Бхарат был беден. У Бхарата трескалась кожа на ладонях и пятках, но он был прекрасен. Бхарат наводил чистоту, и мел, и готовил пищу, и присматривал за детьми, Бхарат водил машины, и строил, и толкал по улицам тележки, и таскал коробки по лестничным пролетам до апартаментов. Бхарат всегда хотел пить. Как это по–человечески, настолько увлечься своим последним кризисом, чтобы позабыть, что не сумели разрешить предпоследний. Проблемой Индии было хранение данных. Количество информации возрастало в геометрической прогрессии, доступная память — лишь в арифметической. Информационное мальтузианство стало угрозой для великой технологической революции. Проблемой Бхарата была вода. Муссоны, и прежде–то ненадежные, превратились в мелкие дождики, в немногочисленные грозы, когда вода испарялась с покрытой коркой земли, едва успев коснуться ее, дразнящая линия серых туч над горизонтом никогда не подплывала ближе. Гималайские ледники, питавшие великие реки Северной Индии и неспешно текущую Брахмапутру, иссякли; остались лишь серые каменные морены и сухая глина. Надвигалась сильнейшая из засух. Но что было до этого подключенному классу? Они могли платить за опресненную воду, разве Индия не возникла из вод? А на крайний случай, если вселенная погибнет в огне, они смогут, благодаря великолепной новой технологии, транслировать себя из этих примитивных физических тел в Индию мечты между реальным и виртуальным мирами. Бодхисофты[161], так называли этих продвинутых существ, Шив гордился бы таким именем.

Из своего пляжного бара, из своей школы дайвинга, из своего охотничьего заповедника, и книжной лавки, и танцклуба, и кофейни, и бюро пешеходных экскурсий, из своего ресторана, и антикварного магазина, и ашрама я наблюдал, как мои пророчества становятся явью. Да, я вступил во все эти предприятия. Их было десять, по одному для каждой из десяти аватар моего божественного тезки. Все они находились на краю света, все позволяли наблюдать за эпохой Кали. Я потерял счет годам. Мое тело выросло и стало мной; долговязым, тощим, высоколобым мужчиной с тонким голосом и длинными руками и ногами. Еще у меня очень красивые глаза.

Я мерил годы утратами. Я восстановил контакт со своим старинным политическим коллегой из Варанаси, Шахин Бадур Ханом. Он был удивлен так же, как и все, когда я столь внезапно исчез с политической сцены, но его собственная карьера тоже грешила лакунами, и когда он обнаружил, что я — это Шакьямуни из широко опубликованных сочинений о «Городе и деревне», мы начали оживленную и продолжительную переписку, продолжавшуюся до самой его смерти в возрасте семидесяти семи лет. Он умер весь, как добрый мусульманин. Лучше обещание рая, чем туманные сомнения бодхисофта. Моя мать ускользнула из мира в царство бодхисофтов. Сарасвати не могла сказать, была ли причиной ужасная болезнь или просто матери наскучил мир. В любом случае я никогда не искал ее в служивших хранилищами памяти небоскребах, опоясавших Дели по линии старого Сири Ринг. Лакшми, эта почти жена и любимейшая из заговорщиц, ушла во владения бодхисофтов, где могла бесконечно исследовать сложнейшие математические игры, столь восхищавшие ее. Были не одни лишь потери. Эпоха Кали принесла мне друга: еще одного великого Хана, моего старого наставника из колледжа доктора Ренганатана для брахманов. Он являлся из облачка информационной пыли, заменявшей экраны и крючки для тех, кто по привычке отвергал глаз Шивы, и проводил немало упоительных вечеров, читая мне лекции о моей моральной расхлябанности.

Потом по улицам Дели начала летать пыль. Но не пыль, порожденная вечной засухой, испепелявшей поля и обращавшей урожай в прах, заставлявшей миллионы людей переселяться из Бхарата в города Индии. То была пыль Шивы, священный пепел нанокомпьютеров «Пуруша Корпорейшн», выпущенных в мир. Может, Бхарат и задыхается, но это! это! решение индийских проблем с памятью! Шив придумал для них имя, тоже хорошее. Он назвал их дэвами.

Он связался со мной. Десятки лет прошли с того дня, когда мы в последний раз беседовали в его саду в Варанаси за бокалом лимонада. Я тогда обитал в дхарамшале[162] в Пандуа. Там было просторно, спокойно и прохладно, и единственным беспокойством являлись чересчур тяжелые шаги западных людей, толпами стекавшихся туда. Я открыл для себя, что они не ходят босиком. IТ-пыль зазвенела, обозначая вызов. Я ожидал мистера Хана. Вместо него из завихрения пылинок возник мой брат. Он похудел, сильно похудел. И выглядел хорошо, слишком хорошо. Он мог быть чем угодно: человеком, агентом ИИ, бодхисофтом. Мы приветствовали друг друга и обменялись комплиментами по поводу прекрасного внешнего вида.

— А как Нирупа?

Его улыбка заставила меня подумать, что он человек. У ИИ свои эмоции или нечто похожее на эмоции.

— Хорошо. Просто отлично. Ей уже двадцать восемь, можешь себе представить?

Я подтвердил, что не могу.

— У нее все нормально, нашла подходящего парня, из вполне приличной семьи, не просто охотника за приданым. Этакий старомодный тип. Я рад, что она дождалась своего, но теперь они могут себе позволить не спешить.

— Все время мира в их распоряжении.

— Она красивая. Виш, мне нужно кое–что тебе сказать. Не то чтобы предостеречь, скорее, подготовить тебя.

— Звучит угрожающе.

— Надеюсь, что нет. Ты все очень хорошо предсказал.

— Предсказал что?

— Не скромничай. Я знаю, кем ты был. Боюсь, в прозрачном мире секретов нет. Нет, ты все правильно понял, и я рад, что ты это сделал, потому как, на мой взгляд, ты смягчил удар, но есть еще кое–что, чего ты не предвидел, возможно, и не мог предвидеть.

Легкий ветерок играл пламенем свечи в моем простом дощатом жилище. Тяжелые белые ноги топали — топ–топ–топ — по скрипучим настилам за решетчатым окном. Загляни они через решетку, и увидели бы, как я разговариваю с призраком. Ничего удивительного, в этакую–то эпоху, а может, и в другие эпохи тоже.

— Во время нашего последнего разговора ты сказал, что используешь информацию из действующего устройства, оставленного нам в наследство настоящими ИИ.

— Отличная догадка.

— Это представляется логичным.

— Когда тримурти[163] покинула Землю, они открыли канал связи с особым пространственно–временным континуумом. Там есть несколько основных отличий от нашего пространства–времени. Одно из них — в том, что время там идет гораздо быстрее, чем у нас, хотя для находящегося в том континууме это незаметно. Другое — временной вектор развернут в обратную сторону. Тримурти движется назад во времени. Вот, похоже, каким образом их артефакт, который американцы называют «Табернакль», на момент обнаружения его в космосе оказался старше Солнечной системы. Но наиболее важным — что и определило выбор — стало то, что информация была интегрирована в геометрическую структуру этого пространства–времени.

Я закрыл глаза и сосредоточился.

— Ты говоришь, что информационные, цифровые разумы составляют часть базовой структуры этой вселенной. Разум, не нуждающийся в телах. Целая вселенная — как космологический компьютер.

— Ты уловил суть.

— И ты нашел путь в эту вселенную.

— О, нет–нет–нет–нет-нет. Та вселенная закрыта. Она закончилась вместе с тримурти. Их время ушло. Та вселенная была несовершенной. Есть другие мыслящие пространства вроде нее, только лучше. Мы собираемся открыть множество — сотни, со временем и тысячи — порталов. Наша потребность в обработке данных всегда будет больше, чем доступный нам объем памяти, и дэвы — лишь временная мера. Целая вселенная, прямо рядом с нашей, всего в одном шаге, доступная для вычислительных ресурсов.

— Что вы собираетесь сделать?

— Йотирлингамы.

Йотирлингамы были святыми местами, где в эпоху Вед созидательная энергия Господа Шивы вырвалась из–под земли столпами божественного света, изначальными символами фаллического культа. Теперь они будут исходить не из земли, а из другой вселенной. И Шив дал им название в духе прочей своей космологической чуши. В недостатке спеси его не упрекнешь. Его образ из IТ-пыли засверкал, взвихрился и рассыпался бесчисленным множеством крохотных искр. Улыбка его, казалось, осталась, как у легендарного Чеширского Кота. Неделю спустя в городах в каждом из индийских штатов появились двенадцать световых столпов. Из–за едва заметного отклонения от оси делийский йотирлингам встретился с землей посреди Далхаузи, обширнейших городских трущоб, забитых сверх всякой меры бежавшими от засухи.