– Вы тоже мне нравились, – парировала она. – До тех пор, пока не начали наводить справки.
– Так что насчет партии в теннис? – не принял вызова он.
…А глаза у него, пожалуй, красивые. Глубокие. И серые, как река Танаис в непогожий день. И что, собственно, особенно странного в том, что он озаботился узнать ее биографию? Ей разве есть что скрывать?.. Да и теннис с главным заказчиком пойдет исключительно на пользу делу…
– Хорошо, Глеб Захарович, – устало улыбнулась Татьяна. – Я сыграю с вами в теннис. Когда?
– Завтра, в двадцать ноль-ноль, – быстро ответил он. – Вам удобно?
На это время Таня была записана к массажистке. Надо не забыть отменить.
– Да, мне это подходит, – кивнула она.
Из недр ресторанного зала возник официант с тарелками, на которых исходил паром судак по-польски.
– Ну и отлично, – сразу повеселел босс «Юлианы». И приказал: – А теперь давайте обедать.
Когда вместе вышли из «Каравеллы», Глеб Захарович и слушать не захотел, чтобы Таня ловила такси: «Я вас сам отвезу, мне все равно в центр надо».
Возражать Таня не стала, и пятнадцатиминутная поездка на директорском «Лексусе» прошла под пустопорожнюю околотеннисную, околопогодную и краеведческую болтовню. На прощание Глеб Захарович вышел из лимузина, распахнул перед ней дверцу и галантно приложился к ручке. За церемонией внимательно надзирала охрана из трех человек, высыпавшая из джипа, – он всю дорогу следовал за «Лексусом».
– Значит, до завтра, Танечка, до восьми вечера, на том же корте, – бархатно проговорил Пастухов на прощание.
«Эх, жаль, у Эрнеста Максимыча с Серафимовной на другую сторону окна выходят! А то бы лопнули оба от зависти!»
Однако, возвратившись в офис, Татьяна постаралась тут же выкинуть навязчивого директора «Юлианы» из головы. Окончательно и бесповоротно решила: сейчас приоритет – это Леня. И поиски его лежат на ее совести. Она, в конце концов, здесь начальница. Директор филиала. Руководитель хоть маленького, но коллектива. Значит, она несет ответственность за каждого своего сотрудника. К тому же Леня, как и она, чужак. Он один в этом городе. Никого из близких у него здесь нет. Если разбираться, в Кострове вообще нет человека, более близкого Лене, чем она. И, несмотря на то что не случилось меж ними никакого интима (а может, и потому, что не случилось), отношения их были самыми теплыми. Дружескими, можно сказать.
Вернувшись в офис, Таня первым делом вторглась в кабинетик Эрнеста Максимовича. Тот царил в кресле, просматривая кипу местных и центральных газет. На его важных залысинах поблескивали бисеринки пота. Когда Татьяна вошла, он от своего занятия не оторвался, хотя прекраснейшим образом заметил ее появление.
– Эрнест Максимыч, у меня к вам дело, – без предисловий начала Татьяна.
– Да-да? – Сотрудник глянул на нее поверх очков.
– Куда-то пропал Леня Шангин. Вы, Эрнест Максимович, должны его найти.
– Я-я? – надменно протянул собеседник. – Я что же, похож на Шерлока Холмса?
У Татьяны чуть не сорвалось: «Нет, не похожи, – потому что Шерлок Холмс, когда к нему входила молодая леди, вставал, а даме предлагал сесть». Но сейчас совсем не время было ссориться с Максимычем. Поэтому Таня смиренно сказала:
– Нет, на Холмса вы не похожи, но у вас в городе огромные связи. Вас все здесь знают. Вы с половиной города в теннис играете.
Это была чистая правда. Все свои сорок семь лет Черединский прожил в Кострове. Почти четверть века протрубил в главной партийной газете «Заря Кострова», а в начале девяностых по какому-то недоразумению попал в филиал международного концерна «Ясперс энд бразерс». Числился сначала на должности копирайтера, а потом, по еще большему недоразумению, стал исполнять обязанности директора. Татьяна не знала, сколь успешно Эрнест справлялся с директорством (наверное, не очень хорошо, потому что на его должность прислали ее), а вот в том, что копирайтер он никакой, уже убедилась. Копирайтер должен мыслить образами и короткими афористичными предложениями. Эрнест Максимович мыслил передовицами: назидательными, псевдопублицистическими кирпичами объемом минимум в триста строк.
Татьяна хотела Черединского из конторы выжить – и за бесталанность, и в ответ на явный остракизм, которому он подверг ее. Однако, подумав, военные действия отложила. Потому что имелся у Эрнеста незаменимый талант: он знал в городе всех и вся, был вхож во властные кабинеты, и многие сильные мира сего (костровского масштаба) приглашали его то в баньку, то на рыбалку, то на охоту, то на корт… И когда надо было срочно разместить объявление в местных газетах, или арендовать места под «наружку» подешевле, или организовать презентацию в хорошем ресторане – тут Эрнест Максимович чувствовал себя как рыба в воде: лучился, названивал, бегал. И в конце концов устраивал все в лучшем виде.
А время, свободное от вращения в сферах, Максимыч проводил в своем кабинете, важно просматривая газеты. Сейчас у него был как раз такой бездеятельный период.
– Итак? – Черединский сдернул с носа очки для чтения и водрузил на переносицу другие, для дали. – Проясните мне в подробностях – что происходит?
Оборот, исполненный важности: «проясните мне в подробностях», был бы органичен, скажем, для Глеба Захаровича, но в устах Эрнеста звучал по меньшей мере смешно. Но Таня постаралась не обращать на сие внимания и вкратце обрисовала ситуацию: на работу Ленька не вышел, дома его нет, машина неизвестно где. Не мог бы Эрнест Максимович позвонить по своим каналам в милицию, ГАИ, облздрав? Узнать, может, Шангин попал в аварию, угодил в больницу или его забрали в ментуру?
– Или дайте мне телефоны ваших знакомых, – простодушно попросила Таня, – я сама их обзвоню.
«Черединского все равно рано или поздно придется увольнять и на себя переводить все его связи. Почему бы под сурдинку не начать процесс переключения прямо сейчас?»
– Э-э, нет, – Эрнест Максимович аж ручки от удовольствия потер. Какой подарок судьбы: московский конкурент, мальчишка Ленька, сгинул неизвестно куда. Разве Черединский упустит удовольствие первым услышать, что Шангин угодил в медвытрезвитель! – Я сам этим займусь.
– А может быть, не спешить? – изобразила сомнение Таня. – Может, подождать? Он сам найдется?
Но Эрнест Максимович уже заглотнул наживку и с крючка срываться не пожелал.
– Да что вы, Татьяна, м-м, Валерьевна, как мы с вами можем бросить нашего, м-м, товарища на произвол судьбы?! Обязательно надо звонить, узнавать, что с Леонидом. Причем немедленно! Вы что?! В городе такая преступность! Недаром раньше говорили: «Костров-папа»! Вон, «молодежка» сегодня написала: на территории заброшенного завода сельхозмашин нашли неопознанный труп. Может, это Леня и есть – не дай бог, конечно! Нет-нет, я начну выяснять, причем немедленно!
Черединский с воодушевлением скинул одни очки, нацепил другие и достал из верхнего ящика стола главное богатство, нажитое им за долгие годы: пухлый еженедельник с прямыми номерами телефонов всех сколь-нибудь значимых в Кострове людей. Таня давно на эту книжку облизывалась.
– В последний раз его видели вчера в два часа дня, – пояснила она, – Леня на машине вроде бы на пляж собирался. А машина у Леонида – серая «девятка», номер икс, триста двадцать два, икс эм. – На цифры у нее была прекрасная память.
– Да-да, – рассеянно молвил Эрнест Максимович, – я все узнаю. – Он черкнул номер машины на перекидном календаре и стал набирать телефонный номер.
Татьяна отправилась к себе и провела час за скучнейшим делом: верстая календарный план рекламной кампании «Юлианы».
…А около шести к ней в кабинет явился (естественно, без стука и без доклада) Черединский и сообщил:
– Ваш Леонид нигде не обнаружен. В сводках ДТП ни он, ни его машина не значатся. В моргах такого не числится. Неопознанный труп с завода сельхозмашин оказался бомжом пятидесяти пяти лет. В больницах Шангина нет, неизвестных пациентов его пола и возраста – тоже. И в медвытрезвителе он, к сожалению, тоже не обнаружен.
