© Карих В.Е., 2018

© ООО «Яуза-каталог», 2018ф

Бездонная черная ночь опустилась на Галилею. Такая же черная бездна поглотила душу Ирода Антипы – тетрарха Галилеи и Галаада. Безумие давно владело его разумом. В последнее время приступы душевной болезни повторялись все чаще. Когда они начинались, пространство вокруг Ирода теряло очертания, становилось зыбким и расплывчатым. И уже не мог он различить, что это: то ли прекрасный, но страшный сон, то ли явь…

Так было и на этот раз. В его воображении одно за другим рождались кровавые видения. Как каменное изваяние, стоял он на балконе дворца в Тивериаде и мрачно смотрел вниз. Ирод Антипа дожидался прихода жены Иродиады, которая просила не начинать казнь без нее.

По периметру парадного плаца горели сотни огромных факелов. Их багровые отсветы выхватывали из темноты и делали медными лица людей, придавая им зловещий вид. В центре плаца была сооружена плаха, возле которой, держа в руках меч, стоял полуголый палач. Суровые и молчаливые стражники в металлических доспехах плотным строем окружали небольшую группу мужчин, сгрудившихся возле плахи. Еще утром они были солдатами, как остальные. Теперь же, по воле тетрарха – объявлены предателями. С тоской ожидали они казни.

В стену около тетрарха был воткнут факел, с помощью которого он объявлял находившимся внизу принятое решение. Опущенный вниз, факел означал смерть приговоренного. Но поднятый вверх – дарил надежду на продолжение жизни, которая, впрочем, могла быть потом отнята в любой миг… Обреченный на смерть и слышащий чутким ухом ее неотвратимую поступь человек до последнего вздоха надеется на чудо, избавление и возвращение к жизни. Разве может живая душа смириться с тем, что ей предстоит уйти во мрак и небытие?..

Внезапно поведение тетрарха изменилось. Он стал беспокойным и начал быстро ходить взад-вперед по балкону, разговаривая сам с собой: «Кровь и огонь… Я всюду вижу кровь…» Предметы вокруг него преобразились, а позади предметов и людей возникли какие-то меняющие их форму тени. «О ужас! О негодование! Я знаю: эти жалкие предатели пытались убить меня. Никому из окружающих людишек нельзя доверять! Я хорошо слышу, о чем они разговаривают между собой. Вон же – отсюда хорошо видно, как они безобразно насмешничают надо мной и гримасничают, показывая на меня пальцами».

На самом деле приговоренные к смерти солдаты, раздетые почти догола, окровавленные, с многочисленными глубокими ранами, в этот момент едва стояли на ногах или сидели с поникшими головами. Некоторые были вовсе без сил и лежали на каменном плацу, не смея пошевелиться, чтобы бросить последний отчаянный взгляд наверх, где метался тетрарх.

«Они смеются надо мной! Предатели и враги! Как они смеют покушаться на идеальный мир, окружающий меня?!» – в гневе вопрошал небеса тетрарх. А гримасничающие бегущие образы все плотнее заполняли собой его измученный и воспаленный мозг, искажая реальность. Душа тетрарха корчилась от ненависти и страха, вызванного возможным предательством и ужасом смерти.

На самом деле предательства, которого он так опасался, не было.

Сегодня утром он, четвертовластник Ирод Антипа, скакал впереди отряда вместе с самыми преданными ему друзьями Кастулом и Закарией из Галилеи в Галаад – дикую и бесплодную область, доставшуюся ему в наследство от отца Ирода Великого. Ирод Антипа намеревался осмотреть ее границы.

Они проскакали уже много миль по жаркой каменистой пустыне, как вдруг услыхали позади гневные крики и звон вынимаемых из ножен мечей. Оглянувшись, Ирод увидел, что сопровождающий его отряд остановился, разделившись на две группы. Воины приготовились к бою.

Не раздумывая, тетрарх с гиканьем развернул коня и ринулся назад. Быстрее молнии врезался он в гущу всадников и, не разобравшись, обнажил свой меч и стал рубить им направо и налево, нанося смертельные удары.

– Вы все предатели и грязные собаки! – яростно кричал Ирод обезумевшим от ужаса воинам, размахивая окровавленным мечом. – Смерть вам, подлые гиены!

Белая пена хлопьями летела с его губ, а горящие глаза дико вращались. Тетрарх был грозен и ужасен и казался ошеломленным воинам воплощением смерти.

Стоны раненых и отчаянные вопли о пощаде разносились далеко вокруг. Но беснующийся в припадке безумия Ирод уже не мог остановиться. Он видел перед собой только предателей и врагов, желающих его погубить…

Некоторые воины, чудом увернувшись, не выдержали. В страхе поскакали они обратно в Тивериаду, тем самым приговорив себя к смерти. А те, кто остался, отвели лошадей как можно дальше от безжалостного меча. Спешившись, они пали ниц на песок перед обезумевшим правителем и взмолились о пощаде.

– Остановись, Ирод! Что ты творишь? Именем Тиберия и римского закона я призываю тебя остановиться! – громко выкрикнул Закария.

Последовавшие за Иродом друзья ничего не могли поделать. Оказавшись позади тетрарха, Закария попытался запрыгнуть к нему в седло, чтобы силой удержать его руки, однако потерпел неудачу. Кастул, отчаявшись помочь бессмысленно погибающим воинам, поскакал прямо на безумца, обрекая себя на неминуемую гибель. Увидев это, Закария не придумал ничего лучше, как выкрикнуть про императора и закон. Он был другом Ирода и знал о его почтительном отношении к Тиберию и римским законам.

Услышав крик друга, Ирод вздрогнул и остановил смертельную сечу. Потом, не сказав ни слова, он с силой вонзил шпоры в бока взмыленного коня, резко натянул поводья и поскакал назад в Тивериаду.

Оставшись одни, друзья спешились и подбежали к стонущим воинам. О том, чтобы продолжить путь к границам Галаада, речь не шла. Они бросились помогать раненым, стали думать, как доставить их обратно во дворец, и попытались разобраться, что же случилось.

– Скажи мне, Плиний, что произошло? Зачем вы обнажили мечи и собрались драться? – расспрашивал Закария воина, перевязывая тому глубокую рану на груди – его легкое было насквозь проткнуто мечом тетрарха. Тот в ответ только захрипел. Кровавая пена пошла у него изо рта. Спустя мгновение несчастный воин был уже мертв.

«Господи! За что? Как ты допустил столько крови и смерти?» – в ужасе вопрошал Закария небеса. Из пятнадцати раненых ему и Кастулу удалось привести в чувство только шестерых человек. Остальные скончались на месте. Но раны тех, кто остался жив, были настолько тяжелы и глубоки, что было ясно: им не выжить.

Со слов раненых Закария выяснил, что ссора произошла из-за пустяка. По дороге один из молодых воинов по имени Кассиан случайно задел лошадь другого воина, с которым постоянно враждовал. Между всадниками завязалась словесная перепалка, которая переросла в оскорбления. Одно из них затронуло Саломею – дочь жены Ирода Антипы от первого брака, в которую юноша был влюблен. Отпустивший шутку, порочащую девичью честь, был тотчас окружен верными товарищами Кассиана, преданными семье тетрарха. Согласные же с шутником вступились за него. После чего все воины остановили лошадей и обнажили мечи.

Бросим же взгляд на безумца, который столь стремительно отнял жизни у множества людей.

К тому моменту Ироду Антипе исполнилось сорок лет. Он был красив и хорошо сложен, с характерным для рода эдомитов высоким ровным лбом, аккуратно постриженной бородкой, прямым орлиным носом и выпуклыми черными глазами, приковывающими к себе внимание живым блеском. Взгляд Ирода говорил о проницательности, пытливом и глубоком уме, но одновременно выдавал в нем человека неуравновешенного, эмоционального и вспыльчивого. Черты холеного лица, правильные, но резкие, не отличались гармонией, присущей счастливым и спокойным людям. Углы его крупных губ почти всегда были опущены вниз, словно ему было трудно держать их надменными и твердо сжатыми, как подобает правителю. Очевидно, именно это и придавало иногда его лицу мягкое и почти безвольное выражение.

Пока он в беспокойстве метался по балкону, в спальных покоях в другом крыле здания находилась его жена Иродиада – женщина с сильным, противоречивым и страстным нравом. Всякий впервые увидевший жену тетрарха не мог отвести от нее взгляд, настолько притягательной была ее демоническая красота. Больше всего поражали выразительностью глаза. Они казались бездонными синими озерами, в которых отражалась вся гамма страстей, на которые только была способна их обладательница. Когда Иродиада гневалась, взгляд ее становился испепеляющим и острым, подобно дамасскому кинжалу, и цвет глаз напоминал грозовое небо. Когда же она чему-то радовалась, ее глаза блестели обворожительно и лучезарно.