- Не верите? - шипит оптовик. - Сомневаетесь? Тогда слушайте, вам же хуже будет. - Он подходит к телефону, набирает номер и называет имя, от которого у меня глаза лезут на лоб (куда там наш начальник! Начальники еще десяти степеней выше перед этим именем дрожат, что собачьи хвостики).
- Слушай, - говорит он в трубку требовательно, - что же это творится! Являются ко мне какие-то твои ребята и начинают валять дурака. Требуют... Что? Их имена? Сейчас передам им трубку. А ну-ка, - это уже нам. Он торжествующе смотрит на нас.
Наверное, этот взгляд и решил дело.
Мы приходим в себя. Встаем. Я подхожу к телефону. Беру у него трубку, кладу на рычаг, вырываю провод из розетки и, вынув пистолет, всаживаю в этого мерзавца две пули. Он валится, так ничего и не поняв. И слышу еще выстрел. Оборачиваюсь. О'Нил неторопливо прячет пистолет в кобуру под мышкой, а горничная лежит неподвижно у двери... О'Нил верен себе. Он обо всем подумает. Затем он достает кусочек картона и кладет его возле убитого. Мы с сожалением бросаем прощальный взгляд на неподвижное тело в задравшемся халате, на эту роскошную комнату, на девчонку, вся вина которой только и была, что не вовремя зашла да не у того служила (небось радовалась, что нашла работу).
Вздохнув, мы спешим к машине и покидаем этот негостеприимный дом. Молча переживаем наше разочарование.
Последствия нас не страшат. Сверхвысокий начальник не такой дурак, чтобы интересоваться, кто пришил его знакомого. Тем более, что теперь эта курица уже золотых яиц ему не снесет. Наоборот, он постарается погасить дело и еще не раз помучается, задаваясь вопросом: слышали ли те, "его ребята", какое имя произнес этот идиот! Впрочем, мало ли какое имя он мог назвать, доказательств все равно нет. Что ж поделать, придется искать другого, а скорее всего, его самого найдут кому надо.
Разумеется, на следующий день в газете мы находим заметку: убит очередной гангстер, крупный бизнесмен по части торговли наркотиками (и откуда эти журналисты знают больше, чем мы в полиции?). Около тела обнаружен знак, свидетельствующий, что убийство совершил "Черный эскадрон". Наверняка сведение счетов. Эти гангстеры вечно воюют друг с другом и друг друга уничтожают. И слава богу. И ретивый журналист начинает вздыхать по добрым старым временам, вот, мол, Аль-Капоне, тот, будь здоров, молодец, однажды его ребята среди бела дня на самой оживленной улице Чикаго застрелили девять человек из соперничающей банды. А всего за пять лет этот легендарный гангстер отправил на тот свет 335 конкурентов! Теперь таких уже не сыщешь, сокрушается репортер, измельчали люди, измельчали...
Вот и весь некролог.
Только, пожалуйста, не думайте, что меня мучили угрызения совести в связи с усопшим. Туда ему и дорога. Ладно еще, что отравлял молодежь наркотиками, негодяй, так он еще хотел нас придавить! Из-за его дурацкой самоуверенности и он жизни лишился, и мы, что важней, лишились законной премии. Просто мерзавец! Нет, таких надо убивать!
- Вот видишь, - укоризненно сказал мне потом Джон-маленький, - не стали бы ждать, доложили бы тогда начальнику, может быть, сумели этого оптовика взять раньше, чем его кто-то ликвидировал.
Нет, он неисправимый идеалист, этот маленький Джон. Гонсалес понятливей. Он только посмотрел на меня вопрошающе на следующее утро. Так собака смотрит на хозяйку, выходящую из кухни, - не несет ли чего?
Убедившись, что ждать ему нечего, вздохнул. Ну что ж, значит, не получилось...
Через несколько дней после всей этой суматохи О'Нил пригласил меня в ресторан пообедать. Ого-го! Это что-нибудь да значит. Чтоб О'Нил расщедрился угостить кружкой пива, нужно событие космического значения, например, столкновение кометы с Землей! Но пригласить на ужин в ресторан... Может, он заболел? Может, история с оптовиком повлияла на его психику?
Впрочем, когда я подъехал к ресторану на своей машине (я не говорил, что приобрел себе недавно БМВ? Так, завелись случайно кое-какие лишние деньжата), то убедился, что О'Нил все же далеко от своих принципов не отступает ресторан оказался захудалым. У него и название унылое - "Пустыня". Когда я вошел, то понял, почему он так называется - ни одного посетителя. Оно и неудивительно, чтоб доехать до ресторана, пришлось тащиться по каким-то пыльным улицам, мимо свалок и пустырей.
Занят только один стол. Там сидит О'Нил и еще четверо здоровых парней в штатском. Но меня не обманешь - сразу определил, что это коллеги, скорей всего, из спецподразделений или из уголовного, хотя в этом управлении я вроде бы всех знаю. Но может, из пригородов?
Оказалось, даже из другого города.
Встречают меня радушно, наливают, жмут руки, похлопывают по плечам. А сами незаметно, но внимательно приглядываются - что я за птица?
Едим, пьем, обсуждаем всякие новости, в основном спортивные, даже спорим: я за одну команду болею, они - за другую. Но все это закуска.
Главное блюдо выставляется на стол, когда на столе появляется кофе
Крышку с кастрюли приподнимает О'Нил. До этого он, как всегда, больше помалкивал.
- Слушай, Джон, - говорит он и обнимает меня за плечи, - О'Нил мало болтает, но все понимает. И людей определяет без ошибки. Я видел тебя в деле и скажу прямо: ты наш человек.
Он торжественно смотрит на меня
Я благодарно улыбаюсь и жду, что будет дальше.
- Я тебе верю, как себе, и перед моими друзьями ручаюсь за тебя, как за себя.
Он опять смотрит на меня. Я опять на него.
Тогда один из тех вынимает из кармана кусочек картона и кладет на стол. Я вглядываюсь, это знакомый мне знак "Черного эскадрона" - череп и скрещенные кости на черном фоне.
Теперь они все смотрят на меня.
Я прочувственно кашляю.
- Это вы? - спрашиваю.
- Мы, - отвечает тот из них, кто, наверное, Старший, - и за нами сотни других.
И он начинает посвящать меня.
- Понимаешь, друг, нам надоело, чтобы нас стреляли как куропаток (где-то я уже это слышал), а потом эти "охотники" отделывались бы штрафом, как за безбилетный проезд. Мы честные полицейские (он говорит это вполне серьезно), мы честно делаем свое дело, боремся с преступниками, рискуем жизнью, а то и отдаем ее, и хотим, чтобы это окупалось, чтобы все эти убийцы, грабители, бандиты, чтобы все они получали по заслугам. Может быть, не всех надо казнить, но на тридцать - сорок лет, а то и на всю жизнь за решетку их упрятать надо. Мест в тюрьмах пока хватает, а не хватит, можно построить новые, это тебе не школа или больница, на тюрьмы деньги всегда найдутся. Согласен?
- Согласен.
- Отлично. Мы считаем, что закона не нарушаем. Просто мы отбросили всякие ненужные формальности - там следствие, улики, доказательства, судопроизводство, адвокатов... Кому это нужно? У организованных преступников теперь такие синдикаты, такие тресты, что им любой транснациональный концерн позавидует. А денег в сто раз больше, чем у нас на всю полицию тратится. Они своих из любой передряги вытащат. Я имею в виду, кого хотят вытянуть, мелюзгу свою они нам всегда, как кость собаке, бросают...
- Но мы не собаки и собачьей смерти не хотим! - восклицает плотный парень, который, по-моему, уже набрался.
- Именно, - говорит Старший, - но ждать, пока в нас будут стрелять, мы не намерены. Мы стреляем первыми! Раз нам становится наверняка известно, что этот человек преступник, ну, почти наверняка, так чего ждать? Собирать всякие улики, разыскивать свидетелей (если он не успеет их убрать)? Допрашивать? Не проще ли ликвидировать его, и все? И потом, когда об этом узнают другие, когда они поймут, что за ними не конкуренты охотятся, а мы, полицейские, только не собирающиеся оглядываться на закон, они два раза подумают, раньше чем совершить преступление. А то и вообще сбегут на край света. - Он помолчал. Словом, мы перешли в наступление. Ищем, ловим и казним. Вот так, Джон Леруа. Такие у нас правила. Будешь с нами?
- А как начальство на это смотрит? - задаю на всякий случай вопрос.
