– Значит, ты должен помнить все истории, по списку?

– Конечно. Сразу после кражи книги я пришел домой и записал в столбик их названия, чтобы ничего не забыть. Которая тебя интересует?

– «Трижды-Алиса», – автоматически сказала я. – Что это значит? О чем она?

– Да, это одна из самых страшных, – кивнул Финч и нахмурился. – Погоди, а твоя мама тебя случайно не в честь нее назвала?

Мои глаза метнулись к телефону, который беззвучно лежал на столе экраном вниз. Ни единого слова от нее… И ни от кого другого.

– Я так не думаю… Хотя теперь уже не уверена.

Финч внезапно снова смутился.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу? Давно хотел с тобой этим поделиться, но передумал, когда…

– Когда я повела себя как задница при твоей попытке заговорить об Алтее?

Финч улыбнулся, но возражать не стал.

– Так ты хочешь теперь посмотреть? Это про нее.

– Да. Однозначно.

– Тогда пошли. Оно наверху, у меня в комнате.

Мы поднялись по винтовой лестнице на третий этаж, который целиком принадлежал Эллери. Ковер здесь был синий, как шкура Гровера из «Мапет-шоу», и таким толстым, что ноги в нем утопали. Здесь пахло лучше, чем я могла ожидать от любой комнаты, занимаемой парнем. Честно говоря, это была и не комната, а целая отдельная квартира. Первое помещение было оборудовано под бильярд и домашний кинотеатр; стены здесь украшали подсвеченные логотипы разных марок пива – ставлю миллион баксов, что эта идея принадлежала не самому Финчу, а какому-нибудь дизайнеру интерьера. Стиль для «юношей из высшей школы».

– Не обращай внимания на этот храм Святого Будвайзера, – попросил Финч, буквально протаскивая меня к дальней двери.

Вот за дверью, действительно, было настоящее жилище Эллери Финча. Студия с высоким потолком, мягким светом из скрытых источников и широким окном во всю стену. В середине высился письменный стол, здоровенный, как саркофаг, но куда более изящный; на столе – книги, ноутбук и лампа с зеленым абажуром – прямо как из штаб-квартиры тайной политической партии. В остальном просторное помещение было практически пусто, как монашеская келья, если не считать того, что три глухие стены были до потолка заставлены книгами.

– Тут не все мое, – пояснил Финч. – Раньше эта комната использовалась как видимость библиотеки, со всеми этими тяжеленными справочниками в кожаных переплетах, купленными на распродажах. Но я годами избавлялся от них, заменяя настоящими ценностями.

Мне захотелось вытолкать хозяина из комнаты и запереться здесь в одиночку на месяц-другой.

– Книги закупаются на складе? – я все же постаралась подать реплику. – Звучит жестоко.

– Так и есть. Это специальная услуга для богачей, которые хотят придать своему дому интеллектуальный вид, а читать не любят. Вот моему отцу тоже религия запрещает книжку открыть. – Он тронул пальцами губы. – Тут по большей части альманахи, старые реестры и тому подобное, но можно случайно наткнуться и на что-нибудь стоящее. Так вот о том, что я хотел тебе показать.

В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, приоткрытая на пару дюймов. Наверняка она вела в спальню Финча, и я уже смирилась с тем, что туда заглянуть не удастся. На что там смотреть? – сказала я себе. – Какой-нибудь винтажный постер группы «My Bloody Valentine» над неубранной кроватью да старинная пишущая машинка «Underwood» для украшения. То еще зрелище.

Финч осторожно вытянул из стеллажа книгу. При виде зеленой обложки сердце у меня подпрыгнуло. Но эта книга была больше форматом и затянута в прессованную кожу с декоративными трещинками. Финч аккуратно положил ее на стол.

На обложке блестел словами витиеватый шрифт: «Моя голливудская история».

– Посмотри на этого придурка, – Финч открыл титульную страницу, с которой на нас глянул черно-белый снимок парня вроде Валентино с высоко взбитыми набриолиненными волосами. На лице у него было больше макияжа, чем у Одри после вечеринки в стиле ретро.

– Венсан Каллэ, – представил его Финч. – Французский актер, снялся в паре американских фильмов в сороковых. Один раз сыграл злого бойфренда Мирны Лой, что довольно круто. Вот пишет он так ужасно, что даже смешно, но я в истории кино полный ноль, так что больше половины пролистывал. – Он раскрыл книгу на середине, где была вкладка с фотографиями. – Итак, старичок Венсан с Анитой Экберг на вечеринке… О, тут видно, как делается этот его хохолок на голове… Вот, смотри – вот что я имел в виду.

Я склонилась над страницей. Пожилой Венсан со своей самодовольной ухмылкой за столиком ресторана – слащавый, в неестественной напыщенной позе. Рядом с ним – миленькая блондиночка, сплошные ресницы и пышный бюст, улыбка в камеру. По другую руку Венсана сидел молодой мужчина с завитыми волосами и боксерским телосложением. Его глазам, нацеленным на декольте блондинки, не хватало разве что пририсованных стрелок, как в комиксе. А рядом с этим боксером сидела моя бабушка, совершенно не вяжущаяся с остальной компанией, как будто перенесенная сюда с другой фотографии.

Я глянула на подпись под снимком. «Слева направо: неизвестная женщина, Каллэ, Теди Шарп, Алтея Прозерпина. 1972».

Значит, ей двадцать восемь, ее книге – всего год. Я всматривалась в ее лицо. Неуловимая красота того типа, что содержит в себе секрет, так что хочется смотреть снова и снова, пытаясь его вычислить. Характерный изгиб брови, маленький шрам на губе – как если бы она в детстве упала на роликовых коньках. На ней была узорчатая блузка без рукавов, короткая стрижка казалась небрежной – пряди волос беспорядочно спадали на лоб. Пальцами правой руки она рассеянно касалась подбородка, и на указательном виднелось то же самое тяжелое кольцо с ониксом, что и на фотографии на обложке ее книги. На безымянном пальце было еще одно кольцо – в виде свившейся кольцами змейки.

– Она на тебя похожа, – заметил Финч.

Ничего подобного. Если я выгляжу как домашняя «кисонька», то бабушка – вылитая рысь.

– У меня шрам на подбородке, а не на губе, – я потрогала белый рубец на коже – память об одной особенно неприятной встрече со злой судьбой.

– Ты же поняла, что я имею в виду. Это, наверное, взгляд. У тебя такой взгляд, будто ты думаешь сразу миллион мыслей, но вслух не скажешь.

Я терпеть не могла непрошеных комплиментов, если это, конечно, был комплимент, – так что не отвела взгляда от Алтеи.

– В этой книге есть о ней что-нибудь?

– Ничего. Знаешь, как я вообще открыл ее существование? Через эту фотографию. Я прочитал весь раздел о 1970-х, надеясь узнать о ней хоть что-то. – Он задумчиво потер подбородок. – Все из-за… из-за ее лица, понимаешь? Она выглядела так, будто я точно должен ее знать. К тому же это имя… Это странное имя. Наконец я нашел ее в Гугле, с чего и следовало начинать, и так вышел на ее книгу. Книгу нигде не удавалось отыскать – ни оригинала, ни даже репринтов, только старые статьи и прочие мелочи. Все короткие – кроме того интервью для «Ярмарки тщеславия». Я стал просто одержим идеей прочесть эту книгу, главным образом потому, что ее нигде не было.

– Она хорошая?

– Хорошая? – он на миг задумался. – Хорошая здесь не совсем подходящее слово. Она просто переносит тебя в очень странное измерение. Я как раз переживал некоторые семейные обстоятельства, когда она попала мне в руки. И это оказалось ровно то, что нужно. Книга создавала определенное состояние сознания… – Финч глянул на меня, чуть сощурившись. – Только не смейся. Примерно так действуют любовные песни, когда влюбляешься. С поправкой на чернуху, потому что настроение у меня тогда было довольно чернушное. В этих историях много тьмы. Хотя теперь я уже не разберу, какая часть этой тьмы была в самих историях, а какая – у меня в голове. В любом случае я в них просто влюбился. И правда ужасно жалею, что не смогу их перечитать.

– А я-то как жалею.

Он, должно быть, услышал настоящую тревогу в моем голосе, потому что и сам посерьезнел.

– Почему именно сейчас? Не похоже, чтобы ты… Мне казалось, что ты не особо хочешь о ней разговаривать. О твоей бабушке. Что-то изменилось?