Одри тихонько вздохнула, рука ее все еще лежала на клавиатуре.

– Однажды папа купил мне яхту и назвал ее «Моя Одри». Но он забыл встроить туда залу для танцев, так что я обиделась и утопила яхту.

– Однажды… – в моей голове вспыхнул яркий образ – тройной удар злой судьбы, из-за которого нам пришлось уехать из Чикаго. Я закрыла глаза, чтобы изгнать воспоминание, потом резко встала. – Ладно, ты победила.