Деньги… О, Боже, достаточно денег, чтобы скупить все человеческие жизни и души, чтобы не принимать во внимание все проблемы мира. Галландри с этим не шли ни в какое сравнение! О, Мондрагон, теперь я понимаю, почему тогда на лодке ты отпрянул от меня — потому что ты принадлежишь этому! Во славу Бога!

Верхний конец лестницы венчал большой позолоченный стол; рядом с ним стоял мужчина в золотисто-синем банном халате, черноволосый мужчина с злыми, свисающими в уголках рта усами и черными глазами, которые испепелили Альтаир еще до того, как она осилила последние ступеньки.

За то, что она выгнала этого человека из постели, заставила обитателей этого дома зажечь все электрические лампы… Это человек, который не говорит с крысами канала; он рассматривает меня, конечно, как плывущий по воде кусок дерьма. О, Боже, при нем мне придется следить за своим языком, придется говорить на языке жителей Верхнего города, постараться убедить этого м'сэра, что я действительно знаю Мондрагона, или они снова отведут меня вниз и убьют. Это сам Бореги? Неужели он на самом деле такой молодой? Нет, этого не может быть. Бореги стар, ведь правда? Это, должно быть, его сын. Я должна буду поговорить с ним, а только потом с Бореги.

О, Боже, я вся потная, и это при людях со всеми их ваннами!

Она остановилась, сорвала с головы фуражку и крепко стиснула ее обеими руками, стоя перед этим м'сэром, который, вероятно, был только что из постели, что бы он в ней ни делал, этот м'сэр со всеми этими вооруженными людьми, которые обступили его.

— Ты упомянула одно имя, — сказал Бореги.

— Да, м'сэр, — пробормотала она. Если он не хотел произносить это имя здесь громко, то и я, наверное, не должна этого делать, подумала она. Она посмотрела прямо в эти черные глаза и почувствовала, будто погружается в воду. Вниз, в темноту старого Дета.

— Ну?

— Он в беде. Должна я рассказать, в какой?

— А разве ты можешь?

— Они его схватили. Они ворвались туда, где он спал, и утащили его… я не знаю, куда. Вы должны ему помочь. Он сказал, вы его друг. Он сказал… он должен был прийти к вам. Теперь он не может. Они схватили его.

— Кто ты?

— Джонс, сэр. Альтаир Джонс. Можете спросить всякого… — Нет, дура! Этот человек не говорит с такими, как мы. Этот человек не задает вопросов сам.

Но не сейчас.

— Должно быть, одна из девчонок Галландри, — проворчал один из мужчин.

— Значит, ему удалось уйти с этой баржи, — констатировал Бореги.

— Да, — подтвердила Альтаир — Мы спрыгнули, вдвоем.

— Ты доставила его к твоим друзьям?

— Это было единственное, что я смогла сделать… — О, небо, нет, он так не считает! О, Боже, посмотри в его глаза, как раз в этот момент он думает о своем подвале. — Проклятье, я не выдавала его им, я этого не делала!

Бореги взвился, уставившись на нее. Колени у нее обмякли.

Теперь подвал, точно подвал! О, Боже, спаси дуру! Что я говорю… должна я ему сказать, что мы любили друг друга, скажу ли я вообще что-нибудь, прежде чем он захочет со мной говорить?

— Где он теперь? — спросил Бореги.

— Я не знаю, я не знаю, где. Я пришла к вам, чтобы спросить, куда могли пойти эти люди.

— Ко мне?

— Он назвал мне ваше имя. Вы должны пойти к губернатору, в полицию, чтобы его начали искать! Его не убили. Не было видно никакой крови. Они, кажется, не собирались его убивать… по крайней мере, пока. Вы должны что-нибудь предпринять, сэр!

Бореги только таращился на нее и молчал. Наконец, он сделал движение рукой.

— Стул, — сказал он, и один из мужчин побежал в угол помещения, где стоял стул. Бореги повернулся к тому, который уже стоял наготове рядом с ним — большому стулу во главе стола — и сел на него, не сводя с нее глаз. — Садись, — сказал он, когда принесли стул, худое позолоченное нечто с белым и коричневым покрытием. Мужчина поставил его на углу стола. — Садись, — повторил Бореги.

— У меня грязные штаны. — Прозвучало полузадушено. Лицо охватило жаром.

— Все равно садись. Она села.

— Вина. — Он сделал опять движение рукой в сторону. — Где это случилось? И что именно… поподробнее.

— Я доставила его к Моги, это бар на нижнем уровне Вентани. Под лестницей Рыбного Рынка. Потом я искала свою лодку, за которой присматривал один мой друг. Я вернулась назад, а эти проклятые… кто-то туда ворвался… — Ее зубам хотелось застучать, а глаза были готовы разразиться слезами, и она набрала воздуху и переборола оба побуждения. Она растопырила пыльцы и посмотрела на свои руки, чтобы как-то сгладить паузу. Ладони были усеяны мозолями и ранами. — Они бросили это дымовое вещество. И все там… Весь бар потерял сознание. Так они его схватили.

— Патати.

Она непонимающе заморгала.

— Патати. Ядовитый газ. Оружие шарристов.

— Шарристов! — Весь мир рухнул, и разум провалился в бездну. — О, Боже, какое к этому имеют отношение шарры?

Бореги не ответил. Мужчина принес вино, красное вино в бутылке из полированного стекла, и к нему красивые рюмки. Он составил все на стол, налил, подал рюмку Бореги, а другую поставил на большой стол рядом с Альтаир. Она схватила ее, и ее рука задрожала. Ей пришлось держать обеими руками, чтобы не расплескать. Она отпила глоток.

— О том, чтобы ставить в известность полицию, — сказал Бореги, — в теперешних обстоятельствах не может быть и речи.

Она беспомощно смотрела на него.

— Полиция не заинтересуется этим, — продолжал он.

— Она сбросила его с моста.

— Что?

— Полицейские сбросили его с моста Рыбного Рынка. Я вытащила его из воды. — Она едва сдерживалась, чтобы не залязгать зубами. У нее болел живот, суставы и в черепе за глазами. — Я думала, что вы, может быть… что у вас, возможно, есть друзья, которые могут надавить на полицию с другой стороны. Поэтому я пришла сюда; я думаю, кто-то их подкупил, чтобы натравить против него, а подкуп с другой стороны мог бы заставить их быть за него, ведь правда?

— Ты не понимаешь, какие трудности с этим связаны.

— Правда. — Слова как-то расплывались, теряли всякий смысл. Это слышалось, как нет.

Альтаир держала рюмку обеими руками, чтобы она не тряслась. Она посмотрела через комнату, в которой полдесятка мужчин стояло наготове, чтобы только обслуживать Бореги и крысу канала вином. Она заставила себя многозначительно обвести их всех взглядом. — Но у вас же есть все вот эти, правда? — Хоть это были сухопутные крысы, но выглядели они опасно. Опаснее, чем ей когда-либо казалась полиция. — Если вы знаете, куда они направились… Небо, мы ведь должны что-то делать! Он в их руках, они могут сделать с ним все, что угодно…

— Могут, вообще-то. — Бореги покрутил рюмку на столе; длинными, белыми и узкими пальцами. Он бросил на Альтаир взгляд. — Ты должна понять наши трудности. Твой визит сюда приводит нас в смущение, такое, какое мы едва можем побороть. Возможно, ты не в состоянии оценить это. Но если полиция, как ты говоришь, сбросила его с моста, тогда по этому можно видеть официальную позицию губернатора, не правда ли? Или мнение кого-то другого — мнение очень высокопоставленной и влиятельной персоны. Это буквально то же самое.

— Небо, тогда черноногих можно купить за пенни!

— Не в этом случае. Нет. Не за деньги. Такие вещи требуют другой валюты. Ни у одного из нас ее нет. Твой приход для нас досаден, если не сказать больше.

— Но вы же его друзья!

— Мы были друзьями его семьи. — Рюмка сделала еще одно вращение, а Бореги вообще не поднимал взгляда, чтобы посмотреть, что делают его руки. — Этой семьи больше не существует. И сейчас он представляет опасность. Вспомни судьбу Галландри, если сомневаешься в этом. Мондрагон — это яд.

Альтаир отставила вино, отодвинула назад стул и собралась встать, взяв в руку фуражку. Мужчина подошел к ней, снова вдавил в сиденье и подвинул стул вперед.

— К черту!

Ее крик отразился от стен. Тяжелая рука опустилась на ее плечо, и стоявшие мужчины неуютно зашевелились. Альтаир вспомнила о ноже. Если она его вытащит, она мертва. Это она понимала хорошо. Она сверкнула глазами на Бореги, и тот дал рукой знак мужчине рядом с ней отодвинуться. Тяжесть с плеча исчезла.