Она старалась не думать, что все это временно, что три месяца пройдут, вернется Кира, и все будет по старому

«Об этом я подумаю завтра, - говорила она себе, как героиня «Унесенных ветром», - а сейчас я буду наслаждаться тем, что есть сегодня».

Катя была благодарна Андрею за этот «островок счастья». Понимала, как непросто ему все это устраивать для нее, и не раз говорила ему об этом. На что он обычно отвечал с горькой усмешкой.

- Катюш, ты недооцениваешь себя. Разве такое маленькое счастье для тебя? Ты заслуживаешь большего. Я так мало могу для тебя сделать…

- Ты не прав. Мое счастье большое…Очень большое!

- И какое же, - смеялся он,- покажи!

- Ну,…Килограмм восемьдесят, наверное, - смеялась она тоже, и обнимала его.

После прогулки пили чай, вернее он пил чай, а она ела фрукты – ей нельзя было употреблять много жидкости, и он укладывал ее спать. Ложился с ней рядом, нежно гладил, рассказывал что-нибудь смешное из жизни Зималетто, обязательно говорил, какая она красавица, и какого прекрасного сына она родит. Она слушала его голос, не вникая в слова, не уличая его в их, мягко говоря, необъективности – она же смотрит в зеркало, и засыпала: успокоенная, отдохнувшая душой, счастливая…

А он садился работать. Если он уходил из офиса засветло, это вовсе не означало, что работы стало меньше. То, что он делал раньше до позднего вечера, никуда не исчезло. Приходилось дорабатывать дома.

========== Глава 12. Смерть и рождение. ==========

Глава 12. Смерть и рождение.

В доме Пушкаревых поселилась тягостная атмосфера. Вся их жизнь всегда была связана с ней, с Катенькой. Без нее было пусто и холодно. Они всегда считали, что живут дружно, душа в душу, что до сих пор любят друг друга.

А оказалось, что это была любовь к дочери. Дочь была центром их семьи. Вокруг нее все вращалось. Они были спутниками на ее орбите.

Забота о ней, переживания за нее, радость за ее успехи – ее жизнь была и их жизнью. Когда она ушла, стало очевидно, что своей собственной жизни у них нет. Их отношения между собой проходили через нее, а без нее и их не стало – оборвались. Пропал интерес к жизни. Елена уже не так часто и без особой охоты пекла пироги, и другие блюда, так любимые раньше, готовила реже – много ли им двоим надо. Вязание тоже было заброшено – кого радовать новыми беретами и шарфиками?

Валерию Сергеевичу было еще тяжелее: он сам лишил их радости общения с дочерью, не смог принять ее такой, какая она есть. И до сих пор не может.

Елена хоть и не часто, но встречается с ней, а он не может: через идеалы свои

не может переступить…

Он мог бы еще поработать, не старый, но где ее взять, работу, человеку в возрасте…У женщин есть домашние дела, а он к ним никогда отношения не имел. На то существует жена, тем более не работающая…

Все чаще встречался он с бывшими однополчанами. Не просто так, а за кружкой пива, за рюмкой…

Елена замечала отлучки мужа, знала, чем он с товарищами веселит душу, но за долгую совместную жизнь она так устала оберегать его, следить за его давлением, не давать ему выпить лишнюю рюмку…И Катенькин уход она простить ему не могла…

Ее-то никто не оберегал, не спрашивал, от чего душа болит, да и другие болезни…Разве у нее их не было? Просто к врачам ходила редко: больничный лист не нужен, полежит, перетерпит, вроде бы и не болеет совсем.

Так и жили.

В тот день она приболела. Да и думы о дочери не давали покоя: как она? Срок приближается. А она одна, никого рядом…У него семья…Он не с ней…Знала она про это, потому и пришла к ним, рассказала…А они что сделали? Вместо помощи…вместо понимания…Отец горячий…У него взгляды старорежимные…не гибкий он…А она-то чем лучше? Сколько раз дочь-то видела? Надо было узнать, где живет. да зайти, посмотреть…Одного взгляда хватило бы, чтобы понять, что и как…Вот и думай теперь, гадай…

Позвонить что ли? Так она сама звонит…И сегодня звонила уже…Что надоедать-то…

К Валере опять друзья наведались. Поехал с ними рыбачить. Знает она, эти рыбалки: баня да выпивка. А у него давление. Надо было не пускать…Да сам не маленький, который десяток уж разменял, а все…

Его привезли на следующий день . Он был без сознания. «Скорая» не довезла его до больницы…

&

Совещание было нервное. Великий Милко капризничал. Закатывал истерики одну за другой, а без его согласия они не могли запустить в производство новую коллекцию. У Жданова нервы были на пределе. Он еле сдерживал себя, и готов был выгнать этого притворщика и любителя играть на публику. Малиновский постоянно одергивал его, просил потерпеть: не в первый раз, скоро выдохнется, подпишет нужные документы, и все закончится.

В этот момент в конференцзал зашла Тропинкина, а за ней влетела Клочкова, громогласно взывая к нему:

- Андрей! Я не виновата! Я не пускала! Я говорила…

Жданов больше не мог этого вынести и заорал в бешенстве

- Выйдите! Обе выйдите!

Виктории тут же и след простыл, а Тропинкина стояла. Только губы сжала и подбородок вздернула.

- Мария! Я сказал…

Она перебила его (тоже небывалый случай!)

- Андрей Павлович! Возьмите трубку в кабинете!

- Что? У нас совещание! Выйдите! Я не привык повторять!

Но она не сдвинулась с места.

- Андрей Павлович! Вы меня уволите, я знаю…Но… возьмите трубку!

В ее голосе , в ее позе было что-то, что заставило его пройти в кабинет и взять телефон. Это была Катя. Она никогда не звонила через секретаря. Но его сотовый был выключен: он сам ввел правило, отключать мобильники на собраниях.

- Андрей…Папа умер…

- Катя…держи себя в руках.…Я сейчас буду.…Я уже выезжаю…

В этот момент он думал только об одном: быстрее оказаться рядом с ней. Все остальное потом. Остальное подождет. Успеть к ней. Вдруг…

На ходу одеваясь, отдавал распоряжения.

- Роман, возьми у Виктории список дел на сегодня, закончи без меня…

- О работе не беспокойся. Все сделаем как надо.

- Совещание закончим завтра, если у Милко возражения, то…

- Я все подписал. Я сам проконтролирую раскрой, об этом не думай даже…Милко тоже понимает…

Роман вышел проводить его до лифта.

- Палыч, что случилось-то?

- Катин отец умер, а у нее уже вот-вот срок подходит. Боюсь, как бы раньше не родила. Я к ней, а ты поезжай туда, помоги с организацией похорон. У них в Москве родных нет. Я бы сам, но Катя…

- Я все сделаю. Ты сам будешь на церемонии?

- Обязательно. Она же у нас работала, так что…объяснимо…Я думаю, и подруги ее пойдут…

Катя сидела в кресле, в какой-то странной позе и обеими руками держала живот.

- Андрей! Вызывай «Скорую»! Воды отошли…

- Я сам тебя отвезу…Ты идти можешь? Давай я на руках…

- Андрей, тебе нельзя в больницу…Как ты объяснишь…

- Кать, о чем ты думаешь…

- Он…из-за меня…я виновата…

- Это неправда…Прошло столько времени…Ты сейчас думай о ребенке…нельзя навредить ему…

Все это он говорил, осторожно ведя ее к машине.

Малиновский организовал похороны по высшему классу: подключил военкомат, через него разыскали сослуживцев. И Катины друзья пришли. Так что были и речи, и красная подушечка с медалями – все как положено.

Только Кати не было. Накануне ночью она родила мальчика. Роды были преждевременными, она сильно намучалась, и о ее присутствии не могло быть и речи. Женсоветчицы перешептывались, искали ее глазами, а потом Тропинкина подошла к Жданову и спросила прямо:

- Катя родила?