— Фермы Мейера Лэнски, — поправил Пак Ян Мин.

— Она принадлежит вам.

— Дело ведет он. Понятие не имею, кого он нанимает. Кстати, когда я смогу ее открыть?

— Когда мы закончим расследование. Хотя к тому времени с вашими делишками, возможно, будет покончено.

Пак Ян Мин с оскорбительной насмешкой взглянул на меня.

— Знаю про ваш крестовый поход, — протянул он. — Говорят, ваш муж пал жертвой плохих кодов и с тех пор они вам всюду мерещатся, даже когда их нет.

Я не удостоила эту чушь ответом. Если выказать слабость перед таким типом, сразу безвозвратно потеряешь авторитет.

— Вы уверены, что не были знакомы с Джейсоном Синглтоном?

— У меня с этими чокнутыми ничего общего.

— А с Эвереттом Хью?

— Это второй, кто сгорел в том номере?

— Это второй, который там не сгорел, — поправила я. — Второе тело принадлежало Абело Баезу, бывшему спецназовцу из армии США.

— Ни о том ни о другом никогда не слышал, — заявил Пак Ян Мин.

— Возможно, вы узнаете лицо? — спросила я, показывая ему копию реконструированной посмертной маски Баеза.

Пак Ян Мин пыхнул дымом.

— Не из моих людей.

— Вы могли знать его как Эйбла Мартинеса, — сказала я. — Под этим именем он жил в Порт–о–Пленти. Мы установили личность по досье из игорного дома — такие заводятся на каждого работника казино. Странно, что вы его не знаете, мистер Пак. Он работал в охране казино на озере Маммот, принадлежащего вашей семье.

— Мой брат не имеет отношения к казино, — вмешался Пак Кван Го, — так же как и я.

— Нас интересует, чем занимался здесь мистер Баез и с кем он был связан, — сказала я. — Если что–нибудь вспомните о нем, скажите мне.

Пак Ян Мин пожал плечами. Пак Кван Го сказал:

— Вам лучше поговорить с управляющим казино.

Я ответила, что так и сделаю, поблагодарила братьев за то, что уделили мне время, и, повернувшись к обоим спиной, направилась к большим двойным дверям.

Пак Ян Мин меня окликнул — он был из тех, кому непременно надо оставить за собой последнее слово.

— Навестите меня на озере Маммот. Я покажу, как надо проводить время. Расслабитесь немножко.

Я обернулась, задержавшись у дверей. Трюк из седой древности, но иногда работает.

— Еще одно. Вы слыхали про Нилса Саркку?

Братья переглянулись.

— Это тот сумасшедший, который вел телешоу? — спросил Ян Мин.

— Эверетт Хью улетел с ним, — ответила я и вышла, оставив их обдумывать этот факт.

Позже я сообщила боссу, что не сомневаюсь: Пак Ян Мин все знал о Хью и Синглтоне.

— Лэнски был глуп. Он, возможно, обнаружил прореху в навигационном пакте и решил оправдаться перед боссом. А Пак Ян Мин послал своего громилу, Абело Баеза, он же Эйбл Мартинес, — за программерами.

— Баез выследил их в мотеле, но был убит Нилсом Сарккой, — добавил Марк.

— Не знаю точно, что там произошло, но, вероятно, это и не важно, — ответила я. — Саркка, безусловно, замешан в деле, а Пак, по–моему, об этом не знал, пока не услышал от меня. Нам повезет, если он начнет расспросы на космодроме и тем самым подставится. Тогда я смогу поинтересоваться, зачем они ищут убийцу Баеза, если Баез с ними никак не связан.

— Слишком окольный путь, — заметил Марк. — Я предпочел бы что–то более осязаемое.

— Я тоже, — сказала я, — но, даже если мы не сумеем связать их с Баезом, достанем через Лэнски. Его убил Пак Ян Мин, не сомневаюсь. И семью тоже. Он знал, что мы говорили с Лэнски, и не надеялся, что тот станет держать рот на замке. Тогда же он, вероятно, забрал из сейфа Лэнски уличающие его записи. Если найти предлог для ареста Пак Ян Мина, эти записи могут достаться нам. А в них найдутся сведения о местонахождении оригинала похищенного кода. Они–то нам и нужны.

— Ты в самом деле думаешь, что Саркка с Хью гоняются за кодом?

— На Либертарии они не объявились, а в остальных местах у нас есть свои представители или надежные источники.

— Еще остается около десяти тысяч пригодных для жизни, но незаселенных планетоформированных мирков и сколько–то астероидов и лун, — напомнил Марк.

— Код надо найти, — сказала я. — Чтобы знать, с чем мы имеем дело. И уничтожить, чтобы никто больше не мог его отзеркалить.

— Если Пак Ян Мин не полный дурак, он избавится от записей.

— Не избавится, пока рассчитывает восстановить бизнес на черном рынке.

Марк в упор посмотрел на меня.

— Надеюсь, ты не для того навела Паков на Саркку, чтобы они заменили собой правосудие?

— Конечно нет, — сказала я.

Хотя именно этого я добивалась, рассказав Пакам о Саркке, а Марк, если и понимал, что я лгу, не стал доискиваться правды. Возможно, он не меньше меня хотел, чтобы Саркка ответил за смерть Синглтона и Баеза, да и за другие свои дела. Что в этом плохого? Конечно, я предпочла бы взять его сама, но в то время не видела возможности. И решила немного поторопить события.

Начистоту так начистоту: мне, вероятно, следует упомянуть здесь о своем муже, втором муже. Не потому, что меня сколько–нибудь задела шпилька Ян Мина на эту тему, а потому, что нашлись комментаторы, которым следовало бы быть умнее: дилетанты–психологи, не стыдящиеся глупо и безответственно рассуждать о мотивах поступков совершенно незнакомых им людей, — которые предположили, что я нацелилась на Саркку, потому что он увез краденый код, а кодомания Жюля — ключ к моему характеру. Тайная рана. Трагедия, которая изменила меня навсегда. Так вот, позвольте вас уверить, что это — псевдофрейдистская чушь. Не хочу сказать, что случившееся не было трагедией. Да, произошла именно трагедия. Но я оставила ее позади и стала жить дальше. На самом деле она случилась давным–давно, в те славные дни, когда все казалось новым и удивительным. Тогда мы еще не знали, как опасно употреблять коды. И закон этого не запрещал. Такое развлечение позволяли себе умные и образованные люди. Чистый, совершенно законный кайф.

Жюль говорил: это все равно как если бы мир превратился в математику. Видишь все, как оно есть. Он различал углы в архитектуре, слышал согласные аккорды непрерывного обновления Вселенной. Словно с мира сорвали все маски. Мир, скрывающийся за миром. Жюль и меня уговаривал попробовать, но я служила в полиции, и нас постоянно проверяли на подобные психоактивные вещества. Кроме того, я боялась. Признаюсь, я боялась, что чужой код перепишет мой разум. И оказалось, что я была права: очень скоро для Жюля и других, развлекавшихся с кодами, дело обернулось плохо: временная синестезия и парейдолия стали постоянными, впечатались в их мозг.

Жюлю повсюду стало мерещиться уродство. Ангелы преобразились в демонов. Музыка военными маршами грохотала у него в голове и не желала смолкать. Он уже не проводил часы, лежа навзничь на заднем дворе и с детским удивлением разглядывая небо. Небо для него было ранено. Все прогнило. Он держался только на кодах. Принимал больше и больше, хотя это уже запретили. Он не получал новых доз от университетской подружки, потому что подружку вышвырнули с работы, но Жюль нашел новые источники. Распродал все, что у нас было. Я выгоняла его и пускала обратно, проходя обычный путь от гнева к отчаянию, от ненависти к жалости. Наконец Жюль престал возвращаться. Я могла бы его разыскать, добиться ареста, перевести из тюрьмы в больницу, только это не помогло бы. Мы к тому времени знали, что ущерб от кодов непоправим, падение функции нейронов ведет под уклон, к безумию и смерти. К тому же спасать пришлось бы человека, который не желал спасения, и он уже не был тем, кого я любила. Он уже был никем. Он был не собой, а своими состояниями. Так что, когда он ушел в последний раз, я за ним не погналась, а потом увидела шесть месяцев спустя, на столе в морге.

Да, было больно. Конечно, было. Но еще больнее было смотреть, как бедняга Жюль трясется в псевдопаркинсонизме и лопочет о демонах. Я страдала, но и чувствовала облегчение при мысли, что он больше не мучается. Действительно облегчение. К тому же это случилось давным–давно, задолго до того, как я перешла в контроль технологий. Тогдашнее происшествие не имеет никакого отношения к тому, о чем я вам тут рассказываю, что бы кто ни говорил. Я не мстила за мужа и не избывала чувство вины — ничего подобного. Я расследовала это дело, как любое другое.