– Что-то или кого-то? – пробормотал себе под нос Давид.

Сердце билось учащенно, но он взял себя в руки и стал раскапывать свежую насыпь.

Через пять минут активной работы Буров вытащил из не очень глубокой ямы черный полиэтилен пакета, в котором обнаружил два комплекта одежды (включая нижнее белье и обувь), не так давно находившейся на Карине и ее подруге Вале. Всё. Давид молча смотрел на находку, соображая, что делать, а потом, взяв пакет под мышку, медленно направился обратно к дороге. Ситуация все больше и больше походила на форс-мажорную. Выйдя на дорогу, он пошел в деревню и, миновав первый от леса дом, увидел наконец местного жителя, мужика лет шестидесяти, сидевшего на скамеечке перед забором. Мужичок с интересом посмотрел на Бурова и спросил, видя, что тот направляется прямиком к нему:

– Камо грядеши?

Давид остановился от аборигена на расстоянии вытянутой руки и окинул того удивленным взглядом.

– Поляк? – наконец спросил он.

– Сам ты поляк, – получил Буров в ответ. – Я Вася Светлогоров.

– А почему разговариваешь по-польски?

– Это польский? – удивился Вася.

Судя по его не очень четкой дикции, Вася Светлогоров был немного подшофе.

– Польский, – улыбнулся Давид. – Скажи, Вась, видел ты что необычное за последние пару часов? Может, проезжал, проходил кто? Туда, по просеке…

Буров показал рукой в сторону, откуда только что пришел. Васек задумался, а потом, видимо, надумав что-то, хитро улыбнулся и посмотрел на Давида.

– Видел.

– Расскажешь?

– Нет.

– Почему? – невозмутимо продолжал диалог Буров.

– А ты уйдешь сразу, и все.

– А ты чего хочешь, Вася? Чтобы я остался? – рассмеялся Давид.

– Ну не навсегда, конечно… – смутился мужчина. – А так… По рюмочке-то можно выпить?

– По рюмочке? – задумался Буров.

– Ага… У меня самогоночка двойной очистки. Слеза! Или коньяк на рябине… Что будешь?

Вася, покряхтывая, поднялся и кивнул в сторону спрятавшегося за невысоким деревянным забором и парой яблонь дома. Давид, оглянувшись по сторонам, направился вслед за ним. Двухэтажный, старенький и очень небольшой с виду домик начинался с маленькой летней веранды, куда и пригласил зайти Бурова гостеприимный хозяин. Вася кивнул на деревянную, покрытую потрескавшейся от времени зеленой краской скамейку.

– Присядь. Я мигом.

Буров присел и пристроил рядом рюкзак и вырытый десять минут назад черный пакет с одеждой девчонок. Мигом не мигом, но все-таки очень быстро на небольшом столе оказалась запотевшая литровая бутыль самогона, две рюмки, миска с вареной картошкой, лук и банка соленых огурцов. Василий налил по первой и предложил следующую сентенцию в качестве тоста:

– За встречу.

– За встречу, – согласился Давид.

Буров выпил, слегка коснувшись своей рюмкой рюмки Светлогорова, и поставил ее, опустевшую, на стол. Вдруг он осознал, что голоден. Ухватил вилкой большую картошину и потащил ее в рот, ощущая, как самогон Василия растекается по его телу теплом летнего солнышка.

– Хорош? – задал риторический вопрос хозяин.

Давид, промычав в ответ нечто утвердительное, кивнул в знак абсолютного согласия.

– Ну вот, я же говорил – хорош. У меня берут многие себе. Говорят, лучше в деревне никто не гонит. Говорят, секрет знаю… А какой тут секрет… С любовью делаю!

Он налил еще, предложив Бурову выпить за удачное выступление наших футболистов на стартующем через несколько дней чемпионате мира по футболу. Мужчины опрокинули рюмки, и Светлогоров продолжил монолог, скакнув от темы самогоноварения к своей профессиональной занятости.

– Я ведь все, что делал, старался выполнять именно так – с любовью. Сорок пять лет отработал на заводе – аэромобили немецкие собирали – от разносчика материалов до начальника участка. Так ни одной претензии, ни одного штрафа! На пенсию уходил два года назад – всем заводом провожали. Директор часы именные подарил, под старину…

Василий кивнул на свою правую руку, на которой болтался большой красивый хронометр.

– В Бокситогорске…

– Что в Бокситогорске? – переспросил Давид, дожевывая вторую картошину.

– Завод в Бокситогорске. Чуть за. Мне удобно было ездить.

Василий еще раз обновил рюмки. Давид с огромным трудом удерживал себя в руках, чтобы не сбить Светлогорова с плавного течения мысли на выгрузку той информации, которая была необходима детективу как воздух. Он понимал, что его вмешательство может привести к нужному результату, а может, наоборот, обидеть скучающего в одиночестве аборигена. Тогда единственным возможным выходом из ситуации останутся угрозы. Эту методику Буров не любил и использовал в своей практике крайне редко. Совокупность известных ему на данный момент фактов могла, конечно, погрузить любого человека в противный туман паники. Любого, но только не Бурова, который научился не пропускать эту неприятную вязкую субстанцию в сосуд своего сознания уже за первые пять лет профессиональной деятельности – их он провел в отделе по расследованию особо важных преступлений Следственного комитета России по Санкт-Петербургу. Да и после, на детективной работе, ему часто приходилось сталкиваться с историями, леденившими кровь обывателей, но чем более сложными и страшными казались факты, тем спокойнее и расслабленнее становился Давид. Возможно, именно это и позволяло ему доводить до успешной развязки любое начатое дело. А здесь даже факты при более глубоком их анализе не выглядели очень уж устрашающими. То, что пакет с одеждой девчонок оказался именно в том месте, откуда он его успешно двадцать минут назад выкопал, говорило об одном: кто-то затеял некую игру с непонятной пока целью и правилами. Может быть, это были сами девчонки, а может, кто-то еще.

– Если бы кто-то был одержим желанием нанести им вред, то не одежду мы бы с тобой нашли, Дава, а их самих, не очень, правда, ясно, в каком виде, но их самих… – бормотал голос у него в голове.

Буров был полностью согласен с ворчуном и именно поэтому сидел и терпеливо слушал истории Василия, разделяя с ним трапезу. Пробило половину седьмого вечера.

– Один живешь? – спросил у Василия Буров.

– Да. Жена моя, Любка, уехала пять лет назад. К дочке своей. От первого брака. На юг. Говорила, мол, климат ей здесь надоел. А сын наш с ней все по заграницам колесит. Деньгу сшибает. Редко видимся. Да мне и хорошо одному. Привык.

Видно было, что выход этой информации из Василия произошел гораздо сложнее, чем предыдущей, поэтому Давид переключил Светлогорова обратно.

– Что делал-то? На заводе в смысле.

Василий вновь напомнил рюмочки своим зельем.

– Что-что… Сборкой занимались. Собирали машины немецкие. Давай за здоровье?

– Давай!

Мужчины выпили, и Светлогоров наконец соизволил обратить внимание на изначальный интерес Давида.

– Ты вот давеча меня спрашивал, не видел ли я чего необычного, не ходил ли кто по дороге в лес.… Отвечаю: видел, ходил.

– Кто?

Давид оставался невозмутимым.

– Пряхин. Незадолго до тебя. Сначала ко мне зашел за самогоном. Я ему выдал. Он говорит: пакет дай какой-нибудь, неудобно. А у него в руках вот этот черный, который ты держишь. Я ему, мол, в свой положи… А он: не могу, это мусор, выкину сейчас, не жадничай, дядя Вася. Дал ему.

– У него лопата или что-то такое было?

– Как заходил – нет. Видимо, у забора оставил. Я выглянул из дома, когда он ушел. Он в правой руке два пакета держал – тот, что у тебя сейчас, и мой, – а в левой маленькую саперную лопатку.

– А кто он такой вообще, Вась?

– Прохин?

– Да.

– Да хороший, в общем-то, парень… В Питере живет. Здесь ему от отца дом достался, вот он и приезжает раз в полгода выпить как следует. Он таксист. Лицензия, говорил, у него общая: и на Питер, и на Москву. Но в основном в Москве работает.

– Аэро?

– Да.

– А сейчас он где?

Давид доел остатки картошки и закусил луком.

– Как где… В доме отцовском… Своем теперь. Там, посередке…