Литмир - Электронная Библиотека

Среда Охотного ряда оставила свой след в душе мальчика. У И.Д. Сытина читаем: «На площади до Никитских ворот вдоль Моховой до 1932 г. стояли двухэтажные дома конца XVIII в. В нижних этажах помещались почти только одни книжные магазины, а в верхних – дешевые меблированные комнаты, в которых обитали большей частью студенты Московского университета. Во дворах внутри кварталов … мелкие амбары, сараи, домишки, в которых ютилась беднота». В таком «домишке» и жила семья Ивановых. Здесь важна близость книжных лавок; с раннего детства отец имел возможность рассматривать дешевые, ярко разрисованные хорошими художниками книги издания И.Д. Сытина «со товарищи», любоваться народным творчеством русского лубка. В стиле русского лубка в издательстве Сытина работали такие видные художники, как А.М. и В.М. Васнецовы, В.Д. Поленов, Н.Д. Бартрам, М.О. Микешин, С.В. Малютин и другие, а Н.А. Касаткин вел специальные курсы иллюстрации для народных художников лубка. Конечно, основную торговлю книг И.Д. Сытин вел через свои лавки на Никольском рынке, но он же жаловался, что из лавок книги быстро раскупались и продавались на других рынках и в книжных лавках. А издавал он сказки Пушкина, Жуковского, русские народные сказки, былины, и содержания именно этих книг становились сюжетами для театральных действий Вани-Вано.

В моем раннем детстве я запомнила присказку отца, когда он видел миловидную румяную девочку или женщину: «Катя, Катя, Катерина, разрисована картина». А это была подпись лубка М.О. Микешина «Это наша Катерина, намалевана картина». Увлекался лубком в это время даже сам Илья Иванович Машков, в будущем – один из учителей отца по живописи. В 1914–15 гг. им была создана серия лубков на стихи В.В. Маяковского.

Мой дед со стороны папы, Петр Иванович, бросил свою семью. В воспоминаниях моего отца о нем осталось очень мало: стал довольно хорошим сапожником, шил офицерские сапоги «со скрипом». Как гордо говорил Иван Петрович, «не каждый мастер сошьет со скрипом». Дед был строг с детьми, нещадно бил младшего за опоздания на службу в церковь, за «баловство» на печке. Маму свою мой отец поминал добром за суровую заботу в детстве, жалел ее.

Мать Ивана Петровича была очень набожным человеком. По большим праздникам она с детьми ходила в Новодевичий монастырь на службу, на обратной дороге они задерживались на Девичьем поле, где по праздникам ставились балаганы, выступали кукольники и скоморохи. Отец очень красочно описывал эти путешествия и свои впечатления от этих представлений. Говорил мне Вадим Вадимович Курчевский: «Купи магнитофон, записывай за отцом, это же кладезь, потом не простишь себе». Да, надо было слушать умных людей…

Красота церковных служб также отложила свой отпечаток в душе мальчика, хотя в дальнейшей «взрослой» жизни в церковь он ходил очень редко. Мне запомнился один раз, когда во всех церквях шел молебен по погибшим в Великой Отечественной войне, от стоял отдельно, очень сосредоточенный.

Но церковные службы он запомнил, что доказывает такой случай. Однажды, где-то в 60-х годах, мой начальник и друг нашей семьи А.С. Рыковский, очень легкомысленно настроенный, пригласил папу поехать с ним в охотхозяйство – сам на охоту, а папа – на рыбалку, а было это как раз под Пасху. Он оптимистично рассчитал время, чтобы попасть в Троице-Сергиеву лавру, отстоять там службу, а разговляться поехать дальше, в охотхозяйство. Но этот план, конечно, провалился: в Загорске им не дали даже остановиться – «Проезжай, проезжай!» – и прогнали к окраине. И тогда папа запел. Саша, сам из старой купеческой семьи, ему помог, и, по словам Саши, они, пока ехали, отслужили всю службу по памяти. Не думаю, что всю, но многое из детства им запомнилось.

Забавный случай рассказывал отец о кинофестивале во Фрунзе (1976), куда он был приглашен в состав жюри (председательствовал в жюри Чингиз Айтматов). Дни фестиваля совпали с пасхальными праздниками. Накануне отец купил два десятка яиц, краски, вечером покрасил яйца разными узорами, и в Светлое Воскресенье пораньше, пока не собралось всё жюри, выставил тарелки с крашенными яйцами на стол жюри. Сначала все мялись, стеснялись, но потом пришла актриса, сказала: «Какая прелесть» – и взяла себе сразу 2 или 3 яйца. Тогда и остальные стали брать. В 2008 (или 2007) году в одной из телепередач об актрисе Л. Чурсиной я услышала ее рассказ об этом случае. Правда, автора раскраски яиц она не назвала, да и не знала. Я так поняла из ее рассказа, что этот приятный сюрприз «организовали» организаторы фестиваля. Нет, этот праздник им устроил художник, сохранивший детство в своей душе до самой смерти – умение радоваться празднику и радовать других.

И еще одну черту поведения унаследовал Иван Петрович из своего детства – это любовь к самодельной народной игрушке. А что еще могла подарить его мать своему младшенькому: глиняную свистульку да леденец (потом свистульки, лошадок и леденцы отец дарил мне).

Со своей мамой он ходил в дешевые торговые палатки в Охотном ряду, научился торговаться и выбирать свежий товар. Красочно разложенные овощи, лесные ягоды, битая птица запечатлелись в его памяти. Будучи уже отцом семейства, он по воскресеньям, взяв меня с собой, ходил на рынок, покупая не сколько надо семье, а сколько ему приглянулось по красоте товара. Куда бы Иван Петрович не ездил, в российскую глубинку или за границу, он обязательно шел на рынок. Он был на рынках Канн, Ниццы и Марселя; в Марселе вообще был несколько часов, но всё же заскочил на рыбный рынок. Он был на рынках Варны, Праги, Загреба, Брюсселя, Монреаля и Бергамо. В Париже он попросил переводчика отвезти его и Л. К. Атаманова на знаменитый рынок «Чрево Парижа», куда они приехали к 4 утра, когда шла основная торговля оптом, там они ели знаменитый луковый суп, разговаривали с мэром этого района Парижа, который без всякой волокиты тут же, за соседним столиком, вел прием посетителей. Папа считал, что рынок является показателем жизни населения, он любил разговаривать с продавцами и покупателями, устраивал маленькие спектакли, торговался, спорил. Маленькая, пока я не сообразила, что это была веселая игра, я очень стеснялась такого поведения отца и никак не могла понять, почему спорщики вполне дружелюбно расходились, а очень часто продавец или бабушка-торговка дарили отцу какую-нибудь красивую морковку или синюю луковицу, а мне – яблоко, а папка покупал в соседнем ряду леденцов и приносил их продавцам «для внуков». Как я теперь понимаю, это тоже были отзвуки его детства.

Быт семьи Ивановых был очень простой. Ели простую пищу – щи всех видов (мясные, пустые, грибные, кислые), каши, овсяный и клюквенный кисели с молоком, селедку, по большим праздникам – заливной судак, жарили свинину, кур, уток. На зиму делали заготовки: квасили капусту, солили огурцы, грибы. В нашей семье и даже в нашей старой коммунальной квартире в Лопухинском переулке Иван Петрович был главным специалистом по засолке капусты (ее обязательно рубили сечкой в деревянном корыте), а также маринованию грибов и солению огурцов.

Одежда тоже самая обыкновенная: косоворотка, штаны, сапоги, даже на самых ранних сохранившихся фотографиях отца – парадные сапожки. Летом бегал босиком, он до самой старости любил ходить босиком.

В церковно-приходской школе, в которую его определили по социальному статусу – официально папа вплоть до 1918 г. оставался «безземельным крестьянином» (что подтверждалось справкой пристава) папа учился средне: отличные отметки по русскому языку, истории, и, конечно, Закону Божьему, по географии – хорошо, по математике – удовлетворительно, редко хорошо.

По окончании приходской школы папу определили в младшее отделение училища живописи, ваяния и зодчества. В этом училище преподавали братья Василий и Константин Спасские. В училище папа поначалу ходил в косоворотке, пиджачке и картузе, несколько отличаясь от других учеников, пришедших туда из более культурных и зажиточных семей. Так что он не входил в компанию, которую описывает в своих воспоминаниях Зинаида Семеновна Брумберг; впрочем, она поступила в училище позже него. В младшей школе проходили общие предметы – русский язык, литературу, историю, географию, математику, добавился еще иностранный язык, который он так и не выучил как следует (отметка – удовлетворительно), а из специальных предметов – рисование в классе голов, торсов, затем натурщиков, копии античных картин, натюрморты. Выезды на природу были очень редки. Преподавалось у них черчение и изучение шрифтов, что позволило ему уже в 16–18 лет работать художником-чертежником в транспортной конторе, а затем – чертежником-архитектором в отделе строительства Рогожско-Симоновского участка Московского Управления.

2
{"b":"614936","o":1}