— Так, — говорит Агнет, и ее тон вдруг падет и становится сравнительно мирным. — Извини за то, что там произошло. Нам обоим было тяжело. Я тоже сомневалась. В смысле, стоит ли сюда уходить.

Она накрывает мою руку своей.

— Я всегда буду тебе благодарна, — говорит она и не лжет. Я играю ее пальцем. Кажется, я купил ее верность.

— Спасибо, — говорю я и понимаю, что она потеряла мою.

Она пытается вернуть любовь, сжимая мою руку.

— Я знаю, ты сюда не хотел. Знаю, что это ради нас.

Даже мальчики чувствуют, что как сильно все изменилось. Сампул и Тарум молча разглядывают нас круглыми карими глазами. Не так ли было с их папой номер один?

Старший, Рит, презрительно фыркает. Ему нужно возненавидеть нас, чтобы вылететь из гнезда.

У меня так саднит сердце, что я не могу говорить.

— Что ты будешь делать? — спрашивает она. Вопрос звушит потерянно, и она пытается сменить тон на легкомысленный. — Есть идеи?

— Открою казино, — говорю я, чувствуя себя мертвым.

— О, Чанна, какая мысль! Чудесно, просто великолепно!

— Не правда ли? Всем этим людям нечего делать.

Нужно же им приносить куда–то порошок. Я смотрю на море.

Рит закатывает глаза. Где для него выход отсюда? Я не знаю. Вижу, что ему тоже придется уничтожить свое наследство. Что он будет делать: бурить скалу? Нырять в лаву? Или из чистого протеста снова поднимется на землю?

Действие наркотика кончается, и Герда просыпается, но взгляд у нее спокойный, она с интересом рассматривает столик и еду. Затем девочка выходит наружу, в торговый центр, и вдруг взвизгивает от смеха и бежит к перилам. Она указывает на светящуюся желтую вывеску с черными ушками и произносит: «Дисней!» Она все бренды называет вслух, как имена старых друзей.

Я ошибался. Герда здесь дома.

Я вижу себя, блуждающего по шепчущим мраморным полам, словно призрак, слушающий голос того, что умерло.

Мы уходим в наш номер. Он очень похож на проклятое казино, только здесь за стеной нет лодок, впихивающих вам в руки наживку, нет песка, обжигающего ноги. Камбоджи больше нет — для нас.

Агнет вне себя от восторга.

— Какое тебе хочется окно?

Я прошу центр Пномпеня. Лес острых серых небоскребов до горизонта. Под дождем, прошу я.

— Нельзя ли что–нибудь повеселее?

— Конечно. Как насчет тюрьмы Туол Сленг?

Я знаю, что не нужен ей. Я знаю, как сделать ей больно. Я ухожу погулять.

На куполе наверху туманность Конская Голова. Сияющая, дивная, смертоносная, через нее тридцать лет пути на скорости света.

Я захожу в аптеку. Аптекарь похож на шарлатана из рекламного объявления. Я спрашиваю:

— Нет ли… нет ли отсюда выхода?

— Можно подняться на Землю без документов. Такие попадают в лачуги на Сентосе. Но вы ведь не того хотите?

Я только качаю головой. Мы словно отредактированы так, чтобы ничего подозрительного не прозвучало. Он дает мне крошечный белый пакетик с синей надписью.

Мгновенно и безболезненно, как у незадачливых клиентов в моем казино.

— Не здесь, — предупреждает он меня. — Унесите куда–нибудь, например в общественный туалет.

Ужас — пакетик не запечатан. Я его трогал, порошок мог остаться у меня на руках, смахнуть где попало нельзя — вдруг дети лизнут?

Тогда я понимаю, что не хочу умирать. Я просто хочу домой и всегда буду хотеть. Я — сын Камбу, кампучиец.

— А, — говорит аптекарь с довольным видом, — знаете, Будда учил смиряться.

— Почему же мы не смирились с Землей? — спрашиваю я.

Аптекарь пожимает плечами, обтянутыми белым халатом.

— Нам всегда хочется чего–то другого.

Мы всегда должны двигаться дальше, и, если не можем покинуть дом, он сводит нас с ума. Запертые, обезумевшие, мы затеваем что–то новое.

До настоящего человека мне еще одна ступень. Я вспоминаю своего дядю: как только его дети и дети его брата подросли, он покинул нас, чтобы стать монахом. Так завершалось создание человека в былые времена.

Я стою, и рядом со мной — миска для заслуг перед храмом. На мне оранжевое одеяние, как и на других. Рит, как ни странно, присоединился ко мне. Он воображает, что бунтует. Люди Шри–Ланки, Лаоса, Бирмы и моей родины дают нам еду для своих умерших. Мы благословляем ее и поем на пали:

Мы добиваемся, чего хотим. Мы — наш вид — всегда получаем то, что хотим, верно? Так или иначе.

Рассказы Джеймса ван Пелта публиковались в «Sei Fiction», «Asimov’s Science Fiction», «Analog», «Realms of Fantasy», «The Third Alternative», «Weird Tales», «Tale–bones», «Alfred Hitchcock’s Mystery Magazine», «Pulphouse», «Altair», «Transversions», «Adventures in Sword & Sorcery», «On Spec», «Future Orbits» и других изданиях. Первой книгой писателя стал сборник «Бродяги и попрошайки» («Strangers and Beggars»). Вслед за ним он выпустил свой первый роман — «Лето апокалипсиса» («Summer of the Apocalypse»), Затем вышел еще один сборник — «„Радиоволшебники“ и другие рассказы» («The Radio Magicians and Other Stories»). Джеймс ван Пелт проживает с семьей в Гранд–Джанкшен, штат Колорадо, где преподает английский язык в старших классах и колледже.

Эта история о человеке, лютой зимой из–за снегопада оказавшемся взаперти в генераторной будке над старой шахтой. Он должен не только пытаться выжить, но и всеми силами поддерживать работу электричества и вентиляции, несмотря на вызовы, которые бросает ему природа. Много веков спустя его мужество и решимость подают пример молодой женщине на корабле–колонии, совершающем долгое межзвездное путешествие.

Видеостена не протянула и двух циклов сна. Когда Меган впервые проснулась (через сотню лет после начала четырехтысячелетнего путешествия к Зета Ретикула), она махнула рукой в сторону сенсора, и перед ней появился пейзаж Хрустальной реки. Листья ясеня трепетали от легкого ветерка, которого она не чувствовала. Сама река пересекала экран, появляясь меж деревьев, прыгая по камням, смеясь и шипя в громкоговорители, прежде чем иссякнуть у самого пола внизу картинки. На правом берегу на сером граните стояла генераторная будка, оставшаяся от шахты девятнадцатого века. Высокий желоб для воды спускался от домика по скалистому берегу в заводь. Девушка сделала снимок во время последнего похода, перед началом подготовки к полету. В комнате каждого члена команды был дисплей, но лишь у нее он все время показывал одну и ту же картину. Меган присоединялась к команде на двухнедельный рабочий период, затем возвращалась в кровать для долгого сна.

Но когда она проснулась во второй раз, через двести лет после того, как корабль покинул земную орбиту, лист металла оставался тусклым и пустым. Меган сидела на краю койки, опустошенная, зная, что свинцовые конечности — результат столетнего сна, но предпочитая думать, будто это вызвано печалью. Горы нет. Реки нет. Деревянной будки, стоящей под ясенем, — нет. Она вызвала Тига, командира расчета.

Пока тот не пришел, Меган достала из–под кровати коробку, в которой хранила сувенир с Земли — шахтерский подсвечник, с острием на конце, медной ручкой и железным кольцом для свечи. Она нашла его в яме у генераторной будки после того, как сделала снимок. Подсвечник был приятно тяжелым и сбалансированным. Девушка счистила ржавчину, и металл засиял, но на некогда гладкой поверхности остались рытвины. Меган нравилось ощущать пальцами его шероховатости.